22 июня 1941 года гитлеровская Германия начала войну против Советского Союза. До того она, действуя в одиночку, успешно осуществляла блицкриг (молниеносную войну) против капиталистических государств Европы. Напомню, что правительство Польши бежало из страны через две недели после вторжения Ыермахта, полтора месяц понадобилось немцам, чтобы покорить Бельгию, Голландию и Францию и выбить с континента британские войска.

Теперь же агрессию Германии поддерживали соединения регулярных войск Финляндии, Румынии, Венгрии, Словакии, добровольческие дивизии из Испании и почти всех покорённых гитлеровцами стран.

И немецкое командование начало войну с СССР непоколебимо веря в непобедимость Вермахта. О том, как был развеян этот миф в сознании немецких генералов, дают представление дневниковые записи начальника генштаба сухопутных войск Германии Ф. Гальдера.  

 Гальдер  поначалу настроен крайне оптимистично и не сомневается в скорой победе, хотя и отмечает мужественное сопротивление Красной Армии.

 22 июня. «После первоначального «столбняка», вызванного внезапностью нападения, противник перешел к активным действиям».

23 июня. «На юге русские атаковали в Румынии наши плацдармы на реке Прут

24 июня. «Противник в пограничной полосе почти всюду оказывал сопротивление… Следует отметить упорство отдельных русских соединений в бою. Имели место случаи, когда гарнизоны дотов взрывали себя вместе с дотами, не желая сдаваться в плен. Войска группы армий «Север» почти на всем фронте отражали танковые контратаки противника».

25 июня. «Оценка обстановки на утро в общем подтверждает вывод о том, что русские решили в пограничной полосе вести решающие бои и отходят лишь на отдельных участках фронта, где их вынуждает к этому сильный натиск наших наступающих войск… Русские, окруженные в районе Белостока, ведут атаки, пытаясь прорваться из окружения на север в направлении Гродно, а перед фронтом 4-й армии — в южном направлении, что нарушает ход нашего продвижения на восток».

26 июня. «Группа армий «Юг» медленно продвигается вперед, к сожалению неся значительные потери… На фронте группы армий «Центр» ощущается сильное давление противника, пытающегося вырваться из мешка в районе Белостока… На фронте группы армий «Север»… значительные, находящиеся в окружении группы противника, в том числе и в нашем глубоком тылу, задерживают продвижение наших пехотных дивизий».

И так изо дня в день: констатация того, что «русские всюду сражаются до последнего человека»,  сетования на то, как досаждают немецким войскам «остатки разбитых частей противника», оказавшиеся уже в немецком тылу, но продолжающие сражаться…

Замечу, что блицкриг — это был не лозунг – чётко определённая стратегия военных действий. Директива «Вариант Барбаросса», подписанная Гитлером 18 декабря 1940 года, ставила перед Вермахтом задачу «разгромить Советскую Россию в ходе одной кратковременной кампании». Этот план предусматривал уничтожение основной части Красной Армии, сосредоточившейся, как предполагалось, неподалеку от границы; не допустить отхода сколько-нибудь значительных сил  вглубь страны, и уже без серьёзного сопротивления выйти на линию Архангельск – Астрахань.

30 апреля на совещании у Гитлера главком сухопутных войск фон Браухич определил задачу: завершить крупные приграничные сражения за 4 недели. «В дальнейшем, — по его оценке, — следует ожидать лишь незначительного сопротивления».

И вот 3 июля Гальдер с торжеством написал: «Уже можно сказать, что задача разгрома главных сил русской сухопутной армии перед Западной Двиной и Днепром выполнена… восточнее Западной Двины и Днепра мы можем встретить сопротивление лишь отдельных групп, которые, принимая во внимание их численность, не смогут серьезно помешать наступлению германских войск. Поэтому не будет преувеличением сказать, что кампания против России выиграна в течение 14 дней (выделено мной – В.В.)».

Но вот проходит ещё две недели, а ничего хоть отдалённо похожего на «продвижение вглубь страны без серьёзного сопротивления» немецкий военачальник не наблюдает. Напротив, он констатирует, что продвижение даётся со всё большим и большим трудом.

«18 июля. Операция группы армий «Юг» все больше теряет свою форму. Участок фронта против Коростеня по-прежнему требует значительных сил для его удержания. Прибытие крупных свежих сил противника с севера в район Киева вынуждает пас подтянуть туда пехотные дивизии, чтобы облегчить положение танковых соединений 3-го моторизованного корпуса и в дальнейшем сменить их. В результате этого на северном участке фронта группы армий оказываются скованными значительно большие силы, чем это было бы желательно… Группа армий «Центр»: …Во время движения они [подтягивающиеся пехотные дивизии] вынуждены постоянно частью своих сил прикрываться от мелких групп противника, оставшихся у нас в тылу. Из-за этого войска все время находятся в напряженном состоянии, а оставшиеся группы противника не всегда надежно изолируются. В районе восточнее Могилева противник продолжает энергичные контратаки южного фланга группы армий «Центр».

Ещё через два дня Гальдер отмечает совершенно немыслимое им ещё неделю назад – «ожесточённость боёв… не говоря уже о большой усталости наших войск» вызвала деморализацию командования сухопутных войск. «Особенно ярко это выразилось в совершенно подавленном настроении главкома». Правда, сам Гальдер всё ещё полон оптимизма: «Между тем никаких оснований для такого пессимизма в действительности нет».

Но проходит ещё 10 дней и в «пессимизм» впадает даже Гитлер. 30 июля он подписывает директиву ОКВ [верховного командования Вермахта] № 34, которая «временно откладывает» цели и задачи, поставленные германским вооруженным силам на советско-германском фронте.

Это было прямым признанием того, что Красная Армия, неся очень тяжёлые потери и отступая, своим стойким сопротивлением сумела сорвать стратегию блицкрига.

 Правда, в начале августа Гальдер всё ещё рассуждает о том, как «разгромить противника до начала осени», утешает себя расчетами, которые должны доказать, что «количество выявленных на стороне противника дивизий является предельно возможным и не следует ожидать дальнейшего комплектования им каких-либо крупных формирований».

Однако одновременно он пишет о всё новых и новых проблемах, возникающих у немецких войск. «Огонь артиллерии противника невыносим, так как наша артиллерия из-за недостатка боеприпасов не оказывает противодействия»… «Провал наступления (на Великолукском направлении – В.В.) объясняется тем, что 251-я и, по-видимому, 253-я пехотные дивизии оказались неготовыми к выполнению такой задачи. О наступлении на этом участке больше не может быть и речи»… «Об обстановке на участке фронта у Ельни докладывает Гудериан: Противник, видимо, считает, что полк «Великая Германия» и дивизия СС «Рейх» являются отборными войсками фюрера. Если эти войска будут разбиты, получится большой политический резонанс. Такая катастрофа не может быть с гарантией предотвращена силами одной лишь танковой группы»… «Тяжелое положение сложилось с командными кадрами, особенно с командирами полков и батальонов для моторизованных соединений. Такое же тяжелое положение с артиллерийскими командирами»…

И вот, наконец, 11 августа, когда, по планам немецкого верховного командования, Вермахт должен был «уже без серьёзного сопротивления» выходить на линию А-А, Гальдер ясно понимает, что директива «Вариант Барбаросса» провалилась окончательно и бесповоротно: «Общая обстановка все очевиднее и яснее показывает, что колосс-Россия… был нами недооценен. Это утверждение можно распространить на все хозяйственные и организационные стороны, на средства сообщения и, в особенности, на чисто военные возможности русских».

К этому надо было бы добавить слова Геринга, сказанные им гораздо позже – на Нюрнбергском процессе: «Главное, мы не знали и не поняли советских русских».

С октября 1941 года шла битва за Москву. И хотя теперь продвижение на Восток стоило немцам всё больших усилий, к генералу Гальдеру, после смятения, вызванного осознанием в конце июля – начале августа провала блицкрига, вновь вернулся былой оптимизм.

«Противник попытается подтянуть к Москве еще кое-какие силы, в первую очередь — с севера, — пишет он в своём дневнике 8 октября. — Однако этих наспех собранных войск вряд ли будет достаточно для предотвращения сильной угрозы Москве, созданной нашими войсками».

Ожесточённое сопротивление советских войск он теперь отмечает лишь мимоходом, а главные трудности видит совсем в ином. Запись от 10 октября: «Условия подвоза снабжения являются главным фактором, определяющим действия наших войск на всем фронте. Особо трудные условия подвоза — в 6-й армии. Однако медленное продвижение и даже отставание на этом участке фронта не имеют большого значения для общего хода операций». В этот день генерал во время верховой прогулки сломал руку и некоторое время не мог писать. Но и в следующей записи, 4 ноября, он не изменил своего мнения: «В целом обстановка на фронте определяется положением с подвозом снабжения и железнодорожным строительством. Не имеет смысла торопить войска с наступлением, прежде чем для этого не будет постепенно создана прочная база».

Немецкое командование настроено столь оптимистично, что на совещании командования сухопутных войск 5 ноября, по свидетельству Гальдера, рассматривается вопрос об отпусках с Восточного фронта после завершения операции.

Единственное, что в это время беспокоит Гальдера: «Проводится подготовка к отражению предстоящего наступления противника, которое ожидается 7 ноября, в день празднования годовщины Октябрьской революции». А 7 ноября он с удовлетворением констатирует: «Крупного контрнаступления в честь годовщины Октябрьской революции не последовало».

…Но контрудар был, и очень мощный. Только не военный, а психологический – торжественное собрание, посвящённое 24-й годовщине Великой Октябрьской социалистической революции и парад в честь неё 7 ноября на Красной площади. Радиорепортажи с этих событий транслировались на всю страну. Гитлеровский генерал был не в состоянии оценить значение этого. А вот маршал Советского Союза Жуков назвал парад 7 ноября 1941 года одним из тех решений Сталина, которые оказали огромное воздействие на сознание советского народа. Подавляющее большинство людей теперь твёрдо верили, что Москву немцам не сдадут. Враг будет разбит. И Победа будет за нами!..

Весь ноябрь 1941 года гитлеровские войска рвались к Москве. Каждый шаг давался им всё с большим и большим трудом, но положение столицы СССР оставалось угрожающим. Как много лет спустя рассказал представитель президента США А. Гарриман, среди военных специалистов союзников многие не верили, что Москву удастся отстоять. Не сомневалось в успехе Вермахта и немецкое командование. Но вот наступил декабрь.

Советское Верховное Главнокомандование применило ход, который потом ещё не раз приносил победы в битвах: не распылять созданные резервы для помощи обороняющимся войскам (она оказывалась только в совсем уже критической ситуации), а в момент, когда враг выдыхался, нанести мощный удар всеми силами. 6 декабря и был нанесён такой удар. Началось первое в этой войне контрнаступление советских войск не на отдельных участках, а в масштабах фронта.

Более того, были созданы ударные группировки на Тихвинском и Ростовском направлениях, и они тоже перешли в наступление. Перед ними стояли конкретные тактические задачи, но была и стратегическая цель – отвлечь внимание немецкого командования от контрнаступления на главном направлении. И она была достигнута.

Гальдер в первые дни советского наступления под Москвой не видит в нём особой угрозы, а считает наиболее опасным положение в районе Тихвина (кстати, город достаточно скоро был освобождён от гитлеровцев).

Вообще, дневники Гальдера дают почувствовать, насколько миф о непобедимости германской армии утвердился в головах немецкого командования. Чего стоит, например, фраза: «Русские стремятся использовать свой неожиданный (выделено мной – В.В.) успех». События в битве за Москву развиваются катастрофически для Вермахта, 7 декабря генерал констатирует в дневнике: «Самым ужасным является то, что ОКВ  не понимает состояния наших войск и занимается латанием дыр, вместо того чтобы принимать принципиальные стратегические решения». Но уже на следующий день оптимизм берёт верх:  «Командование группы армий считает, что обстановка у Клина некоторым образом стабилизировалась и что ему удастся взять в свои руки инициативу в боях у Калинина. Вследствие такого заявления вопрос о возможном отходе войск не обсуждался».

И такое нежелание трезво оценить положение немецких армий под Москвой чувствуется в записях Гальдера всю первую и вторую декады декабря. 11 декабря: «В основном, обстановка разрядилась. Противник продолжает оказывать давление… у Клина и Калинина». 14 декабря (за день до освобождения Калинина) Гальдер отмечает: «В целом обстановка на фронте армии опасения не вызывает. у Клина обстановка постепенно стабилизируется. У Калинина ведутся бои с переменным успехом. Пока результаты этих боев для нас в целом благоприятны».

         Но потом, когда Красная Армия развеяла миф о непобедимости Вермахта в головах немецкого командования, начинается откровенная паника. Гитлер берёт на себя командование сухопутными войсками. Но «гений фюрера» где-то затерялся. Паника чувствуется и в записях Гальдера. Начиная с 25 декабря дневник пестрит замечаниями: «Самый критический день», «самый тяжёлый день», «опять тяжёлый день», «снова тяжёлый день», «наиболее тяжёлый день».

         Контрнаступление Красной Армии под Москвой принесло первую победу стратегического значения Советским войскам в Великой Отечественной войне и первый разгром Вермахта во Второй мировой войне. Было освобождено около 11 тысяч населённых пунктов; Красная Армия разгромила 50 дивизий немцев и их союзников,

         Но главное – весь мир увидел, что гитлеровская Германия отнюдь не всесильна, что её можно бить, и Советские войска в состоянии это делать.

 Виктор ВАСИЛЕНКО,

Белгород.