Для того, чтобы понять все то, что с нами сегодня происходит, не грех порой окунуться в прошлое и пройтись неспешно тропками истории  по знаковым событиям переломного времени.

Скажем, события конца 18-го века во Франции  просто шокируют и обескураживающе отталкивают всякую тогда мысль от каких-то скоропалительных выводов. В последовательности их вся суть и наших беспокойной чередой продвигающихся событий.

Прямо-таки один к одному.

Скажем  судьба того же Робеспьера и его соратников разве не накладывается со столь же удивительным рисунком совпадений на судьбу СССР. Или того же Сталина.

Перечитайте тут еще раз работы того же Альфреда Манфреда. Особенно  его работы по Робеспьеру.

Наугад откройте любую страницу «Социальной системы» Поля Гольбаха (особо отметим — материалиста, а не кликушествующего мракобеса или  продвинутого, с зачумленным сознанием, эстета-эссеиста), из того что  им было написано в преддверие этих событий  и вы увидите,  как многое там у него, за мелкими исключениями и сегодня до раскаленности и запредельности, актуально.

Вот слова об апатии:

РАЗМЫШЛЕНИЯ О БРИТАНСКОМ ПРАВИТЕЛЬСТВЕ

(т. II, гл. VI)

«Если нации надеются увидеть себя когда-ли­бо более благоразумными и более счастли­выми, то это, как только что было сказано, может произойти лишь вследствие прогресса просве­щения, дальнейшего развития человеческого разума, мно­гократного опыта, глубоких размышлений о прошлом, настоящем и будущем. Если редко можно найти лю­дей, которые размышляют, еще реже можно найти на­ции, идеи которых результативно обращаются даже на объекты самые интересные для нее. Опыт отцов вооб­ще потерян для детей. Предшествующие революции были забыты современным обществом. Большинство лю­дей поддаются привычкам и не берут на себя труд размышлять над событиями, которые происходят у них на глазах; считают, что все существующее всегда су­ществовало и не может существовать иначе, чем оно есть.

В этом, без сомнения, заключается причина почти общего безразличия, которое находят у людей относи­тельно того, что больше всего должно их интересовать; в этом также причина апатии, которую они проявляют, когда речь идет о реформе нравов и обычаев или по­литических правонарушений. Каждый страдает, каждый жалуется, каждый желал бы, чтобы все было иначе, но в то же время утешает себя тем, что никогда не было и не будет благоразумнее, чем все, что есть на самом деле. Именно так думают почти все. Именно по­этому лень притупляет и побеждает в людях все, до естественного стремления, побуждающего их искать благополучия. Нации, как и индивидуумы, постоянно занятые легкомысленными вещами, теряют поминутно основательные доводы, на которых должно основываться их прочное благополучие. Народы, довольные тем, что пользуются долей свободы, порой мизерной и непрочной, восторгаются торговлей, упиваются страстью к богат­ству, жертвуют всем во имя пустого идола, всякий раз вступают в неизбежные войны, разоряются, чтобы обо­гатиться, и преисполненные этих нелепых идей, не ду­мают ни об устранении правонарушений, от которых они больше всего страдают, ни об утверждении духовного и личного счастья, ни о закреплении посредством прочных законов общественной свободы, которой люди могут лишиться в любой момент. Вот так люди ищут всегда счастья вне, бегут за своим изображением и не замечают, что счастье надо искать возле себя.

Применим эти размышления к британской нации, которая считается сейчас самой свободной на земле; британское правительство считается образцом челове­ческой мудрости и благоразумия; оно пользуется огром­ными богатствами и расширенной торговлей, но, одна­ко, всегда терзается постоянными фракциями, чувству­ет постоянное недовольство жителей своей судьбой, ча­сто более несчастных, чем даже рабы при деспотизме.

Недостаточно быть богатым, чтобы быть счастли­вым, надо еще уметь пользоваться богатством, чтобы обеспечить счастье. Недостаточно быть свободным, что­бы быть счастливым; нельзя злоупотреблять свободой, нельзя допускать ее вырождения в распущенность. Не­достаточно быть свободным, чтобы сохранять свободу, надо ее ценить, так как она самое большое благо из всех благ и нельзя жертвовать ею ради гнусных ин­тересов или ради горячей страсти к деньгам, которая больше, чем другие страсти, уродует душу человека, ведет его к закабалению».

О пороках общества:

«Двор, как известно, является центром, откуда ис­ходит любая развращенность; Он санкционирует и при­крывает лоском хорошего тона самые вопиющие безоб­разия. Государь, привыкший обычно пренебрегать сво­ими функциями, погруженный в изнеженность и сла­дострастие, занят только соблюдением суетного этике­та, поддержанием пышности, разорительной для своего народа и требующей огромных расходов; он находит лечение от скуки только в расточительности и развра­те; он окружен придворными, которые всячески под­ражают его вкусам. Примеру знати преданно следуют граждане. Желая прославиться, они подражают безобра­зиям и порокам своих правителей, которым они хотят нравиться. Всеобщий бред захватывает умы всех; эпиде­мическое тщеславие становится всеобщей страстью, и те, которые призваны вылечить других от этой заразы, сами ее распространяют. В плохом правительстве те, кто должны были проявить себя самыми умными, яв­ляются самыми развращенными и самыми безрассуд­ными.

В нациях, управляемых таким образом, не должно удивляться упадку нравов, пренебрежению добродетелью, истинными талантами, растоптанной справедливости, же­стокости, мошенничеству, взяточничеству, недобросовест­ности, проституции, супружеской измене; наконец, в та­ких нациях не следует удивляться общественной нечи­стоплотности, полностью подчиненной тщеславию, разо­ряющей роскоши, лоску и алчности. Здесь не видят ничего позорного и нелепого в том, что не находят бла­госклонных судей и защитников среди тех, которые при­званы обуздать пороки. Публика, свыкшаяся с самыми бесстыдными безобразиями, не видит в них ничего про­тивоестественного. Общественное мнение настолько раз­вращено, что самые антиобщественные деяния рассмат­риваются как пустяки.

Привычка постоянно видеть зло притупляет омерзе­ние, которое обычно при этом испытывается. Стали за­мечать, что пороки вознаграждаются, уважаются в лю­дях, что они вернее приводят к удаче, чем честность, приличие, сдержанность, трудолюбие и таланты, кото­рые ничего не дают!

Таким образом, государство, скорее по своей раз­вращенности, чем по безразличию или легкомыслию, пор­тит общественное мнение, унижает достоинство, выстав­ляет на показ постыдные пороки. Люди считают, что все, что делается и уважается государями, что инте­ресует их, может быть только почтенным и полезным; стараются уподобиться тем, кого считают счастливее себя; каждый убежден, что развращенность и порок — это признак высокородства. […]

Публика, привыкшая к гнусностям, предается им без зазрения совести, будучи убежденной, что самые нечестные поступки находят защитников, не лишают уважения людей и даже выравнивают дорогу к луч­шей участи успешнее, чем скромная добродетель и чи­стая совесть. Надо обладать пронырливостью, интри­ганством, легкомыслием и, в особенности, невзыскатель­ностью, чтобы попасть в легкомысленное, испорченное правительство. […]

Легкомысленные и бесполезные ми­нистры даруют свою благосклонность льстецам, себя­любцам, сводникам, паразитам. Как почтенный человек может приблизиться ко двору, где безукоризненная че­стность подвергается презрению? Как достойный человек может согласиться низкопоклонничать перед знатью, ко­торая не признает человеческого достоинства и в гла­зах которой добродетель представляется смешным ка­чеством? Наконец, как гуманный человек может желать получить должность, на которой он должен проявить жестокость и непреклонную суровость?

Расточительность, страсть к развлечениям, — это склонность, которая также противоречит добрым нравам и общественному счастью, как гнусность и низменные же­лания. В нации, для которой развлечение — самое инте­ресное занятие, каждый принимает общий тон: самые важные дела рассматриваются с удивительной легко­стью; деспотичные и легкомысленные министры с ра­достью ведут государство к разрушению. […]

Для ветреных детей нет ничего серьезного: никто не хочет закабалять себя выполнением своих скучных обязанностей. Должностное лицо пренебрегает своими функциями! Человек боится показаться смешным, если будет исполнительным на своей работе; его обвинят за это в мелочности, убожестве и педантизме. В обще­стве, где главное место занимает тщеславие, самым по­зорным считается выглядеть смешным. Это — страшнее, чем порок и преступление. Поэтому человек, должность которого делает его посредником между государством и его гражданами, не станет обдумывать законы и углуб­ляться в трудные дела».

А В ЧЕМ ТОГДА НАША ЗАБОТА?

День вновь перечеркнут воплями.

А лейтмотив их — какой?

Да чтоб вы (то  есть — мы)

                           скорее все сдохли,

С глазами квадратными,

                           лупящимися в ящик,

                           и не охнули,

Но мы, чутко слышащие удары

                           собственного сердца,

                           нет еще, господа,

                           не оглохли,

И лозунг в массы бросаем, все это услышав едва,

                           ясный как 2х2,

                           «Братва —

                           не распускайте сопли!»

Вот наш ответ всем вопросам, глядящим в лицо

                           нам сегодня сурово.

Вот наш ответ им простой!

А в ящике, глянь, в Думе ли,

Хлопцы-то, глянь, какие гарные,

                           да сытые,    

                           на бороде слюни,

Холеные все и страшно умные,

Со взглядами зачумленными.

Впрочем, суть их нам до донышка видна,

А коли так — купить ли им нас за пятак?

Глядя в душу себе, мы говорим себе сами:

А вам всем, сытым и умным,

                           на ваши все нам пожелания,

                           наше пожелание:

Ни крышки вам — ни дна!

А в чем тогда наша забота?

А в чем тогда наша  судьба?

Глядя на все что вокруг творится —

                           только вздыхать и охать?

Мол, от нас ничего не зависит.

Мол, жизнь-то вся наша — труба?

Да вот тебе дядя, выкуси — на!

Нет, стервятники,

                           рано еще свои праздники празднуют,

                           успокоения собственного для.

А наше дело, дело правое —   в сплоченности и солидарности.

А что еще может спасти в этом грозном бушующем мире

                           классовых противоречий?

Спасет нас самоотверженная только работа!

Спасет нас  в этом бушующем мире — только борьба!