— Сценарий не делается походя, как не пишутся походя подлинные произведения литературы вообще. Сценарий требует, чтобы писатель отдал ему всего себя, все свои помыслы, все наблюдения в жизни, чтобы он был профессионалом не в поверхностном, внешнем, а в самом глубинном и вдохновенном смысле этого слова. Большой труд должен вложить писатель, через многие неудачи пройти, прежде чем он создаст произведение искусства, и именно сценарного искусства, — утверждал в своей книге «О том, что прошло» Евгений Габрилович.

Размах творческого потенциала этого человека поражает: пианист в джазе, беллетрист в прозе, журналист в прессе, сценарист в театре. Но его подлинной стихией стала кинодраматургия. Габрилович создал сценарии 36 фильмов, вошедших в сокровищницу советского и мирового кино. Снятые по его сценариям картины «Последняя ночь», «Машенька», «Мечта», «Два бойца», «Коммунист», «В огне брода нет», «Начало», «Странная женщина», «Монолог», «Объяснение в любви» и другие принесли ему всемирное признание и славу.

Впервые в кинематографе Евгений Габрилович «засветился» как пианист в фильме Якова Протазанова «Его призыв» (1925 год). На остановленном кадре времён нэпа хохочет молодой тапёр. Между его задорным смехом и грустной финальной улыбкой героя документального фильма 1993 года «Евгений Габрилович. Последний автограф» уместилась целая творческая биография 94-летнего классика советского кино. Необычно «пёстрая» биография, как говорил о ней сам Евгений Иосифович:

— Я стал осознавать, что жизнь как раз в пестроте. В набегающем и вдруг охватившем, неизвестно откуда открывшемся своём и чужом — во всём, что сменяет друг друга, перебивая и отталкиваясь, и мчится вперёд, назад или вкось. И если это чужое вошло в тебя и не стушевалось, осталось в тебе, оно твоё. (Документальный фильм «Я вспоминаю», 1990 год)

«Возникает звук рояля…»

Евгений Иосифович Габрилович родился 29 сентября 1899 года — успел «вскочить» на осеннюю подножку уходящего ХIХ века. Мальчик появился на свет в семье аптекаря и домохозяйки. Его отец, Иосиф Густавович, был магистром фармации и управлял в Воронеже Старо-Конной аптекой. Дед, доктор фармации Густав Иосифович Габрилович, прошёл путь от аптекарского ученика до провизора, окончив фармацевтический курс Императорской медико-хирургической академии. Родители дали сыну всестороннее домашнее образование. Затем он поступил в Воронежское реальное училище. Когда Габриловичи перебрались в Москву, Женя окончил там одну из частных московских гимназий.

— Отец всё время мечтал, чтобы я стал инженером. А я — единственное, кем не хотел быть, это инженером. Тем не менее отец заставил меня держать экзамены в высшее техническое училище — теперь оно имени Баумана. Я держал экзамены и, представьте себе, выдержал. И начал слушать лекции, в которых потрясающе ничего не понимал. Я уже не помню: меня ли попёрли из этого технического училища или сам ушёл — попал я в Московский университет, на юридический факультет. Но и там ничего особенного не получилось — шла Гражданская война. (Здесь и далее — монологи Евгения Иосифовича из документального фильма «Евгений Габрилович. Последний автограф», снятого в форме его бесед с сыном — кинодокументалистом Алексеем Габриловичем)

Юный Женя не горевал от такой профессиональной неопределённости — он слыл виртуозным музыкантом.

— В те годы были необычайно модными вечеринки. Так как я играл на рояле, меня охотно приглашали на такие вечеринки. Я не только был тапёром, но ещё и мимикой изображал то, что, как мне казалось, было свойственно джазисту. И, представьте, случилось событие, которое повлияло на всю мою жизнь. Во время одной из таких вечеринок ко мне подошёл человек и сказал: «Я — режиссёр, моя фамилия Мейерхольд. Я ставлю сейчас спектакль «Трест Д.Е.» и хочу вставить в этот спектакль номер с джазом. Мне нравится ваша манера исполнения (это был единственный комплимент, который я услышал от него за всю свою жизнь), и я бы хотел, чтобы вы поучаствовали в нём». Я ответил, что с восторгом поучаствую. «Ну, тогда приходите на репетицию…»

В 1922—1924 годах Евгений Габрилович играл на рояле в «Первом в РСФСР эксцентрическом оркестре — джаз-банде Валентина Парнаха». С 1924 по 1929 год был не только пианистом сценического джаз-оркестра Театра имени Всеволода Мейерхольда, но и возглавлял его.

Будущий киносценарист испробовал на себе все театральные профессии — от помощника костюмера до помощника режиссёра. Даже пришивал пуговицы к костюмам артистов. И всё это с той «парижской» непринуждённостью, которая так нравилась Парнаху.

— В 1920-е годы я попал в театр Мейерхольда. В итоге у меня появилось одно преимущество, которого не было у других сценаристов, — я знал изнутри актёрскую натуру. То, что нужно актёру, я чувствовал даже не разумом, а телом, кожей. Я чувствовал, какая реплика подойдёт актёру, что пошло не туда в рисунке актёрской роли. Это имеет огромное значение для сценариста.

Тогда же Габрилович вошёл в состав Литературного центра конструктивистов Ильи Сельвинского и в 1929 году стал очеркистом газеты «Вечерняя Москва».

«Я уже далеко ушёл от театра, сделавшись журналистом», — напишет он потом о своём творчестве на излёте 1920-х.

Страна вступила в годы первой пятилетки, и молодому человеку стал тесен мир театральных экспериментов.

С 1932 года Евгений Габрилович работал в газетах «Правда» и «Известия», писал об индустриализации и коллективизации, выступил одним из авторов книги «Беломорско-Балтийский канал имени Сталина» (1934) и был принят в Союз писателей СССР.

В 1936 году вышла в свет его повесть «Тихий Бровкин», посвящённая Октябрьским событиям в Москве.

Чёткая драматургия повести, неожиданные сюжетные повороты, острые ситуации сочетались с глубоким проникновением в духовный мир героев.

Вместе с режиссёром Юлием Райзманом Евгений решил попробовать свои силы в кинематографии, положив «Тихого Бровкина» в основу фильма. Появился на свет яркий киносценарий — «Последняя ночь». А с ним и новый кинодраматург, подтвердивший истину, высказанную Михаилом Роммом: «Кинематограф родился на скрещении литературы, театра, живописи, музыки».

В кино Евгений Габрилович пришёл художником отстоявшимся, перебродившим. Стаж литератора Габриловича был намного больше стажа Габриловича-кинематографиста. Готовый узнавать и учиться, он нёс в киноискусство свой литературный опыт.

«Трёхдюймовки бьют по Тверской»

В первом же сценарии Е. Габриловича проявилось характерное для его творчества стремление показывать исторические события через судьбы людей. Октябрьские дни 1917 года в Москве он подаёт на примере двух семей — капиталиста Леонтьева и рабочего Захаркина, сыновья которого стали организаторами и участниками московского революционного восстания.

Габрилович настороженно внимателен к приметам времени — не только к общим знамениям эпохи, но и просто к характерным подробностям данного года, данной исторической секунды. Он счастливо зорок в выразительных деталях. Вот как атмосферно показана кинодраматургом Москва 1917 года в «Последней ночи»: «Медленно вертится афишный столб. И перед нами проходят афиши. Первая из них: «Электротеатр «Модерн». Сегодня, 27 октября 1917 года, «Жизни немые узоры». Драма в пяти частях, с участием балерины Большого театра В.А. Каралли». Вторая: «Театр Я. Южного, «Дон Померанцо и Дон Помидоро». На все спектакли до 15 ноября 1917 года билеты проданы». Среди афиш мелькнул прямоугольный листок, набранный жирным, строгим шрифтом: «От штаба Московского военного совета. Вчера в Москве циркулировали слухи об аресте большевиками в Петрограде представителей Временного правительства. По имеющимся точным сведениям, эти слухи вымышлены и совершенно не соответствуют действительности. Командующий войсками Московского военного округа Рябцев». (…)

Сеет мелкий дождичек. Вечер, тусклые огни. Группа весёлых, смеющихся гимназистов стоит перед афишным столбом. По-видимому, они только что выбежали из дверей гимназии: перед нами обширное здание, на фронтоне которого значится: «Мужская гимназия В. К-Босс». В окнах видны тени танцующих».

Гимназисты и офицеры весело издеваются над влюблённостью «кухаркиного сына» Кузьмы Захаркина в дочь фабриканта Леонтьева Лену. Но это веселье прерывает орудийный залп: в городе начинается историческое восстание рабочих: «Москва гремит. Бой в самом разгаре. Взлетают, озаряя ночь, ракеты. Строчат пулемёты на осенних бульварах, в песочных ящиках для детей. Трёхдюймовки бьют вверх по Тверской. Стреляют отовсюду: с крыш с колоколен, из форточек. (…) Снаряд угодил в магазин. Взлетают сыры, колбасы. Скрипя, повисает вывеска: «Братья Бландовы» (…) Удар по бакалейной лавке. Мука взлетает в воздух, как пыль».

В эту ночь в Москву приезжают двое: старший сын рабочего Захаркина матрос Пётр, посланный из Петрограда в распоряжение Московского революционного комитета, и переодетый в штатское поручик Алексей Леонтьев, сын фабриканта. Семья рабочего отправляется в революционный штаб. Алексей Леонтьев руководит отрядом юнкеров, который атакует позиции красногвардейцев. Падают сражённые вражескими пулями старик Захаркин и двое его сыновей — Кузьма и Илья. Пётр получает задание ревкома поднять Хамовнические казармы и вывести 193-й полк. В то время как поручик Леонтьев пытается склонить на свою сторону колеблющихся солдат, во дворе казармы появляется группа красногвардейцев. Пётр Захаркин обращается к солдатам с пламенной большевистской речью и поднимает полк против белых.

«Сороковые, роковые…»

Содружество сценариста Е. Габриловича и режиссёра Ю. Райзмана продолжил фильм «Машенька» — киноновелла о чувствах скромной телеграфистки Маши, позже военфельдшера, и бойкого таксиста Алёши, ставшего танкистом. Фильм о верности и обиде, радости случайных встреч и горести расставаний.

Габрилович заводит нас домой к героине, не давши Машеньке даже затереть следы от промокших туфель. На распялочке сохнет её бедный жакетик — безденежье юности соединилось с воинственным комсомольским аскетизмом 1930-х годов.

Зато у Машеньки необыкновенно высокий спрос с себя, как и с людей, к ней близких. Характер девушки-комсомолки был узнан сценаристом как характер, готовый к подвигу, как характер исторический.

«Нам захотелось рассказать об одной только девушке, о её встречах, мыслях, поступках, но сделать так, чтобы всё это стало словно бы микромиром советской жизни, советского отношения к правде и лжи, к честности и распущенности, к гражданскому долгу и к подлости», — писал Габрилович.

Фильм «Машенька» показывает становление героического советского поколения начала 1940-х. Поколения, у которого, по словам поэта Давида Самойлова, совпали «война, беда, мечта и юность».

Сценарий картины писался для актрисы Вали Караваевой, студентки киноинститута, свободной от актёрских штампов. «Она не играла Машеньку, а просто дышала её дыханием. Это была не отлично сыгранная Машенька, а просто — она», — считал Евгений Габрилович.

Съёмки киноленты начались весной 1941 года в Выборге, где недавно отгремели бои с белофиннами. Многие из состава творческой группы впервые в жизни увидели разрушенные дома, засыпанные битыми кирпичами и щебнем улицы. А меньше чем через два месяца началась Великая Отечественная война. Переждав в оборонных щелях, вырытых во дворе «Мосфильма», очередной налёт фашистской авиации, съёмочный коллектив «Машеньки» возвращался в павильон. А когда по решению правительства «Мосфильм» был эвакуирован, съёмки фильма были продолжены в Казахстане.

«Машенька» оказалась не только современной, но и своевременной картиной. Она отвечала настроениям советских людей, разлучённых войной и мечтавших о встречах с близкими.

Сталинскую премию второй степени, которую Е.И. Габрилович получил как сценарист этого фильма, Евгений Иосифович передал в Фонд обороны.

В начале 1940-х кинодраматург Евгений Габрилович и режиссёр Михаил Ромм задумали создать фильм «Мечта».

Действие картины происходит в 1933 году в буржуазной Польше. Обитатели пансиона с печально-ироническим названием «Мечта» — люди, сломанные жизнью. Они действительно мечтают выпрямиться, но так или иначе терпят поражение в схватке с безжалостным капиталистическим миром.

«Ромм бесконечно любил работать с Габриловичем, — утверждала жена Михаила Ромма, актриса Елена Кузьмина. — Он, вздыхая, говорил: «Эх, если бы все были Габриловичами…»

Говорят, посмотрев «Мечту», американский президент Франклин Рузвельт сказал, что это один из величайших фильмов земного шара.

Киноленту начали снимать в 1940 году во Львове. «Последний день перезаписи звука в «Мечте» попал на ночь с субботы 21-го на воскресенье 22 июня 1941 года, — вспоминал Михаил Ромм. — Мы закончили перезапись в 8 часов утра. Был ясный, солнечный день. Мы поздравили друг друга с окончанием работы, а через три часа я узнал о нападении фашистской Германии на Советский Союз».

С «лейкой» и блокнотом

— Я хорошо помню это утро: сидел и писал заметку для газеты о нехватке картофеля, когда мне вдруг позвонили и спросили: «А ты слышал речь Молотова?» — «Какую речь?» — «Война с немцами!»

С июня 1941 года Евгений Габрилович стал работать специальным военным корреспондентом газеты «Красная звезда». С «лейкой» и блокнотом он прошагал дорогами Великой Отечественной войны до самой Победы.

— Я видел в те годы столько, сколько не видел потом за всю жизнь… Летал на штурмовике… Бродил по Берлину и Токио… видел останки Геббельса, его жены и детей.

Войну Габрилович показывал тоже через судьбы людей.

В статье «Невольничьи караваны» («Красная звезда» от 2.10.1943 года) он передал человеческое горе надписями, оставленными на стенах бараков лагеря для беженцев:

«Толя, если ты будешь тут, нас гонят на Могилёв. Где Паня? Ей сказал полицай, чтобы пришла в Петровку, она пошла, да вот нету».

«Граждане, кто увидит Марию Борисову, скажите ей: «Маня, твоя мамаша ушла в лес, у ней, Маня, нет ни коровы, ничего…»

«Кто встретит Варю Котлову, дайте ей знать, что нет у неё отца, все померли, как один, кого убили, кто так сам помер. А пишет её брат Семён, опух с голодухи…»

— О войне сложнее писать, чем о жизни, потому что всё выступает наружу. Самое страшное из всего, что я видел на войне, — это глаза солдат перед тем, как им нужно выходить из окопов, чтобы идти в атаку. Человек может быть настроен совершенно по-другому, но внутренне он прощается и с жизнью, и с травой, и с небом. Вот это — самое ужасное и самое удивительное, что должно было бы уловить искусство. У меня сохранилась дичайшая ненависть к войне, потому что я видел её воочию. Война — это самое худшее, что может случиться с человечеством.

В 1943 году по сценарию Евгения Габриловича режиссёр Леонид Луков снял картину «Два бойца» — о боевой дружбе тихони-богатыря, уральского кузнеца Саши (Борис Андреев) и тщедушного балагура, сварщика из Одессы Аркадия (Марк Бернес). Картина, созданная во время войны, пронизана светлым юмором и оптимизмом. «Можно не сомневаться, что фильм будет тепло встречен зрителем», — писал режиссёр Всеволод Пудовкин в газете «Правда» от 6 октября 1943 года.

Песни «Тёмная ночь» и «Шаланды, полные кефали» (музыка Н. Богословского, стихи В. Агатова), исполненные в фильме «Два бойца» Марком Бернесом, обрели всенародную популярность.

«Человек №217» — фильм о борьбе русской девушки Тани, угнанной в фашистское рабство, был снят в 1944 году режиссёром М. Роммом по сценарию Е. Габриловича.

С фронтовых дорог Евгений Габрилович принёс и прозу: «Вблизи линии фронта. Очерки» (1941), «Машино сердце» (1942), «Дорога на Запад» (1942), «Под Москвой» (1943).

В марте 1949 года Евгений Иосифович был демобилизован в звании подполковника.

С 1948 года он преподавал на сценарном факультете ВГИКа, в 1962-м стал профессором.

«Я видел, как он дрова рубил…»

«Эту историю, которую я хочу рассказать, я слышал от моей матери. Шёл 1918 год. Весь мир, затаив дыхание, прислушивался к грохоту пушек нашей революции. Борьба шла не на жизнь, а на смерть. Вот в этот-то год, когда, казалось, все думы были о фронте, Ленин решил начать строительство нескольких электростанций. Одну из них — возле деревни, которую я назову здесь Загорой», — говорит за кадром сын строителей электростанции Василия и Анны Губановых.

Киношедевр «Коммунист» Юлий Райзман снял по сценарию Евгения Габриловича в 1957 году.

Молодой коммунист Василий Губанов (Евгений Урбанский) после ранения на фронте Гражданской войны приезжает в деревню Загору строить электростанцию.

Он становится на постой в дом мешочника Фёдора Фокина (Евгений Шутов), где по вечерам собирается мутная компания. Партячейка поручает Василию Губанову заведовать складом. Строительству очень нужны гвозди, а их нет. Василий едет за ними в Москву. Безуспешно проходив целый день по городу, Губанов идёт в Кремль и попадает в кабинет В.И. Ленина, который проводит совещание по электрификации страны.

— Беда, Владимир Ильич, гвоздей нет!

Ильич, которому, как известно, было дело до всех важнейших «мелочей», начинает звонить по телефону:

— Товарищ Варейкис, здравствуйте. Ленин. Гвозди есть у вас? Ага… значит, всё-таки есть! Зайдёт к вам товарищ Губанов, так вы уж с ним поласковей.

— Владимир Ильич, нам бы ещё шурупчиков…

— А насчёт шурупов вы поднажмите на него сами — он поддаётся.

Василий уходит, а Ленин спрашивает у Кржижановского, одного из создателей плана ГОЭЛРО:

— Какой номер Загоры по вашему плану, Глеб Максимилианович?

— Шестнадцатый, Владимир Ильич!

— Да, первый, второй — это ещё проекты, а шестнадцатый — вот он, уже живёт, гвозди просит! — радуется успехам строительства новых электростанций В.И. Ленин.

Глубокая любовь, возникшая между Василием Губановым и Анной Фокиной (Софья Павлова), оказалась «вне закона». Замужняя Анна считала, что их чувство «грешно», а Василию грозило обвинение в аморальности. И тогда Евгений Габрилович показал «законное» чувство к Анне её мужа Фёдора Фокина. Поверив в ложь дружка Стёпки (Валентин Зубков), что жена встречается с Губановым, Фёдор избил её до полусмерти. Окровавленную Анну нашёл Василий Губанов и на руках понёс в счастливую жизнь.

«Так решилась судьба их любви. Это были мои отец и мать», — говорит за кадром сын Василия и Анны.

Тем временем на строительстве начинаются перебои с хлебом. Коммунист Губанов отправляется на поиски эшелона с мукой, который почему-то не пришёл из Москвы. Оказалось, у паровоза кончилось топливо, и эшелон стоит на маленькой станции. Василий призывает паровозную бригаду нарубить дров для паровоза, но те не соглашаются. И он сам начинает рубить огромные сосны.

В серой пелене болотного дождя Василий, сильно взмахивая топором, подрубил дерево. Вот оно грохнулось оземь. Василий поплевал на руки и принялся за другое.

— Эй ты, мил человек, — сказал машинист. — Знаешь, сколько дров надо, чтобы до Загоры доехать? Тут пять дней рубить надо.

— Пять надо — пять рубить буду, — ответил Василий. — Не твоя печаль. Ты иди досыпай своё, дармоед…

— Ну, руби, руби…

Василий рубил. Он скинул шинельку, спина была мокрая, пар валил от рубахи. Рубил он неумело, дело это было для него непривычное. Но цель, во имя которой он один валил деревья, придавала ему силу, — людям нужен хлеб!

На следующий день паровозники усовестились и подключились к работе. Эшелон двинулся к Загоре. Когда он уже был недалеко от стройки, враги Советской власти подожгли посёлок строителей, а потом стали грабить эшелон. Василий вступил с ними в драку и был убит.

— Он жил великой мечтой о народном счастье… Не чинов, не пайков ждал он от власти, он искал в ней правду, — говорили товарищи над гробом коммуниста Губанова.

— Я — человек чужой, никого из вас не знаю, и парня этого не знал. Только я видел, как он дрова рубил, как для народа старался. Вот кабы все мы так, да всегда бы… Прощай, брат! — сказал на похоронах Василия паровозник.

К Анне, стоящей на кладбище с новорождённым сыном, подошёл Фёдор Фокин и предложил переехать с ребёнком к нему. В избе, мол, тепло и пшена на всю зиму хватит. Но Анна с дитём повернула в посёлок строителей.

«На всю жизнь сохранил я в памяти светлый образ моего отца. И я с нежностью думаю о моей матери, которая в труднейший для неё час не дрогнула, не пала духом и не колеблясь пошла туда, где из дыма пожарищ рождался новый, неведомый мир», — говорит их сын.

«Фильм «Коммунист» — это правда! Такие люди жили, воевали и трудились, влюблялись, надрывались и умирали за идею, — написал на сайте интернет-издания «Кинопоиск» заслуженный работник культуры РФ, член Союза кинематографистов и Союза журналистов РФ Альберт Попов из города Воронежа. — Главный герой картины Василий Губанов реально похож на моего деда Михаила Баженова времён Гражданской войны. Не внешне, разумеется, а своей целеустремлённостью, энергичностью, принципиальностью, верой в светлое будущее. И ещё — глубокой порядочностью и честностью. Мой дед в то время отвечал «за медицину» в СанЮже (Санитарное управление Южного, а впоследствии — Юго-Западного фронта РККА), а «по совместительству» был дежурным комиссаром штаба фронта».

В 1967 году Ю. Райзман снял по сценарию Е. Габриловича двухсерийный фильм «Твой современник«, где главный герой — сын Василия Губанова и Анны.

В фильме «Коммунист» Евгений Габрилович впервые в своём творчестве вывел образ В.И. Ленина. В том же 1957 году режиссёр Сергей Юткевич снял по сценарию Габриловича фильм «Рассказы о Ленине». Через 7 лет Е. Габрилович, С. Юткевич и исполнитель роли В.И. Ленина М. Штраух встретились в новой большой работе — «Ленин в Польше». В 1981 году вышла картина Евгения Габриловича и Сергея Юткевича «Ленин в Париже».

«Ты был счастлив?..»

Писатель, драматург и сценарист Евгений Габрилович — лауреат Сталинской премии второй степени (1943), двух Государственных премий СССР (1967, 1983), заслуженный деятель искусств РСФСР (1969), Герой Социалистического Труда (1979). Его фильмы — как достижение советского кинематографа — были отмечены высокими наградами на мировых кинофестивалях. Но современные антикоммунисты продолжают утверждать, что Габрилович просто «освоил» жизнь советского классика при СССР.

Сам же мэтр в документальном фильме «Евгений Габрилович. Последний автограф» говорит:

— Я прожил трудный и тяжёлый век, и тем не менее я рад, что работал в этой области и в это время.

Евгению Иосифовичу была суждена долгая жизнь. Как и каждый выдающийся художник, он сожалел, что большинство его замыслов остались невыполненными, а в вышедшие фильмы вмешивалась цензура. Но ведь запрет на чтение определённых книг появился на Руси начиная ещё с её Крещения (первый сохранившийся список отречённых книг датируется 1073 годом). А то, во что превратился отечественный кинематограф после упразднения советской цензуры, мы наблюдаем сегодня с величайшей печалью.

«Бесцензурные» годы возрождённого в России капитализма не дали ни одного кинодраматурга уровня Евгения Габриловича. Зато сегодня ничто не мешает вывести на экран в качестве национального героя белогвардейского полковника, стрелявшего в Таню Тёткину. По сути — в собственный народ.

В советском кинематографе Габриловичу принадлежит совершенно особая роль — собирателя человечности. Он не допустил, чтобы Василий Губанов потерял свою Анну, и показал, как живётся профессору Сретенскому без взаимной любви. Никодим Сретенский — герой фильма «Монолог», снятого в 1972 году Ильёй Авербахом по сценарию Евгения Габриловича.

— Режиссёр Илья Авербах великолепно знал Эрмитаж, разбирался во всех тонкостях и прелестях поэзии. И с ним мы задумали создать то, что стало фильмом «Монолог». Это то, к чему я стремился всю жизнь, — написать автобиографию. Но я не хотел писать свою биографию документально, рассказывать о том, что со мной действительно случилось. Хотелось создать картину как бы обо мне, но и не обо мне, как бы о моей жизни, но о другой жизни. Там очень многое придумано. Но в то же время в этом «Монологе» главный герой — это я. Этот фильм обо мне, и я его очень люблю.

Никодим Сретенский (Михаил Глузский) — учёный с мировым именем, тонкий, интеллигентный человек, живёт в родительском доме, которым очень дорожит, и собирает солдатиков. Жена от него давно ушла, дочь Тася (Маргарита Терехова), оставив отцу свою малышку Нину (Марина Неёлова), умчалась в поисках женского счастья. Профессор Сретенский сам вырастил внучку, и она для него — свет в окошке. Поэтому когда Нина переживает крах первой любви, дед пытается поговорить с объектом её страданий. «Я полюбил другую», — честно признаётся парень. Узнав об этом визите, Нина называет деда «предателем» и кричит, что ненавидит его.

Ощутив абсолютное одиночество, профессор Сретенский уходит в тот парк, куда подростком бегал на свидания.

Пожилой мужчина смотрит сквозь узорчатую чугунную решётку на старую лавочку. Его глазами мы видим там девочку с длинными косами и слышим их диалог, который он мысленно ведёт за двоих:

— Здравствуй, ты помнишь меня? Нам было тогда по 14 лет, мы целовались с тобой.

— Помню, всё помню… Боже мой, столько лет прошло с той поры.

— Ты так долго живёшь. Ты был счастлив?

— Видишь ли, это, пожалуй, самый трудный вопрос на земле — был ли я счастлив. В работе бывал иногда.

— Ты многих любил?

— Немногих. Но меня не любил никто.

— Почему?

— Может быть, потому, что я слишком любил их. Я был самым добрым, лёгким, уступчивым мужем, но жена говорила, что я плохой, небрежный, вздорный муж. Я был ласковым, мягким, добрым отцом, но дочь говорила, что я равнодушный отец. Я любил внучку — отчаянно и невообразимо, но она сказала, что я предал её, и прогнала меня. Теперь я один.

— А знаешь, я всегда вспоминала тебя. Я приходила сюда и сидела здесь. Всю жизнь не могла избавиться от любви к тебе. У меня были дети, внуки и даже правнук, но я любила тебя, как тогда.

— Но где же ты? Где? Где мне найти тебя?

— Где же я? Не знаю…

«Строение кино таково, что сочинитель обязан быть предельно краток», — считал Евгений Габрилович. И в этом сжатом монологе старого профессора он блестяще отразил всю его жизнь.

«Фильм настоящий, на все времена. Смотрите, если хотите понять что-то про людей и про жизнь. Лично мне вот уже 40 лет этот фильм даёт силы жить», — пишет о «Монологе» современный зритель.

Габрилович, великий гуманист, не оставил нас в грустном парке своих воспоминаний. «Нет боли, которая бы не прошла, — утверждает он. — Всё проходит. Если бы не проходило, то и жить нельзя».

И вот уже бежит навстречу профессору Сретенскому его взволнованная внучка Нина. Уткнувшись в родное дедовское плечо, она сквозь рыдания спрашивает:

— Дед, где ты был?!

— Я гулял… Гулял.

—Ты прости меня, дед, я тебе наговорила всего… Прости. Ты только не уходи больше никогда!

— Не уйду… Никогда.

Евгений Габрилович ушёл 5 декабря 1993 года.