Главная характеристика русского языка сегодня – его затопление латинизмами, не без влияния того же английского. Латинизм для мещанства – а в эпоху массового общества большинство населения относится к мещанству («средний класс» и т.п.) – показатель статуса. «Хочут свою образованность показать», как говорил известный герой. Чистая русская речь для обывателя признак тупой неразвитости, отсталости, несовременности.

Это во-первых, а во-вторых, валом прут неправильные буквалистские переводы с английского, так называемые ложные друзья переводчика. Поскольку большинство населения родной язык знает плохо, то и перенимают латинизмы из английского не задумываясь, поскольку не слышат их неуместности и неправильности.

Остановимся на самых очевидных примерах.

«Криминальный» вытесняет «преступный». Обычное родное «самоубийство» почти повсеместно заменено на «суицид», который до последнего времени был уделом работников судмедэкспертизы. Но обыватель очень хочется казаться на одном уровне с героями «криминальных» сериалов, говорить их языком. Появилось даже слово «суицидник» вместо «самоубийцы» – то корявое руснячество, а это элегантное западничество. Разумеется, «летальный», а не «смертельный».

Не «образец», а «паттерн», тут влияние бытовой психологии – мещанин обожает ее терминологию, взятую из «психологических» журнальчиков, издаваемых для толпы. «Когнитивный» и «ментальный» – из того же источника. «Ментальный» настолько потеснило «духовный», что последний уже режет слух как что-то давно устаревшее наподобие «онучей».

Какой-то шабаш устроен с  «компетенциями». Во-первых, в русском это слово не имеет множественного числа. Во-вторых, если уже переводишь с английского, то «компетентность». Отсутствие различения между «компетенцией» и «компетентностью» поражает. Казалось бы – «это не в сфере моей компетенции», и «я в этом не компетентен», и все понятно – когда что используется. Но нет, не понимают. Модное словечко перебивает все иные соображения, нужны «компетенции».

Из литературоведения (причем плохого) украли «нарратив». Не «повесть», не «сюжет», а сплошной «нарратив». Четыре излюбленных прилагательных современного языкового мещанства — «локальный», «актуальный», «тотальный» и «глобальный». Употребляют их бессмысленно-навязчиво, как слова-паразиты, как советский сантехник вставлял мат после каждой фразы – «мы это глобально обсудили и решили действовать тотально». Ухо новомодные латинизмы уже не режут, раз Минпрос запустил «Тотальный диктант» (за одно такое наименование чиновников ведомства следовало бы увольнять с волчьим билетом), и что уже спрашивать с какого-нибудь неграмотного, но «актуального»  блогера вроде Юрия Дудя (признан в РФ иноагентом), который просит зрителей предлагать ему «локальных героев».  Сказать «местный» – недопустимо. «Актуальный» по-русски – это неотложно-насущный, а не просто «текущий», «современный» – этих слов горе-переводчики с английского не знают, и передают actual совершенно неправильно, так же, как total и global. А наши и рады стараться – «Россия в глобальной политике», тогда как она в «мировой».

Из той же серии помешанность на «финальном»-«финале». До последнего времени это был сугубо спортивно-музыкальный термин, с узкой сферой применения. Но теперь нет больше «конечного», «последнего», «окончательного», «завершающего» – только «финальный». И тоже под влиянием final – ибо у недоучек нет понимания, как перевести это слово. Невинный «конец» под строжайшим запретом. Ну и «терминальный» вдобавок.

«Премиальный» больше не имеет отношения к премии – так образованщина переводит «первосортный». «Коммуникации» начисто убили «связь» – все, кто еще вчера работал директором по внешним связям, спешно переименовались в  директора по внешним коммуникациям. Люди перестали между собой общаться – только «коммуницируют», и чем ничтожней человечишка, тем больше он «генерирует», а не порождает или создает. И, конечно, он представитель не поколения, а «генерации». Слово, вчера бывшее исключительно достоянием электроэнергетиков, ныне суется везде.

Впрочем, он может и «креативить» – и это в нынешней ситуации звучит как милое русское слово, на фоне сплошного «креативного», уничтожившего «творческое». «Творец» – это русня, а мы «креативщики», как на Западе.

«Монстры» даже в детских сказках убили «чудовищ» (это великое счастье, что Лох-Несское чудовище обнаружили до нашего времени, а то обязательно бы оно стало «монстром»), а «волшебство» повсеместно заменила «магия». Дети и не знают теперь, кто такие волшебники, потому что они теперь «маги».

Всякая уважающая себя фирма отныне имеет свою «миссию», а не предназначение.  Но этого мало, в космос тоже полетели «миссии» — следствие дурного перевода. И нет в компаниях «управлений» и «отделений», а только «дивизионы», как в армии. Отдел заменен «офисом» – так современнее и «западнее». Зеленский в Киеве даже свою администрацию переименовал в «офис», вопреки всем правилам украинского языка – чисто дикарская вера в силу волшебного слова. Запрещены начисто «должности» и «места» – только «позиции», как в смысле работы, так и в смысле положения в списке. Раньше могли сказать «пункт», но теперь нельзя, только буквалистский перевод position.

Нет более «мест» и в первичном смысле слова, так же, как «расположения» или «местоположения», только «локация» – location. А от нее уже рукой подать до «релокации» вместо «перемещения». И еще на заре зарубежного туризма «переезд» был задавлен «трансфером», одно из первых слов, которое не сумели перевести. И также «трансфер» выдавил «переход». Для желающих придумали как замену «транзит». Конечно же, «трансформация» вместо «изменения», «реновация», а не «обновление». Начни свои безумства Михаил Сергеевич сегодня, понятно, что никакой «перестройки» не появилось бы, а была бы «реконструкция». Игроков на политической сцене нет, а есть «акторы».

«Искусство» умерло, ныне это называется «арт». Нет слова «художественный», там, где был худрук, теперь арт-директор. Бедный Станиславский, скоро его театр, похоже, переименуют в «арт», не позориться же русским «художественный»!

Больше нет «веры» или «исповедания», а лишь «конфессия». Под запретном слово «ядовитый» – надо говорить «токсичный». Нет ничего «случайного» – только «рандомное» (вернейший признак языковой тупости – употреблять это словечко). Не «почитание», а «глорификация», у президентов не «срок», а «каденция» (с Украины пошло), и впадают они не в старческое «слабоумие», а в «деменцию» (теперь все великие знатоки сугубо медицинских терминов).

Против России вводят не «ограничения» а «рестрикции», переговоры ведут не «по существу», а «субстантивные», и вызывает это не «возмущение», а «ресентимент». Особенно если чего-нибудь «имплементируют», а не «исполнят». Хорошо еще, что «амбассадор» пока заменил «посла» не в дипломатии, а в других сферах. Само собой «конвенциональный», а не «обычный», мы же не лаптем щи хлебаем. «Отделение» взрослых детей от родителей ныне «сепарация». И курят эти детишки не «коноплю», а «каннабис». А некоторым из них делают на американский манер не «обрезание», а «циркумизиацию».

Никого не удивляют китайские, египетские и азербайджанские «фермеры» – ведь слово «крестьянин» забыто начисто, и даже в Европе протестуют все те же «фермеры» вместо «бауэров» или «пейзан», если уж так ненавистны «крестьяне», которых не стало даже в Курской или Орловской областях. И да, вместо «краев» и «областей» – «регионы» и «субъекты».

Нет «концепций» и «институтов» – «концепты» и «институции», посредственность обожает эти два слова. Нет «помощников», считается страшным позором его иметь, только «ассистент». Разумеется, не «общество», а «социум», «популяция», а не «население». Отсюда и неоправданно бессмысленное употребление «популярного», равно как и «демократического», – «демократические цены».

Нет никаких «пробных» и «испытательных», руснячеству – бой, только «тестовый». И когда встречаешь «тестовый поезд», невольно вздрагиваешь – неужели из теста? Имеем сегодня «репродукцию» вместо «размножения» и «контент» вместо «содержания». «Гендер» вывел из оборота «пол» (только потому, что в английском «секс» приобрел второй и основной смысл).

У мероприятий не «ведущие», а «модераторы», которые не «ведут», а «модерируют» (привет всем, кто говорит, что латинизмы у нас из-за их краткости и легкости произнесения!). И не надо их путать с «медиаторами», которые теперь заместо «посредников». В магазинах от покупателей требуют не «приверженности», а «лояльности», словно от королевских подданных.  Любой выбор – «экзистенциальный» (очень легко выговаривать!), а не «существенный». Он может быть «негативным» или «позитивным», но никак не «отрицательным» или «положительным».

Не «введение» или «вселение», а «интродукция», «инвазивный», а не «вторгающийся», не «погружной», а «иммерсивный». А можно и другие слова придумать, например, «вторженческий» и «погруженческий» – что, режут ухо русизмы? Не «возможность», а «опция» (она же – древний «вариант», но его теперь стыдятся), отсюда «опционально», а не «по выбору». Люди вынуждены под такой язык «адаптироваться», а не «приспосабливаться».

Бесконечные «сессии» вместо «заседаний», где надо вести себя не просто «активно», а «проактивно» (понять бы разницу!). Заместо «тысячелетия» – «миллениум». Не «студгородок», а «кампус». «Итерация» тоже что-то заменила, даже лень искать, что именно, но знаю, что чем тупее и наглее человек, тем чаще он говорит про «итерацию». Не «взрыв», а «детонация» (как мы Великую Отечественную без «детонаций» выиграли?). «Атака», там, где по смыслу «наступление», «нападение» или «покушение» (даже отравление бывшего шпиона – «атака» на него!). «Микс», а не «смесь» (люблю смотреть на недоуменные лица продавцов в магазинах, когда прошу подать мне «смесь», хотя на ценнике «микс»). Ничего не «замечается», а только «фиксируется». «Содержания» больше нет – эпоха «контента».

Повсюду «инклюзивный» вместо «включающий», и, как следствие, какая-то «инклюзия».  На каждом шагу предлагают что-то «эксклюзивное» вместо «исключительного». «Коллаборация» вместо «сотрудничества». Два очень ходовых понятия из геометрии – «периметр» и «контур» – лепят к месту и не к месту, откуда они только появились? Ну и дальше пошли новомодные извращения с числами – «дуальный» – «дуальность» вместо «двойной», «триколор», а не «трехцветник» (позлим обывателя неологизмом). От всего этого ощущение «инфернальное». И никакая «рефлексия» не помогает.

Кто еще лет десять назад слыхал про «адгезию»? А тридцать лет назад про «коррупцию»? Из жаргона образованщины полился словесный понос «дискурсов», «рецепций», «субурбий», «адаптаций», «синергий». И этот мутный поток без конца «мультиплицируется». Поневоле хочется «деоккупации» русского языка, как выражаются на Украине, а теперь и в РФ, взамен устаревшего «освобождения», поскольку начинаются навязчивые «депривация» и «демотивация».

Отдельно стоит сказать про приставки. Впрочем, их сейчас принято величать «префиксами», чтобы тебя не заподозрили, что ты необразованный русский дурачок, как мне объяснил один филолог-эмигрант, Олег Проскурин.

С «де», которая заменила «раз», все понятно (она же «диз»). Популярна «кросс» – в московском метро станции решили сделать «кроссплатформенными» – в порядке борьбы с русизмами, представляете какой был бы позор иметь в метрополитене «межплатформенные» пересадки? «А», а не «не», извините за каламбур, «интер» вместо той же «меж(ду)», «би», а не «два» (одно дело школа «билингвальная» – модно и непонятно, другое, «двуязычная» – убого и нет загадки для лохов-родителей), «моно» вместо «одно», «мульти», а не «много».  «Ко» заменила «со», «пост» – «после», «ре» – «воз» (дураки-предки посмели придумать «Возрождение» в пику благородному «Ренессансу»), «супер» – «сверх» (каким-то чудом прорвался сто лет назад ницшеанский «сверхчеловек», теперь сугубо «супермэн»), «суб» – «под», и далее сплошной полосой – «макро», «гипер», «мега».

Любая замена латинизмом привычного русского слова (вовсе не обязательно славянизма!) – это обеднение языка, а не его обогащение. Он лишается своеобразия, неповторимости. Речь из латинизмов-интернационализмов – это убогая, затертая, невыразительная речь «как у всех». Повторю наблюдение культуролога Михаила Эпштейна – «язык стесняется самого себя». Стыдно быть русским, стыдно не походить на носителей английского, откуда и берутся латинизмы. В основе стыда лежит осознание своей языковой обособленности, непохожести, воспринимаемых как ненормальность, как проблема, как препятствие к единению с окружающим миром.

Поклонники разнообразия на словах на деле выступают сторонниками жесткого однообразия. Главный принцип – «не отличаться!» Быть как все и не выделяться, почему и «суицид» вместо «самоубийства». Первое – одобряемый интернационализм, второе – непонятный никому за пределами России русизм.

Если те, кто управляет современным украинским, стараются изо всех сил оторвать его от русского, то те, кто управляет современным русским, стараются максимально его сблизить с английским. В этом они идут наперекор традиции Ломоносова-Карамзина и их сотен безымянных соратников, которые на рубеже XVIII-XIX веков провели гигантскую работу по изобретению тысяч новых русских слов, продолжали ее последующие 150 лет. Благодаря им Пушкин мог писать на чистейшем русском языке с минимумом заимствований, только совсем неизбежных.

Точно такие же процессы происходили и в остальных языках, формировавшихся в то время – чешском, венгерском и т.д. В них даже нет таких интернационализмов, как «театр» или «музыка». И чехи с венграми гордятся этим, радуются неисчерпаемой свежести родной речи, тем что у них «лица необщее выражение». Этого «необщего выражения» и боятся нынешние борцы с русизмами.

И еще важное соображение. В английском языке бесконечное использование латинизмов – нормально, он по своей природе является гибридным языком, в котором галлицизмов-латинизмов куда больше природных германизмов. Там collaboration не режет слух. Но русский язык имеет иные историю и традиции. До последнего времени он старался соблюдать равновесие между заимствованиями и собственным словотворчеством. «Телевизор» уравновешивался «холодильником». 

Но за последние 50 лет произошел перекос, от создания новых слов начисто отказались в силу закомплексованности, холуйского пресмыкательства перед заграницей. Теперь сплошной «пироскаф» вместо «парохода». И забивание латинизмами живой русской речи – одно из следствий языковой капитуляции. Ну или, если угодно, сдачи.