26 июня (8 июля) 1894 года в Кронштадте родился будущий лауреат Нобелевской премии по физике Петр Леонидович Капица. Ему суждено было стать одним из крупнейших ученых своего времени. Видный организатор науки, с 1921 по 1934 гг. работавший в Кембридже под руководством Эрнеста Резерфорда. Основатель Института физических проблем и его директор. Один из основателей Московского физико-технического института. Первый заведующий кафедрой физики низких температур физического факультета МГУ.
Нобелевская премия была присуждена Петру Леонидовичу за открытие явления сверхтекучести жидкого гелия. Собственно говоря, именно он и ввел в научный оборот термин «сверхтекучесть». Петр Капица прославился также своими работами в области физики низких температур, изучения сверхсильных магнитных полей и удержания высокотемпературной плазмы. Он разработал высокопроизводительную промышленную установку для сжижения воздуха на базе турбодетандера. В 1945 году вошел в состав Спецкомитета по советскому атомному проекту.
За свой труд академик АН СССР П.Л. Капица был дважды удостоен высокого звания Героя Социалистического Труда, стал лауреатом двух Сталинских премий I степени и получил широкое международное признание.
Петр Капица состоял в переписке с Иосифом Сталиным, написав ему, по некоторым неподтвержденным данным, 49 писем. Их тематика носила секретный характер и касалась широкого круга вопросов научного, социально-экономического и политического развития СССР. Письма будущего нобелевского лауреата И.В. Сталин очень внимательно изучал – буквально с красным карандашом в руках! Все решения по изложенным в них проблемам часто принимались в считаные дни.
Ниже приводим письмо П.Л. Капицы И.В. Сталину от 30 июля 1952 года. До конца жизни вождя оставались считаные месяцы, и конкретные действия по сути изложенных в этом письме вопросов инициировал уже Г.М. Маленков.
***
30 июля 1952 г.
Глубокоуважаемый Иосиф Виссарионович,
В этом письме я позволю себе обратиться к Вам, как к ученому и автору статьи по экономическим вопросам, которую я недавно прочел с большим интересом. Я не экономист и не политик, поэтому боюсь, что мои высказывания по этим вопросам мало что могут значить. Я бы не решился Вам писать, если бы Ваша работа не подняла некоторых вопросов, которые весьма существенны для здорового развития науки в нашей стране, а эти вопросы для меня всегда очень близки.
Вы начинаете свою статью с того, что говорите, что у нас часто забывают, что нельзя переделывать законы природы, а только можно переделывать природу.
Для физика или естествоиспытателя это положение a priori очевидно. Но экономисты и политики, по-видимому, другой раз путают, когда законы, определяющие взаимоотношение между людьми, устанавливаются природой и когда они устанавливаются руководящими общественными органами. Далее Вы находите те основные законы природы, которые при социализме определяют такие основные факторы экономики, как стоимость, товарообмен и пр. Вы так четко и убедительно выделяете и устанавливаете законы природы, которые лежат в основе функционирования нашей социалистической структуры общества, что даже неспециалисту они интересны и понятны.
Я не читал курса экономики, о котором Вы говорите, но и без этого ясно, что законы природы, которые лежат в основе нашей экономической жизни, до Вашей работы не были еще установлены нашими экономистами. Получилась такая картина (простите за грубость рисунка). На известной стадии развития человеческого общества был установлен капиталистический строй. Первый, кто по-научному выявил основные законы природы этого экономического строя, был Маркс. У нас установлен социалистический строй, и только на четвертом десятке его существования Вы выявили основные законы природы для нашей социалистической экономической системы.
Поэтому естественно поставить вопрос, как же без знания этих законов так удачно и хорошо строилось у нас социалистическое хозяйство?
Следует предположить, что те основные принципы, на которых строилось наше социалистическое государство и которые получены на основании изучения закономерностей капиталистического строя, как то: отсутствие частной собственности на средства производства, землю и др., настолько правильны, что могут сами по себе уже создать более здоровую экономику в стране, чем капиталистическая.
Известно, что при росте культуры даже в областях, где существуют более точные и легче выявляемые законы природы, чем в экономике, часто происходит, что люди сперва находят новый процесс, а потом уже ученые выявляют те законы, которые им руководят. Так было с многопольной системой полеводства, когда законы, устанавливающие азотистый оборот в природе, были найдены много позже применения севооборота на практике. Сперва люди научились летать, а потом уже Жуковский установил закон, определяющий подъемную силу крыла.
Конечно, только после открытия закона природы, лежащего в основе используемого процесса, можно его довести до наивысшей степени совершенства. Несомненно, что установленные Вами законы природы, лежащие в основе нашего социалистического хозяйства, со временем не только улучшат экономику страны, но укажут дальнейшие, еще более совершенные формы его развития.
Если я не делаю элементарных ошибок, то все сказанное так очевидно и просто, что вряд ли будет Вам интересно. Если я об этом говорю, то чтобы поставить перед Вами вопрос, как могло случиться, что марксисты, поставившие во главу научный метод подхода к социальным проблемам, только на четвертом десятке социализма всерьез занялись отысканием тех законов природы, которые лежат в основе нашего хозяйства?
Не считаете ли Вы возможным, что происходившее до сих пор невнимание к отысканию законов природы, лежащих в основе нашего хозяйства, имеет следующее простое объяснение?
Если широко взглянуть на развитие нашей материальной культуры после революции, то она поражает своей небывалой интенсивностью. Мы знаем, этот интенсивный рост происходит за счет того, что в основе государственного строя лежат принципы социализма, которые теперь вошли в плоть и кровь наших граждан.
Совершено очевидно, что последние десятилетия у нас существует такой небывалый простор для переделки природы, который не существовал ни при какой прежней форме построения общества.
Мы обладаем сейчас исключительно большими возможностями переделывать природу не только наших водных систем, климата, полей, но и растений, и животных, и людей. Для этого в небывалых масштабах создавать специальные технические процессы и машины, одним словом, приводить на службу людям всю мертвую и живую природу.
Эти возможности все более и более широко начинает сознавать весь народ и все более и более ими увлечен. Но как раз в этом поголовном увлечении переделывать природу поражающими мир гигантскими шагами, я думаю, и лежит то, что мы более и более отвлекаем наши силы от изучения основных законов природы, и это ведет к тому, что мы сейчас пренебрегаем развитием больших научных проблем. Это происходит не только в экономических и социальных науках, как можно заключить по Вашей работе, но не в меньшей степени и в точных науках.
Этот вопрос вызвал это письмо, разрешите мне на нем остановиться более подробно.
Открытие и познание законов природы есть основная задача настоящей передовой науки. Ясно, что всюду и всегда эти законы природы одни и те же, как на экваторе и полюсах, как у нас и у капиталистов, и каннибалов. У нас они только по-разному расцениваются, и направление нашей науки должно отличаться от направления науки в капиталистических странах тем, что силы наших ученых направлены на отыскание тех законов природы, которые на данном этапе развития нам нужнее и полезнее для роста нашей культуры.
На самом деле таким плановым развитием нашей науки и исканием новых законов природы наши ученые сейчас мало занимаются. Основная задача, которая теперь обычно ставится перед ученым и наиболее высоко оценивается, это узкопрактическая, т. е. ученый должен учить инженера или другого практика, как лучше использовать уже известные законы для переделки природы. Обычно практики говорят: «Уже имеющиеся знания достаточны для переделки природы, уже известные законы природы еще полностью не использованы, зачем же новые?» В результате происходит большое понижение уровня передовой науки, которое у нас сейчас, несомненно, наблюдается.
Чтобы не быть голословным, приведу примеры из близких мне областей.
Если взять два последних десятилетия, то оказывается, что принципиально новые направления в мировой технике, которые основываются на новых открытиях в физике, все развивались за рубежом, и мы их перенимали уже после того, как они получили неоспоримое признание. Перечислю главные из них: коротковолновая техника (включая радар), телевидение, все виды реактивных двигателей в авиации, газовая турбина, атомная энергия, разделение изотопов, ускорители.
Боюсь, что за рассматриваемые два десятилетия все наши основные силы были направлены на то, чтобы осуществить ряд удачных усовершенствований, улучшающих уже известные процессы.
Но обиднее всего то, что основные идеи этих принципиально новых направлений в развитии техники часто зарождались у нас раньше, но успешно не развивались, так как не находили себе признания и благоприятных условий.
Яркий пример этого – радарная техника. Она возникла у нас задолго до Запада. Начал ее развивать исключительно талантливый ученый Д. А. Рожанский, после его смерти продолжал его способный ученик Кобзарев. За первую в мире радарную установку, имевшую шифр «Редут», еще до войны присудили Сталинскую премию не то III, не то II степени (!) Это уже показывает наше неумение правильно оценивать значимость нового. Оба эти ученые шли по совершенно правильному пути, но не имея настоящей поддержки, их быстро опередили за границей, хотя там значительно позднее нашли решение этой проблемы. Теперь у нас полностью признана громадная значимость «радара», его развивают и удачно усовершенствуют.
Примерно то же происходило с реактивным двигателем и газовой турбиной. Я хорошо помню, как несколько лет назад такое авторитетное и руководящее лицо, как тов. Малышев, спорил с академиком Бардиным и указывал, что не стоит всем этим заниматься, поскольку эти машины дают более низкий кпд, чем хорошо освоенные поршневые, и поэтому они нам ни к чему. Правда, кпд газовой турбины еще до сих пор ниже, чем у поршневых машин, хотя постепенно и подымается, но другие преимущества этих двигателей оказались настолько велики, что они открыли новую эру в реактивной авиации и при использовании атомной энергии. Здесь мы тоже теперь поняли сделанные ошибки в оценке и наверстываем потерянное время.
То же произошло и с предложенным мною новым методом получения кислорода, основанным на принципе низкого давления и работающего на моих турбинах. Шесть лет тому назад это направление, тоже из-за неправильной оценки, было у нас отвергнуто, и работа над ним прекращена в пользу старого поршневого принципа высокого давления. Американцы, а потом и другие страны за рубежом использовали выдвинутые мною принципы и успешно пошли по моему пути. Два года тому назад нам тоже пришлось понять свою ошибку, и сейчас в Туле строятся большие установки по моему принципу низкого давления и работающие с моими турбинами. Я узнал, что в конце года эта установка должна быть пущена. по-видимому, некоторым товарищам все же стыдно за случившееся, потому что все это делается в секрете от меня.
Судьба моих предложений в области электроники больших мощностей уже сейчас во всем напоминает судьбу всех прежних принципиально новых направлений в технике, которые у нас рождались. За эти пять лет, как я выдвинул эти предложения, только пытаются вызвать к ним скептическое отношение и почти не помогали их развитию. Нетрудно предсказать, что если у нас ничего не изменится в отношении к науке, то по-настоящему эти идеи в области электроники начнут у нас развиваться только после того, как их осуществят за рубежом.
Мне вспоминается то исключительно малое внимание, которым у нас в Союзе до войны пользовалась ядерная физика. Сколько тогда времени и сил затратили Иоффе и Алиханов, чтобы построить первый у нас в Союзе циклотрон, и это тогда, когда в Америке их было уже несколько. Известно, что без циклотрона серьезные исследования в ядерной физике невозможны. Тогда опять же ошибочно оценивали эти работы как имеющие чисто академический интерес, непосредственно для переделки природы они казались ни к чему. Правда, мы теперь взялись за эту область и наверстываем потерянное время. Но насколько было бы лучше, если бы мы были ведущими в области ядерной физики и раньше других имели атомную бомбу… Я вполне допускаю, что наши ученые, работающие в ядерной физике, по своим творческим способностям и знаниям, если бы их не отвлекали и им смело помогали, могли бы решить проблему атомной бомбы вполне самостоятельно и раньше других.
Мне кажется, что этого перечня вполне достаточно, чтобы показать объективную обоснованность выдвинутого взгляда.
Конечно, не сам перечень страшен, а страшно то, что за эти десятилетия у нас не было нужных условий, чтобы могли развиваться принципиально новые идеи в науке и технике, и это у нас замалчивалось.
Пытаясь определить причину нашего непонимания значимости новых научных достижений и направлений развития техники, у меня часто возникала печальная мысль: может быть, то, что передовая наука у нас чахнет, есть историческая необходимость. Болезнь роста? Закон природы? Может быть, на первой стадии развития социализма действительно все и вся должны быть направлены на преобразование природы? Может быть, действительно сейчас главная задача ученого – это не поиски и изучение новых законов природы, а показывать, как уже известные законы могут быть использованы для переделки природы, и вопрос, как мы находим эти законы, будь то наследие прошлого или результат работы современных нам ученых капиталистических стран, это для нас дело второстепенное?
Но читая Ваши статьи, я увидел, что Вы сейчас сами нашли нужным от занятий, посвященных государственному строительству, уделить время на глубокую научную работу по установлению основных законов природы нашей экономической жизни, я решил поставить перед Вами вопрос, не настало ли также время и в точных областях знания заняться основными научными проблемами и поднять уровень нашей науки?
Социальное построение, конечно, является основной и решающей силой нашего государственного строя, и только благодаря ему мы выиграли войну и стали наиболее могущественным государством. Но не думаете ли Вы, что теперь, может быть, настала пора, чтобы второй нашей силой стала наша наука и мы добились, чтобы новые и большие открытия во всех областях науки преимущественно делались бы у нас и мы были бы первыми, кто применял бы их в жизни?
В самом деле, какой еще более могущественной и здоровой страной мы станем, если ко всем имеющимся у нас возможностям воплощать в жизнь новые достижения мы еще будем идти впереди в познавательной области развития! Для этого нужно создать у нас условия, в которых принципиально новые направления в науке легко рождались и в которых они хорошо развивались и внедрялись в жизнь.
Нужно прямо и смело сказать, что сейчас этих условий нет.
Для развития принципиально нового в науке по масштабу нужно очень мало. Главные три условия – это: первое – справедливая и доброжелательная оценка всего нового, второе – заботливая поддержка при его развития и третье – не бояться неудач в творческих научных исканиях.
Единственно правильный и объективный метод оценки нового в передовой науке основывается на свободной дискуссии, которая, как Вы указали, у нас заглохла.
Если бы к тому же наши товарищи научились пользоваться диалектическим методом, чтобы так же правильно и тонко разбираться сейчас в новом, как это сделал Ленин в области физики в своем «Материализме и эмпириокритицизме», то задача была бы значительно облегчена.
Жизнь показывает, что развивать в науке проблемы принципиально новых направлений могут успешно только хорошо подобранные небольшие коллективы.
Мне думается, что Академия наук и должна быть у нас в стране той организацией, основная и главная задача которой – организовывать у себя эти коллективы и развивать новые направления в науке и указывать путь их внедрения в жизнь. Необходимо заботливо охранять эти коллективы от деляческой напористости министерских работников, которые обычно считают, что ученый должен бросить все свои дела, чтобы вывести нашего практика из затруднения.
Чтобы иметь сильную и передовую науку в стране, ученые не должны снимать с себя полностью общественную нагрузку, иначе они потеряют связь с действительностью, но ее нельзя рассматривать как главную и по ней нельзя расценивать научную деятельность ученого. Нужно, чтобы наши академики занимались наукой не меньше, чем на 80% своих сил.
Певец, который перестает петь, перестает быть певцом, но удивительно, что академик, который не занимается наукой, почему-то у нас по-прежнему считается ученым.
Сейчас, чтобы по-настоящему дать возможность заняться наукой, коллективу наших экономистов по Вашему указанию созданы специальные условия, при которых их совсем не теребят и они могут всецело отдаваться научному творчеству. Необходимость этого мероприятия ясно показывает, что существующие условия работы нашего ученого не пригодны для углубленной научной работы. Необходимо, чтобы эти специальные условия стали бы нормальными условиями для любого ведущего ученого, занимающегося по-настоящему наукой в нашей стране.
Вы исключительно верно указали на два основных все растущих недостатка нашей организации научной работы – это отсутствие научной дискуссии и аракчеевщина. Это, конечно, не болезни, а это симптомы, которые показывают на отсутствие настоящей научной работы.
После Вашей статьи о языкознании, к сожалению, аракчеевщина у нас не прекращается, но продолжает проявляться в самых различных формах, я лично самую вредную форму аракчеевщины нахожу тогда, когда, чтобы исключить возможность неудач в творческой научной работе, ее пытаются взять под фельдфебельский контроль. Это приводит к тому, что свободное творчество, движимое энтузиазмом, заменяют безоговорочным выполнением обычно маложизненного детального плана. Нелепо бояться неудач в творчестве, но еще нелепее наказывать за это. Конечно, аракчеевская система организации науки начинает применяться там, где большая научная жизнь уже заглохла, а такая система окончательно губит и ее остатки.
Я хотел бы верить, что ряд вопросов, которые я поставил перед Вами в этом письме по развитию науки, будут своевременны и могут помочь ее более здоровому росту у нас в стране.
Если в этом письме я несколько резок в постановке вопроса, то надеюсь, Иосиф Виссарионович, что Вы меня простите, так как я уверен, что Вы не можете не сочувствовать развитию передовой науки у нас в стране, а только с этой целью я к Вам и обращаюсь. К тому же партия учит нас не бояться выступать с самокритикой.
Искренне уважающий Вас
П.Л. КАПИЦА