Духовный и идеологический кризис советского общества, возникший из-за отказа руководства партии и правительства от Сталинского проекта социалистического строительства, год от года углублялся и распространялся всё шире. В сущности, развитие страны шло уже не в русле первой фазы коммунистического общества, как при Сталине, а в русле общества потребления социалистического типа.

Это означало регресс на пути эволюционного продвижения, но создававшаяся социально-экономическая система была достаточно устойчивой.

Экономика страны продолжала развиваться, причём, темпы её роста, хотя и значительно уступали «сталинским», по-прежнему были более высокими, нежели в странах западного мира (напомню, что, по оценке премьер-министра Великобритании М. Тэтчер, примерно в 2 раза). Крепла военная мощь Советской державы, что гарантировало её мирное существование. Очень высокий уровень социальной защищённости населения надёжно обеспечивал социальную стабильность.

Правда, с тезисом о социальной стабильности советского общества согласны не все. Один из авторов левых СМИ увидел главную причину гибели советского социализма в недовольстве обывателя: «…по этой причине советский строй и рухнул: уставшее мещанство сбросило наконец-то непосильный гнёт требований».

Но, во-первых, «рухнул» строй не сам по себе, а был уничтожен в результате очень грамотно спланированной и осуществлённой контрреволюции.

А во-вторых, помилуйте, о каком «непосильном гнёте требований» можно говорить по отношению к 1970-80-м годам? Высокие, порой жёсткие Требования, предъявлялись к людям в годы правления Сталина. Но именно то поколение, на которое оно пришлось, в 90-е годы оказалось главным оплотом КПРФ и РКРП. А годы правления Хрущёва и, особенно, Брежнева стали временем нарастающей безответственности. Рекомендую сторонникам версии о «непосильном гнёте требований» посмотреть фильм начала 1980-х годов «Остановился поезд», которым Миндадзе и Абдрашитов хотели привлечь внимание общества к проблеме отношения к безответственности.  Главный герой, сотрудник прокуратуры, расследует крупное ЧП, ставшее результатом целой цепочки безответственных поступков. В своём стремлении сделать явной его подлинную причину, он оказывается в полной моральной изоляции. Против него не только железнодорожники, которым грозит наказание, но и всё население города, и журналист областной газеты, намеренный написать о случившемся, и городское партийное руководство, полагающее, что надо не раскапывать факты, чернящие нашу действительность, а воспитывать на положительном примере.

Да и мой собственный жизненный опыт свидетельствует, что в те годы, которые нередко именуют «застойными», обыватель чувствовал себя очень уютно.

С середины 70-х до первой половины 80-х годов я был студентом, потом сотрудником вуза; по работе довелось провести немало смен в трудовом коллективе крупного предприятия. Потом, окончательно перейдя на журналистику, я широко общался с работниками культуры и спорта. Во время офицерских сборов жил в одной казарме с представителями самых разных социальных групп. И могу с абсолютной уверенностью сказать, что поворчать на недостатки жизни любили во всех кругах, но диссидентские настроения, недовольство строем были нехарактерны для рядовых людей того времени, в том числе и с потребительской психологией.

Того, что потреблять, было в избытке (вопреки утверждениям антисоветчиков). Чтобы не быть голословным, снова сошлюсь на свои воспоминания о доперестроечном времени. За некоторыми продуктами питания (хорошим мясом, свежей рыбой), действительно, приходилось постоять в очереди порой до получаса. Но большинство продовольственных товаров можно было купить легко и быстро – молочную продукцию, овощи, фрукты, крупу, муку, консервы, кондитерские изделия и т.п. А то же мясо можно было безо всякой очереди купить несколько дороже в кулинарии (как полуфабрикат) или на рынке. Добротными одеждой и обувью, мебелью, бытовой техникой отечественного производства магазины Белгорода и Харькова (называю города, в которых я тогда проводил большую часть жизни) были буквально забиты.

Что же касается «престижного» барахла, так, если бы оно было общедоступным, так перестало бы быть престижным, обладанием им нельзя было бы выделиться.

Но были в советском обществе две социальные группы, которым существующий строй по-настоящему мешал. И это отнюдь не рядовые мещане.

С первой группой всё ясно. Это криминальная буржуазия. Преступные дельцы были во все времена, но прежде они были, насколько я могу судить, достаточно немногочисленны и воспринимались как аномалия. Теперь же они составили, если ещё не класс, то социальную группу. Понятно, что к коммунистической идеологии и социалистическим принципам устройства общества эта группа была непримиримо враждебна.

А вот другая группа… Известный социолог С. Васильцов уже в постсоветское время писал, что во второй половине 1950-х годов (можно ли считать случайным совпадением, что после ХХ съезда КПСС?) партийные работники и чиновники административного аппарата стали образовывать особую «элитную» касту номенклатуры. Со временем она и стала той второй (но первой по значению) социальной группой, значительная часть которой вполне осознанно стремилась к уничтожению социалистического строя.

Казалось бы нонсенс! Партийная и административная «элита» общества, которая  руководила строительством социализма и коммунистическим воспитанием народа – и оказалась «в авангарде» разрушителей социализма. Но, увы, факты однозначно подтверждают, что так оно и случилось.

«Генподрядчиком» «перестройки» стал генсек КПСС Горбачёв, «главным архитектором» – главный идеолог КПСС Яковлев, «прорабами» – представители верхних слоёв партноменклатуры вроде Ельцина и Шеварнадзе, «десятниками» – профессиональные популяризаторы решений партии как, например, будущий мэр Москвы Попов, высокопоставленные партийные журналисты типа Лациса, огромная рать обществоведов, дотоле рьяных «марксистов».

Контрреволюционный переворот, осуществлённый в нашей стране, насколько я могу судить, уникален в истории человечества. Во всём мире великое множество раз бывало так, что в результате переворота к власти приходили новые люди, не покушавшиеся на существующую социально-экономическую систему. Бывало, хотя и куда реже, что к власти приходили новые люди, которые разрушали устои прежнего строя. Но где и когда было, чтобы прежнюю социально-экономическую систему принялись полностью разрушать те, кто много лет управлял ею, охранял её и воспевал?!

Что же произошло с партией?

В начале 1965 года Эрнесто Че Геварра вскоре после довольно длительного визита в нашу страну опубликовал статью «Социализм и человек на Кубе». Советский Союз в неё не упоминался ни разу. Но, когда читаешь её сейчас, то убеждаешься, что многие мысли Че касаются не только Кубы, но и нас. В том числе и его соображения о том, какими должны быть коммунистическая партия и партийные кадры.

«Партия — живой образец; ее кадры должны подавать пример трудолюбия и самопожерт­вования, нести в массы революционные задачи». «Они должны поднять до уровня ид идеалов свою любовь к народу, к своему святому делу,.. Любовь должна не декларироваться а воплощаться в конкретные дела, в действия, которые были бы примером для других, мобилизовали людей». «Каждый из нас неустанно вносят свою долю самопожерт­вования, рассчитывая получить вознаграждение в виде чувства исполненного долга»,

Партия – «это организация, не допускающая склок с целью занятия определен­ного положения, позволяющего рассчитывать на какие-то блага». «Если человек считает, что посвятил всю свою жизнь революции, и при этом не может избавиться от мысли, что его семье недостает каких-то благ, то под этим соусом в его сознании прорастают семена будущей коррупции».

В первые годы после Октябрьской революции партия большевиков была именно такой. Английский философ Бертран Рассел побывал в годы Гражданской войны в Советской России. Он был шокирован тяжелейшими экономическими трудностями и весьма жёсткими условиями жизни поры военного коммунизма. И в целом у него сложилось негативное впечатление о советской действительности того времени. Но при этом он написал о фигуре «истинного коммуниста»: «Он щадит себя столь же мало, сколь других. Он работает по 16 часов в день и отказывается от сокращения рабочего дня в субботу. Он добровольно берётся за тяжёлую и опасную работу, которую надо сделать. Обладая властью и контролируя снабжение, он живёт как аскет. Не преследуя личных целей, он устремлён к созданию нового социального порядка».

И в последующие годы сталинского правления главной «привилегией» большевика была обязанность в самые тяжёлые моменты откликаться на призыв: «Коммунисты – вперёд!». Скромность в быту для большевиков была нормой, пример чему подавал сам вождь. Чичерин считал, что приобрести собственную дачу для большевика — «клятвопреступление». Напомню известный случай со знаменитым полярником Папаниным. Когда тот на свои вполне заслуженные деньги приобрёл дачу, Сталин порекомендовал передать её детскому дому. Председатель Военно-революционного комитета Подвойский получил отдельную квартиру через десятилетие после революции, осуществлением которой он руководил…

Положение стало ощутимо меняться после прихода к власти Хрущёва.  Формирование касты номенклатуры возносило её над жизнью рядовых людей, в том числе и в материальном отношении. С одной стороны, это увеличило приток в КПСС таких, кто вступал в неё не из стремления бескорыстно служить обществу, а из стремления к к карьере, к каким-то дополнительным благам жизни. С другой стороны, у касты номенклатуры постепенно вырабатывалась своя система ценностей, весьма далёкая от коммунистической.

Отставка Хрущёва и приход к руководству партией Брежнева не изменили этой тенденции.  

Вспоминается история, случившаяся в конце 70-х годов. В  Белгородском педагогическом институте произошло несколько ЧП, и обком решил укрепить партийную организацию вуза. Возглавить её предложили моему отцу. У него был немалый опыт комсомольской и партийной работы (в Харьковском горкоме ЛКСМУ, на Целине, в первые годы существования БГПИ). Но он был уже далеко не молод, ему, получившему сталинскую закалку, скажем так, не импонировал стиль партийного руководства того времени, — и он попытался отказаться. Его вызвали для убеждения в обком.  Отец был шокирован тем, как оно проходило. Он ожидал, что ему будут говорить о долге коммуниста приложить все силы для исправления недостатков в воспитательной работе вуза, но вместо этого его «соблазняли» разговорами о спецполиклинике, распределителе, бесплатной путёвке в санаторий ежегодно и т.п. В конце концов отец согласился, но ни одним из предложенного ассортимента благ он ни разу не воспользовался, поскольку считал это для коммуниста аморальным.

Увы, в среде партийных работников такая жизненная позиция была уже не правилом, а исключением.  Идеология номенклатуры как социальной группы становилась всё дальше от коммунистической и всё ближе к буржуазной.

Основополагающие устои коммунистической идеологии и советской социалистической системы, даже разъеденные ржавчиной потребительства, заметно мешали новоявленной буржуазии собирать богатства и вывести на их реальный уровень своё материальное потребление. Обзавестись особняками, превосходящими площадью и роскошью дворцы царских фаворитов, самые высокопоставленные чиновники могли только мечтать.

 К тому же, пока эти устои сохранялись, всегда существовала возможность, что найдётся лидер партии, который возьмётся за их очищение и укрепление. А это привело бы к тому, что представители обеих этих групп оказались бы соседями по нарам.

И потому, когда буржуазия почувствовала себя достаточно окрепшей и сложилась благоприятная ситуация, началась «перестройка», которая, как

потом открыто признал Горбачёв, изначально носила контрреволюционный характер.

Виктор ВАСИЛЕНКО,

Белгород.