Весной 1927 года из Самарканда к себе на родину в Бухару приехал известный таджикский и узбекский советский писатель, учёный, автор трудов по истории и литературе народов Центральной Азии Садриддин Айни. Семь лет назад, в сентябре 1920 года, с ворот резиденции эмира и его многочисленной челяди, с ворот Арка, исчез жуткий символ власти — огромная плеть, а страшный и таинственный Арк с его гаремами и зловонными тюрьмами-зинданами стал всего лишь музеем, памятником мрачной и горестной старины.

Революция, с некоторым запозданием пришедшая на эту многострадальную землю, вызвала новый приток сил и в литературу. И среди первых таджикских писателей окажется и восемнадцатилетний студент педагогического техникума Джалол Икрами, чьи литературные интересы к тому времени прочно определились и чей стопятнадцатилетний юбилей со дня рождения приходится на эти дни.

Взволнованным придёт он к Айни, на руках у него было недавно сочинённое стихотворение о таджикских девушках, написанное на родном языке.

  Опыт тот первый никак удачным не назовёшь. И Айни, разобрав стихотворение, что называется, по косточкам, укажет молодому автору на существенные недочёты и промахи. Но в то же время устод (учитель, наставник) угадает в тех строках и зарождающийся талант, причём явно неординарный, самобытный. И проявлять его Айни посоветует в прозе. Так, с подачи выдающегося национального мастера появится первый рассказ Икрами «Одна ночь в бухарском Регистане», который впервые будет напечатан в Самарканде в журнале «Спутник знания».

Окрылённый успехом, Икрами напишет ещё один рассказ о борьбе с басмачами и снова отнесёт его на суд устода. Однако на сей раз рассказ этот придётся переделывать семь раз, прежде чем Айни его одобрит и разрешит печатать. Творческие эти искания и сам процесс создания произведения молодого прозаика укрепят в мысли, что он занялся интересным и нужным делом. И дело данное, по всей видимости, призвание его жизни. С этой мыслью и придёт в таджикскую литературу Джалол Икрами, писатель большого дарования, создавший немало серьёзных и глубоких полотен, обогативших не только таджикскую, но и всю многонациональную советскую литературу.

На всю жизнь запомнит Икрами те первые литературные уроки, которые ему преподнёс мудрый устод, светоч таджикской литературы Садриддин Айни. В 1972 году в автобиографической повести «Мой учитель, моя школа и я сам» Икрами напишет: «Великие поэты, прославившие во всём мире литературу моего народа, всегда первые слова благодарности обращали к своим учителям… Да, велик долг ученика перед своим учителем, и как жаль, что мы начинаем понимать это не в годы ученья, а в пору возмужания. И чаще всего это понимание приходит тогда, когда учитель, чей гнев был для нас пуще отчей ласки, уже спит вечным сном, и слова невысказанной благодарности тяжёлым грузом оседают в нашей душе. И сколь счастлив тот, кто своевременно успел высказать учителю слова своей искренней признательности. Я считаю себя счастливым — я успел сделать это».

Своим воспитанием и интересом к литературе молодой Джалол во многом был обязан также дяде — ака Турсуну. «Прирождённый поэт, он, хотя и был неграмотным, самозабвенно любил литературу и искусство, — вспоминал Икрами впоследствии. — В его доме всегда было много книг, а его звонкий двухструнный дутар был всегда наготове: дядя хорошо пел и играл. Он приводил к себе грамотных людей, они читали вслух, мы же слушали и наслаждались».

Немалое влияние на Джалола оказал и его отец — судья Икрахом, человек передовых взглядов и настроений. Он понимал значение русской культуры и даже немного говорил по-русски. В его доме всегда можно было найти русские газеты, а иногда и книги. В 1913—1914 годах судья даже открыл в Каракуле новометодную школу, куда поступили и Джалол с братом. За шесть-семь месяцев дети успели научиться счёту, письму, чтению. Вскоре по приказу верховного судьи школу пришлось закрыть, но добрые семена, запавшие в душу мальчика, успели дать всходы.

Революцию Икрами встретил одиннадцатилетним подростком. В ту пору в Бухаре открылась библиотека имени Абу Али ибн Сины. Здесь было собрано много редких книг из личной библиотеки эмира и книжных собраний баев. И юноша с жадностью набрасывался на эти книги, а они знакомили его с русской, а через персидские и турецкие переводы — с западноевропейской литературой.

Впечатления детства, огромные социальные сдвиги, происшедшие в годы революции, атмосфера активного вмешательства в строительство новой жизни, борьбы с несправедливостью, с косностью мышления, со старым укладом, которой дышал молодой Икрами, определили его жизненную позицию.

Икрами вошёл в литературу как писатель современности. Новые темы, новые люди, новые проблемы вплотную обступили писателя и требовали художественного воплощения. Один за другим в периодической печати появляются его рассказы, посвящённые сегодняшнему дню республики: «Что делать?», «Жизнь и победа», «Кровавый хауз», «Приказ №…» и другие. В 1935-м в свет выходит первый сборник его рассказов под броским и боевым названием «Жизнь и победа».

Повзрослевший, двадцатишестилетний Икрами уже не испытывал того откровенного, безудержного восторга, который он пережил с выходом первого рассказа. Его ещё сильнее стало обуревать чувство ответственности за свою работу, что просматривалось и в творчестве, не стоявшем на месте. Из наиболее же значимых произведений периода вхождения в зрелый возраст следует назвать повести «Змея» и «Зухра» — первое произведение прозаика о женской доле. В 1934 году под впечатлением от шолоховской «Поднятой целины» Икрами начинает работать над романом «Шоди», первая часть которого была опубликована в 1940 году, а весь роман из двух частей — в 1949-м.

Первая часть романа охватывала тридцатые годы — период коллективизации в Таджикистане, проходившей в условиях жестокой классовой борьбы. Главный герой романа — коммунист Шоди, секретарь сельской партийной организации, человек смелый, принципиальный и честный — возглавляет борьбу за организацию колхоза, сплачивает бедноту, привлекает на свою сторону середняков. Ему помогают тракторист Муким, колхозник Истад-ака, тётушка Зебо, секретарь райкома партии Савельев. При этом Икрами показывал упорное сопротивление врагов Советской власти — баев, кулаков, басмачей, связанных с иностранной разведкой, делающих всё, чтобы помешать созданию колхоза.

Вторая часть романа показывает жизнь колхоза в послевоенный период. Шоди после окончания Великой Отечественной войны возвращается в Таджикистан. Он останавливается в доме своего старого знакомого, секретаря обкома Рашидова, вместе с ним посещает секретаря ЦК КП Таджикистана, а затем едет в свой родной колхоз «Новая жизнь», где вскоре избирается председателем.

Став председателем в общем-то достаточно благополучного колхоза, Шоди разворачивает кампанию по внедрению передовой агротехники. Но на этом пути он сталкивается с противодействием некоторых людей, придерживавшихся в сельском хозяйстве старых методов. Такие люди при любом нововведении выражали своё сомнение и страх, серьёзно мешая успеху общего дела.

Приверженцами старого, привычного метода хозяйствования в романе изображены колхозники Мухаммаджон и Махмуджон. Так между новаторами производства и сторонниками старых методов разгорается борьба. Мухаммаджон — опытный хлопкороб, он верит в свой опыт, но при этом недолюбливает новую агротехнику. Он не соглашается с Шоди, старается сделать всё по-своему.

Ошибочные свои взгляды Мухаммаджон всё же преодолевает. И делает это благодаря помощи Шоди и молодёжи. Прежде подозрительно относившийся к агротехнике, он резко меняется и становится передовым колхозником.

Поставленная Икрами проблема новаторства и борьбы с консерватизмом в колхозном строительстве вроде бы была решена. Тем не менее писатель слишком поторопился довести роман до хорошего конца. При сём Икрами не изобразил в действительности острых конфликтов, глубоких переживаний и сомнений Мухаммаджона. Читателю в сущности остаётся непонятным, каким образом этот колхозник становится «новым человеком».

Удачей писателя, вне сомнения, являлся созданный им образ Шоди — энергичного, дальновидного и понимающего свою ответственность председателя колхоза. Закалённый в классовой борьбе и в битвах Великой Отечественной войны, Шоди вдохновляет колхозников на трудовые подвиги, руководит большой работой по преобразованию долины Гулистон. Ответственный и по-партийному принципиальный, совестливый и честный, он пользуется заслуженным авторитетом у колхозников.

Несовершенный, но живо написанный и достаточно актуальный для своего времени, роман «Шоди» неоднократно издавался на таджикском и русском языках, а также вышел в ряде стран народной демократии.

Неослабевающей потребностью пристальней вглядеться в рабочие будни Таджикской ССР, в героя-современника рождены были очерки и очерковые книги Икрами «Цветение жизни», «Из Душанбе в Киев». В авторском содружестве с русским писателем Арнольдом Одинцовым, чья творческая судьба была тесно связана с Таджикистаном, писатель подготовит путевые книги «Приключения в дороге» и «У подножия солнца» — поэтичный, эмоционально яркий рассказ о природе республики, её многовековой истории и современности, о встречах с тружениками Вахшской долины, Ленинабада и Хорога, со строителями Нурека, с археологами, геологами, пограничниками, учителями, шелкопрядильщиками, хлопкоробами и садоводами края.

Важнейший тематический мотив в творчестве Икрами обозначил роман «Признаю себя виновным», опубликованный в 1957 году. Всем наступательно-гуманистическим пафосом это произведение было направлено против архаичных традиций старины, косных пережитков прошлого в быту и сознании людей. Активно вторгаясь в повседневный мир семейной жизни героев, Икрами горячо утверждал высокие нормы социалистической морали и нравственности, убеждённо и увлечённо отстаивал беспредельный духовный потенциал личности.

Отдельного разговора заслуживает драматургия Икрами. Его пьесы, обращённые как к современной действительности, так и к историко-революционной теме, оказали значительное воздействие на формирование и развитие таджикского советского театра.

К своему главному произведению таджикский мастер подойдёт не сразу. Но тем оно окажется значимее, содержательнее и интереснее. Собственно, романы эпического содержания и не пишутся с кондачка. К ним идут на протяжении долгих лет, десятилетий. Так фактически получилось и у Икрами. К своей эпопее о родной Бухаре он подбирался долго, неспешно, осмысливая и взвешивая каждое своё творческое решение.

Отечественная и зарубежная прогрессивная критика на примере романа-эпопеи казахского гения Мухтара Ауэзова «Путь Абая» отмечала, что изображённый в романе путь народа к революции открыл для всесоюзного и зарубежного читателя незнакомый ему мир кочевой степи, заставил почувствовать аромат степного ветра, увидеть и понять доселе неведомого человека, с его чувствами и переживаниями.

Джалол Икрами в этом отношении, без какой-либо потребности в повторении пути старшего казахского собрата, пошёл в том же направлении. Его трилогия «Двенадцать ворот Бухары» — широчайшее полотно предреволюционной жизни этого небольшого государства, деспотичного,  державшегося на неограниченной власти эмира и бесправном, нищенском положении простых бухарцев, безграмотных или малограмотных, забитых, живших впроголодь. Недаром роман-эпопею «Двенадцать ворот Бухары» можно смело назвать энциклопедией жизни Бухары первой четверти ХХ века. Её быт и нравы точно представлены писателем, бухарцем по происхождению, во всей их полноте и исторической достоверности.

Справедливо на сей счёт заметит и одна из переводчиц романа Лидия Бать: «Только человек, знающий каждый уголок, каждый закоулок города, мог так изобразить его, как это сделал Икрами. И хотя переводчик горит отражённым светом, он обязан так глубоко проникнуть в душу материала, чтобы загореться теми же чувствами, которые водили пером автора, и найти слова, передающие их». А владели Икрами чувства искренние, он рисовал картины, знакомые ему с детства и подсказанные старшими поколениями земляков-бухарцев.

Роман-эпопея «Двенадцать ворот Бухары» возник не на пустом месте. За плечами Икрами присутствовала не только сокровищница старовосточной классики и народного героического эпоса, но и богатая традиция советской многонациональной литературы, исторические и историко-революционные произведения Алексея Толстого, Дмитрия Фурманова, Андрея Упита, Мухтара Ауэзова, Габита Мусрепова, Айбека, Степана Злобина, Сергея Бородина, Берды Кербабаева, Вилиса Лациса, Петра Козланюка, Дереника Демирчяна. И в первую очередь — традиция таджикской советской прозы, представленная романами устода Садриддина Айни «Рабы», «Бухара», «Дохунда», «Смерть ростовщика». При том что творение Икрами «моложе» произведений этих авторов, он также внёс свой вклад в творческое обогащение традиций социалистического искусства.

Думается, что роман Икрами особо важен тем, что он показывает читателям сам процесс формирования новой исторической общности в его истоках, показывает народность и неизбежность революции столь убедительно, что развёртывает перед нами реальную многогранную, многообразную жизнь, представляет множество самых разных по своему социальному положению людей и особенно крупно — людей из народа. Народ у Икрами как движущая сила истории выступает в живых образах, в осознании своего классового положения, в развитии.

И в этом отношении таджикский прозаик, конечно, не был первопроходцем. Тут до него уже поработали более старшие собратья по перу Айни, Ауэзов, Айбек, показывавшие крушение патриархальных укладов и пробуждение социальной активности масс. Но в то же время Икрами выступает как бы связующим звеном между своими предшественниками и более молодыми писателями Средней Азии и Казахстана, среди которых прежде всего следует назвать киргиза Толегена Касымбекова с его романом «Сломанный меч», каракалпака Тулепбергена Каипбергенова с его трилогией «Дастан о каракалпаках», казаха Абдижамила Нурпеисова, создавшего историко-революционную трилогию «Кровь и пот», — произведения остросоциальные, рассматривавшие процессы революционного движения масс.

Немаловажно отметить и то, что Икрами в своей эпопее основательно подойдёт к вопросу о джадизме, так называемом среднеазиатском просветительстве, причём явление это он покажет в той противоречивой основе, которая была ему присуща. Так, с одной стороны, мы видим подлинных поборников добра и справедливости, ориентирующихся на русскую культуру интеллигентов, последователей известного таджикского учёного-просветителя, мыслителя и поэта Ахмада Дониша — ака Махсума, поэта Камоледдина Махдума, а с другой стороны — перед нами предстают такие заядлые пантюркисты, как Исмаил Эфенди и даже лезущий в диктаторы главарь басмачей Асад Махсум, который «никогда не произносил таких слов, как «равенство». И этот негативный фон просветительства, дабы придерживаться правды истории, Икрами ещё более усилит: в просветителях у него окажется дикий, безграмотный бай и насильник Ганиджанбай, давший деньги на русско-туземную школу, призванную готовить послушных правящему классу грамотных приказчиков и толмачей. Но вместе с тем к подлинным просветителям относится тонкий знаток поэзии, известная в Бухаре певица и музыкантша Оймулло Танбур, делом всей жизни почитающая воспитание девочек, которых она обучала в своей домашней школе.

Таким образом, Икрами в романе показал джадидов-просветителей с прорусской ориентацией, естественно для себя при возникновении революционной ситуации идущих на сближение с большевиками; и тех, кто после свержения эмира входят в «революционное» правительство джадидов, но становятся врагами революции и скатываются до самого чёрного предательства и измены Родине.

Особо в эпопее писатель выделит народные образы. И среди них возвышается вышедший из самых народных глубин Хайдаркул — борец революции, её организатор и один из руководителей.

Искусный ремесленник-повар, торговавший на базаре жареной рыбой, Хайдаркул привлечён ко двору всесильного бая, который стремится сделать его рабом. И всё же после смерти хозяина он бежит к семье, в аул, но за воротами города его настигает посланец байского сына Ганиджанбая, ранит ножом в спину и «мёртвого» бросает на дороге. За «долги» отца подлый и похотливый бай закрепощает и насилует дочь Хайдаркула. Девушка же, не вынеся позора, топится в хаузе, а мать её «убирают» приспешники бая, так как вопли несчастной женщины грозят им разоблачением.

Выхоженный подобравшим его на дороге таким же бедняком, как он сам, Хайдаркул появляется в Бухаре мстителем, истово совершающим акт кровной мести. Но в итоге он вынужден бежать из города и скрываться среди русских рабочих железнодорожных мастерских в Кагане, где его и настигает рука «правосудия». Хайдаркул идёт на каторгу в Сибирь. А в этапных и каторжных тюрьмах под руководством русских политических каторжан он проходит школу революционной борьбы, подобно тому, как проходил её Бахтыгул — герой повести Ауэзова «Выстрел на перевале».

Одним из наиболее сильных образов эпопеи является фигура рабыни Дилором-каниз, до революции не дожившей, но стоявшей у истоков органического тяготения народа к революции. Она выписана Икрами в традиции Горького, потому и напоминает Ниловну и одновременно мудрую бабушку Зере из романа Ауэзова «Путь Абая» — образы единого гуманистического содержания, выраженные в конкретном содержании национальных форм.

Это она, Дилором, «добровольно» пошла в рабство к баю, чтобы спасти от голодной смерти родителей. Заклеймённая байской тамгой (как и скот), она проживёт жизнь, полную жестоких унижений, страдания и горя, но озарённую искренней любовью к товарищу по несчастью, такому же рабу, как она сама, и заботой о людях, угнетённых и страдающих. Вопреки подневольному положению, сохранила Дилором-каниз и свою человеческую гордость, заставив окружающих уважать свой добросовестный, умелый и талантливый труд, передав лучшие качества натуры внучке Фирузе, а они, эти качества, естественно, привели её в ряды борцов революции.

Характер у Фирузы такой же бескомпромиссный, что и у бабушки Дилором. Ещё девочкой, вернувшись «со свадьбы» бедной Бибизагоры, с которой разыграли свадебный ритуал, выдав за жениха переодетую женщину, Фируза спрашивает в недоумении: «…Столько истрачено денег, столько было хлопот и возни… Неужели это только ради того, чтобы подшутить над бедной женщиной? Мне удивительно это, и я не понимаю, зачем?»

Пройдут годы, Фируза станет взрослой. Перестанет она задавать и наивные вопросы. Рабыня, измученная домогательствами бая и непосильной работой, Фируза прекрасно понимает всю подлость окружающей её действительности. И готовность бороться со злом, с несправедливостью не ослабевает в ней. «Видно, она пошла в бабку: ни перед кем головы не склонит», — говорят о Фирузе люди.

Фируза никогда не прощает обид. На праздничном гулянье она заступается за дочку ткача Мумину, которую избивает жена бая Магфират, в своё время ножом ранившая саму Фирузу, а когда слуги эмира приходят с обыском к ювелиру Тахирджону, она смело и ловко выпроваживает их.

Так же, как Дилором-каниз, не боявшаяся показаться на улице с открытым лицом, Фируза отрешена от предрассудков и традиций ислама. Отношения её с женихом, а потом мужем Асо не по старому закону — властелин и рабыня, а на основе любви и уважения. Это возлюбленные, друзья, единомышленники.

С годами Фируза не только не теряет былой красоты, а становится ещё привлекательнее. Причём для Икрами неувядающая красота Фирузы не просто физическое совершенство. Скорее это символ неумирающей духовной красоты и благородства, которые таятся в народе.

Революция раскрепощает Фирузу, превращает её в активного борца за Советскую власть, за новый быт, культуру и просвещение. «Дочерью священного огня» называет Икрами Фирузу в финале первой книги трилогии, где она, поднявшись «на какое-то возвышение», произносила первую свою речь о свободе и равноправии, а «за её спиной вздымался дымом и пламенем гарем» эмира, «горел залитый слезами, потом и кровью народа трон бухарского владыки». И на фоне пожара «в красном платке, в сатиновом цветастом платье, Фируза сама казалась языком пламени».

В том, что именно женщина была поставлена Икрами в центр повествования, выразилась одна из характерных закономерностей развития литератур Советского Востока. Жарким, ослепительным пламенем революции озарены в них многие женские образы, как и Фируза, несущие правду социального и духовного раскрепощения личности. Посему нет нужды много говорить о том, что значила эта тема для среднеазиатских литератур: нигде в Советском Союзе борьба за равноправие женщины не была такой драматичной, нигде её победный пафос не выразил так ярко гуманистического смысла революционных преобразований, как в республиках Советского Востока.

Следует сказать, что во второй и особенно в третьей книге трилогии образ Фирузы несколько потускнеет, поблекнет, историю её кое-где заглушит сюжет, связанный с изображением преступлений, разоблачением и поимкой лютого врага Советской власти, «предателя и тирана» Асада Махсума. И тут Икрами можно понять, ведь он стремился расширять круг действующих лиц, включать в повествование всё новые пласты революционной действительности, её острые проблемы и сложные, противоречивые явления. А фигура Асада Махсума важна тем, что олицетворяет в эпопее антинародную сущность и идейный крах того крайне правого течения в джадизме, которое проделало необратимую эволюцию от буржуазно-либеральных к буржуазно-националистическим, открыто контрреволюционным позициям.

Принципиально важна в трилогии сцена, где население Бухары впервые празднует «великий праздник Октября… Это был праздник свободы и независимости, праздник победы, праздник жизни. Для трудового народа это был добрый день благоденствия и покоя. Сотни школьников в новых одеждах, юноши — первые комсомольцы, водоносы, ремесленники, дехкане и другие жители Бухары собрались на площади», где «казалось, даже воздух был полон радости». Вот так-то «ветер свободы» распахивает ворота древнего города, и все они становятся «открытыми для счастья». Потому что «человек не может всегда терпеть гнёт и унижение. Он поднял голову, разрушил трон, сбросил корону, прогнал своих угнетателей, пошёл по новому пути — к иной, лучшей жизни».

Роман-эпопея «Двенадцать ворот Бухары» завершается сценой бесславной гибели басмача, тирана Асада Махсума. И символизирует она собою гибель всего басмачества, то есть поражение тех реакционных сил, которые боролись против революции. Историческая правда и справедливость торжествуют.

Вместе с тем некоторые исследователи такое практически прямолинейное завершение трилогии Икрами критиковали. Так, известный советский критик Зоя Кедрина в рецензии на роман писала: «Но так как до последнего момента повествование идёт в свойственной автору многосторонности и социальной, и бытовой, и личной жизни героев, то этот слишком поспешный финал не стал таким глубоким и весомым символом, на котором можно поставить точку.

Хочется знать: а что с Фирузой, что с Асо и многими другими персонажами? Хочется какого-то более объёмного завершения…

И ещё хотелось бы, чтобы автор снова придирчивым глазом мастера посмотрел на своих героев. Когда они изображаются у истоков движения в революцию, они все разные, обладают индивидуальными характерами и судьбой. Асо-водонос, когда он только-только начинает вступать в борьбу, предстаёт перед нами очень интересным человеком, как внешне, так и внутренне значительным. А когда он уже становится революционером, так же как и Карим и другие молодые герои, — все эти герои во многом подобны друг другу. Подчёркивая в них отказ от личного во имя общественного, автор порою теряет чувство меры. Доходит до того, что, когда Насимджан говорит о гибели любимой жены, он повествует об этом как-то со стороны: вот мол, что делают враги, и перечисляет в строчку имена погибших, в том числе и своей жены… Ощущаешь местами необходимость большей индивидуализации характеров героев».

Соглашаясь в основном с данной критикой, позволим себе отметить только, что Икрами, как прозаик-реалист, при всех недостатках своего обширного полотна, связанных прежде всего с представлением отдельных героев, их характеров и поступков в драматичные периоды истории, основную задачу, без сомнения, выполнил: картина дореволюционной, революционной Бухары, а также первых лет установления в городе Советской власти показана им живо, нескучно, в динамике процессов, реально происходивших на этой древней земле. Потому-то и читается эпопея легко, даже несмотря на весь национальный, малознакомый нам колорит бухарской действительности. Главное-то ведь у Икрами было заложено в героев, в их мысли, поступки, диалоги, порою скупые, а зачастую развёрнутые, многое объясняющие и позволяющие представить всё широкое художественное полотно, ставшее достоянием не только таджикской, но и всей советской многонациональной литературы.

Народный писатель Таджикской ССР, кавалер трёх орденов Трудового Красного Знамени, орденов Дружбы народов и «Знак Почёта» Джалол Икрами прожил большую, творчески насыщенную жизнь. Не кануло в Лету и его творческое наследие. В хороших переводах на русский язык оно по-прежнему доступно. И, что принципиально важно, наследие писателя-коммуниста не растеряло своих художественных достоинств. В нём правда о жизни таджикского народа, народа-труженика, лишь при Советской власти обретшего свою добрую долю. Обратитесь к нему, почувствуйте колыхание восточного ветра, пройдитесь по древней Бухаре, поразмышляйте вместе с писателем, верившим в свой народ, в идеалы революции, в Советскую власть.