«НАРОДНАЯ ВОЛЯ» АНДРЕЯ ЖЕЛЯБОВА –

ГЕРОИ, МУЧЕНИКИ И ПРЕДТЕЧИ

1 марта 2021 года исполняется 140 лет со дня казни народовольцами Александра II. На «Народную волю» сегодня льётся много грязи. А ведь это была когорта героев. И народовольцы заслуживают того, чтобы мы относились к ним, как к героям. Причём русский царь стал далеко не первым монархом, казнённым в Европе. Англичане обезглавили короля Карла I в середине XVII века, французы поступили так же с Людовиком XVI в конце XVIII века.

XIX век продолжил череду европейских революций. Но он стал веком и всё более зрелого российского революционного движения, начало которому было положено восстанием декабристов в конце 1825 года. У декабристов была перспективная программа, был государственный потенциал, был хотя и негласный, но сильный лидер в лице графа Николая Семёновича Мордвинова – не только боевого адмирала, но и думающего экономиста, крупнейшей фигуры той эпохи.

Новый император Николай I репрессировал декабристов, а следовало сделать из них мощную «государеву команду». Соединение властных возможностей Николая, государственного ума и опыта Мордвинова и энергии декабристов открывало бы перед Россией XIX века такие горизонты, что дух захватывает от одной мысли об этом. И всё могло стать реальностью – если бы Николай I-й был подобен Петру I-му, если бы «декабристская» точка бифуркации была пройдена в интересах России, а не вопреки им. Увы, реализовался второй вариант – регрессивный, победила не положительная, не конструктивная, а негативная тенденция. Стоит ли после этого удивляться тому, что Россия в XIX веке лишь отставала, отставала, отставала?

Александр Иванович Герцен (1812-1870) был революционером второй «волны» – народнической. Во время восстания декабристов он находился ещё в отроческом возрасте, и позднее в «Былом и думах» написал: «Казнь Пестеля и его товарищей окончательно разбудила ребяческий сон моей души». Раннее взросление Герцена пришлось на первые последекабристские годы, и вот его оценка той поры: «Нравственный уровень общества пал, развитие было прервано, всё передовое, энергичное вычеркнуто из жизни. Остальные, испуганные, слабые, потерянные, были мелки, пусты; дрянь александровского поколения заняла первое место».

И уже после Герцена Василий Осипович Ключевский, заканчивая в своём курсе русской истории обзор движения декабристов, высказал глубокую и точную мысль: «…Движение[м] 14 декабря …кончается политическая роль русского дворянства… Не только по закону, но и по нравственным средствам дворянство должно было потерять после этого прежнее значение. После 14 декабря пошли за Урал лучшие люди сословия, после которых осталось много мест, не занятых в продолжение следующего царствования. Это была потеря, которую было трудно вознаградить и при более обильном запасе нравственных сил сословия. Из него выбыло столько дельцов, которые могли бы восстановить и усилить политический авторитет сословия, если бы остались в рядах. В следующее царствование (как раз Александра II, – С.Б.) дворянство не могло иметь прежнего значения уже потому, что оскудело силами после катастрофы 14 декабря…»

Так написал разночинец, попович, а не дворянин… Но так написал историк, рассматривавший процесс деградации правящего класса России в его ретроспективе. И написал он так на рубеже XIX-XX веков, уже зная, к чему привела Россию николаевская отправка «за Урал» лучших людей сословия – к удручающему выпадению России из стрежневого течения мирового социального, научно-технического и технологического прогресса.

Наступивший XIX век – век трёх Александров и двух Николаев, стал для российских «верхов» веком окончательной их деградации, а для России – веком упущенных возможностей. Царская императорская Россия в XIX веке отставала от развитых стран и политически, и экономически. Не отвечало возможностям страны и её культурное развитие, а в социальном отношении из-за сохраняющегося крепостного права Россия не изжила даже остатки феодализма, и даже – чуть ли не первобытнообщинного строя. В поэме «Кому на Руси жить хорошо?» Некрасов с горечью восклицал: «Ты и убогая,/Ты и обильная,/Ты и забитая,/Ты и всесильная,/Матушка-Русь!..»

Забитой делала Русь правящая клика во главе с царями, а всесильной – потенциально всесильной, вся предыдущая историческая работа лучших сил русского народа. Эта работа создала Киевскую и Владимиро-Суздальскую Русь, преодолела тяготы монгольского ига, восстановила самобытность и суверенитет Русского государства, в начале XVIII века расширила его до берегов Тихого океана, создав Русскую Америку.

В начале XIX века народы России избыли Наполеона, а в середине этого же века дали великие героические примеры обороны Севастополя и Петропавловска-Камчатского во время позорной для «верхов» Крымской войны. Однако самодержавие прогрессивно деградировало, и как ответ в России возникала революционная эстафета, для которой вполне верна давно принятая классическая схема: декабристы разбудили Герцена, а Герцен разбудил Россию своим журналом «Колокол», издававшимся в Лондоне.

Молодая мыслящая Россия имела уже в качестве духовных вождей Виссариона Белинского, Николая Чернышевского, Николая Добролюбова… Возникли первые «разночинские» революционные организации, где плечом к плечу с выходцами из народных низов и «третьего сословия» работали на революцию и дворяне. Большинство объединилось в 1876 году в революционную партию «Земля и Воля», однако уже в 1879 году она раскололась на дрейфующий к марксизму «Чёрный передел» Георгия Плеханова и делающую ставку на террор «Народную Волю» Андрея Желябова. О Желябове и его сподвижниках у нас несколько позже разговор и пойдёт.

САМОДЕРЖАВИЕ изживало себя, а к середине XIX века полностью изжило. В России тем временем шли порой видимые, но чаще – подспудные, социальные процессы. И в перспективе они выводили судьбу страны на путь к народной правде и народной власти. Тот же Некрасов писал: в своей поэме:

Сила народная,

Сила могучая –

Совесть спокойная,

Правда живучая!

Рать подымается –

Неисчислимая,

Сила в ней скажется

Несокрушимая!

И хотя Некрасов писал о крестьянах и имел в виду их правду, в России XIX века уже зарождался высший тип народной правды – рабочая правда. В 1877 году рабочий Пётр Алексеев на «процессе 50-ти» закончил свою речь словами, которыми через почти четверть века закончит свою программную статью в первом номере газеты «Искра» Ленин. Напомню, что в 1900 году Ленин заявлял: «Перед нами стоит во всей своей силе неприятельская крепость, из которой осыпают нас тучи ядер и пуль, уносящие лучших борцов. Мы должны взять эту крепость, и мы возьмём её, если все силы пробуждающегося пролетариата соединим со всеми силами русских революционеров в одну партию, к которой потянется всё, что есть в России живого и честного. И только тогда исполнится великое пророчество русского рабочего-революционера Петра Алексеева: «Подымется мускулистая рука миллионов рабочего люда, и ярмо деспотизма, ограждённое солдатскими штыками, разлетится в прах!»»

Однако до пролетарского периода российского рабочего движения предстоял ещё народнический его период. В России сложились вполне определённые революционные традиции и революционная среда, где повсеместно господствовали народнические взгляды. За плечами у интеллигентов и разночинцев-народников было «хождение в народ», была партия «Земля и воля», из которой выделилась в 1879 году радикальная «Народная воля» Желябова, 140-летие со дня образования которой исполнилось в 2019 году.

Отделения «Народной воли» действовали в 50 городах, в 1878 году народница Вера Засулич стреляла в петербургского градоначальника Трепова, а 1(13) марта 1881 года пятое по счёту покушение на императора Александра II увенчалось успехом – на Екатерининском канале царь был смертельно ранен осколком бомбы, брошенной в царскую карету народовольцем Игнатием Гриневицким.

На последовавшем процессе были приговорены к повешению и казнены Андрей Желябов, Софья Перовская, Николай Кибальчич, Тимофей Михайлов и Николай Рысаков. Михайлову было всего двадцать два года, а Рысакову – и вовсе двадцать…

Народников казнили и до 1 марта 1881 года. Так в 1879 году был повешен Дмитрий Лизогуб из старинного украинского рода, помещик-миллионер, примкнувший к революции в 1874 году и отдавший на революционную борьбу всё своё состояние. Иными словами – у народников была своя история, которой они гордились, были свои герои и мученики. В то время, когда молодой Владимир Ульянов – будущий Ленин, начинал свой революционный путь к штурму царизма, ряд народников всё ещё отбывал заключение в Шлиссельбургской крепости. Народником, готовившим казнь теперь уже императора Александра III, был и старший, любимый брат Владимира – Александр, повешенный в 1887 году тоже как цареубийца, пусть и не состоявшийся.

Революционеры-народники потому так и назывались, что делали из народа – а тогда в России слово «народ» было синонимично, по сути, слову «крестьянство», символ веры, надежды и любви. Либералы-славянофилы носились с идеей «народа-богоносца», а народники видели в русской крестьянской общине основу социалистических взглядов и чуть ли не прообраз социалистического общества. Владимир же Ульянов, не эмоциями, а анализом статистики доказывал, что народнические представления об якобы нетронутом капитализмом «общинном» крестьянстве – миф. Ещё лишь начинающий марксист, он сразу же ухватил главный нерв развивающейся политической жизни России – пробуждение промышленного пролетариата. Очень рано Ленин увидел в нём ту ведущую силу, на которую надо рассчитывать в борьбе за свободную от царизма Россию.

АЛЕКСАНДРА II-го казнила «Народная воля» Андрея Желябова… Ленин не восхищался Желябовым как профессионалом революции – и эпохи у них были разными, и подходы к эпохе различались. Ленин говорил о Желябове в своём знаменитом «Что делать?» как об одном из «корифеев» революционного движения, «горячая проповедь» которого «встречает отклик в стихийно пробуждающейся массе», но брать Желябова за образец не собирался.

Свой политический взгляд на Желябова Владимир Ильич высказал, по сути, один раз. В большой работе 1915 года «Крах II Интернационала», критикуя немца Каутского и русского Плеханова за их соглашательство с буржуа, Ленин заметил, что сравнивать политику освобождающейся от феодализма буржуазии с политикой «одряхлевшей, ограбившей весь мир» реакционной буржуазии, значит «сравнивать аршины с пудами», и пояснил: «Это похоже на сравнение «представителей буржуазии» Робеспьера, Гарибальди, Желябова с «представителями буржуазии» Мильераном (французский социалист-ренегат, позднее один из организаторов интервенции против РСФСР, – С.Б.), Саландрой (правый итальянский политик, позднее сотрудничал с Муссолини, – С.Б.), Гучковым (крупный капиталист, организатор партии октябристов, позднее военный министр во Временном правительстве и белоэмигрант, – С.Б.).

Нельзя быть марксистом, не питая глубочайшего уважения к великим буржуазным революционерам… И нельзя быть марксистом, не питая презрения к софистике Плеханова и Каутского» (В.И. Ленин. ПСС, т. 26, стр. 226).

Итак, даже жертвенный народник Желябов был для Ильича хотя и великим, но буржуазным революционером. Но без протеста Желябова против ужасов царской России не было бы впоследствии и пролетарского революционера Ленина, который рабочей рукой поставил на царской России крест.

Андрей Желябов (1850-1881), сын бывшего крепостного, сумевший в 19 лет поступить в Одесский университет, был человеком абсолютно высоких моральных качеств, достойным глубочайшего уважения. Начинал он не с террора, а с пропаганды, и позднее на суде говорил: «Моя личная задача, цель моей жизни было служить общему благу. Долгое время я работал для этой цели путём мирным и только затем был вынужден перейти к насилию». Но кем Желябов был вынужден перейти от пропаганды к террору, как не царём и царизмом?

К коррупции «элиты» царь относился спокойно, чуть ли не благосклонно. Зато слышать не мог о желании разночинцев иметь политические свободы, получать соответствующее времени образование, просвещать народ…

Желябов был арестован 27 февраля 1881 года – за два дня до казни Александра II, и формально не должен был проходить обвиняемым на процессе «цареубийц». Но, узнав уже в тюрьме о событии 1 марта и готовящемся процессе «первомартовцев», он обратился к прокурору с требованием приобщить его к делу 1 марта! «Было бы вопиющей несправедливостью, – писал он, – сохранять жизнь мне, многократно покушавшемуся на жизнь Александра II и не принявшему физического участия в умерщвлении его лишь по глупой случайности».

Такими героями нация обязана гордиться, и Советская Россия Желябовым гордилась, а сейчас о нём нынешние «культуртрегеры» если и вспомнят, то лишь для того, чтобы гнусно оболгать.

Уже говорилось, что 3 апреля 1881 года Желябов был казнён вместе с Софьей Перовской, Николаем Кибальчичем, Тимофеем Михайловым и Николаем Рысаковым на Семёновском плацу. Говорилось и о том, что Михайлову было всего двадцать два года, а Рысакову – и вовсе двадцать.

Молодые ребята…

Даже Желябову, самому старшему, было на момент казни всего тридцать лет. Он начинал не с бомб, а с пропаганды, но решил перейти к бомбам, надеясь на то, что хотя бы так изменит вопиющее положение вещей.

27-летняя Софья Перовская (1853-1881) стала первой русской женщиной, осуждённой на смертную казнь за революционную деятельность. Дворянка, дочь губернатора Петербургской губернии, она порвала со своей средой, ходила «в народ», арестовывалась, а после побега из ссылки, перешла на нелегальное положение, в 1879 году участвовала в подготовке взрыва царского поезда под Москвой. С портрета на нас смотрит открытое, правильное, сосредоточенное и одухотворённое лицо – а ведь и на Перовскую сегодня гнусно клевещут.

После вынесения Перовской смертного приговора, её матери не позволили проститься с дочерью – с момента вынесения приговора та считалась мёртвой. Если это – не особо отвратительная, особо ужасная, особо извращённая жестокость, то что тогда надо считать ужасным?

26-летний сын священника Николай Кибальчич (1854-1881) в 1871-75 годах учился в Институте путей сообщения и Медико-хирургической академии, в 1875 году получил три года тюрьмы – не за кражу, не за коррупцию, а за хранение народнической литературы. Кибальчич был главной научно-технической силой «Народной воли». За несколько часов до смерти он обдумывал в камере идею реактивного летательного аппарата. В Советском Союзе была выпущена серия почтовых марок, посвященная первым русским людям, своими идеями пролагавшим дорогу в космос. Есть в этой серии и марка с портретом Кибальчича.

Рабочий Тимофей Михайлов (1859-1881), сын бедного смоленского крестьянина, питерский котельщик, сумел высоко подняться – не в карьере, а в своём нравственном развитии – над тогдашним уровнем своего класса. На следствии он вёл себя как герой и умер героем. Одного взгляда на его портрет во 2-м издании Большой Советской энциклопедии достаточно, чтобы понять – каким бесстрашным и ярким человеком он был.

Дал слабину лишь Рысаков – он испугался смерти, стал сотрудничать со следствием, но обманулся – казнили и его.

Желябову было тридцать, Михайлову и Рысакову – вообще по двадцать лет!

Жить бы, да жить…

Но это ведь и их долю заедал император Александр II вкупе со светской чернью, петербургскими банкирами и прочей имущей сволочью всех сортов и мастей.

Не так ли?

Последними жертвенными героями народнического периода российского революционного движения стали старший брат Ленина – Александр Ульянов, Василий Генералов и их товарищи Андреюшкин, Осипанов и Шевырёв, повешенные 8 мая 1887 года за подготовку покушения на Александра III – по делу так называемых «вторых первомартовцев».

Тоже двадцатилетние ребята…

Герои «Народной воли» не имели ничего общего с современными фанатиками-террористами, которых обманули исламистские и прочие «вожди». Желябов, Перовская, Кибальчич, Александр Ульянов были высокообразованными и развитыми натурами, они сознательно жертвовали собой, не только следуя некой политической программе, но и разрабатывая её. И в этой программе неверными были лишь средства, а цель была верной, высокой. Эта цель не оправдывала средства, но она оправдывала смерти тех, кто жил этой целью. Народовольцы пели: «Если ж погибнуть придётся/В тюрьмах и шахтах сырых/ – Дело, друзья, отзовётся/На поколеньях живых». Но лишь с приходом в российское революционное движение Ленина борьба самой развитой, самой неравнодушной части российского общества стала обретать ту гармонию целей и средств, которой не смогли достичь народовольцы. Не террор, а пропаганда, не заговор, а широкая рабочая партия с общероссийской газетой.

В РУССКОЙ истории на почти всём её протяжении существовала некая стержневая проблема, которая в XIX веке не только сохранилась, но ещё и обострилась. С одной стороны, наша история часто оказывалась историей упущенных великих возможностей. С другой стороны, наша пост-монгольская история прошла под знаком всё более негативной роли российской имущей «элиты». Взятая интегрально – как социальная группа, она никогда не имела прогрессивной роли и не вела общество вперёд и вверх. И только тогда, когда в пост-монгольской России появлялся более-менее адекватный эпохе национальный лидер – великий князь, а позднее – царь, умеющий опереться на здоровое меньшинство элиты, Россия испытывала подъём, а то и совершала очередной исторический рывок. Так было во времена Ивана III Великого и Ивана IV Грозного, во времена Петра Великого, в некоторых отношениях – Екатерины Великой.

В XIX веке – с самого начала и во весь этот век – во главе России не появилось ни одного царя, хотя бы мало-мальски адекватного вызовам века. Пост-декабристская владетельная «элита» стремительно вырождалась, а возникающий «разночинский» и мелко-дворянский слой общества не имел возможности влиять на события решающим образом. В итоге бездарные цари и бездарная имущая титулованная «элита» общими усилиями (точнее – общим бездействием) ослабляли и гробили державу всё больше. Здесь наблюдался некий синергетический эффект, когда негативное влияние отдельно царя и негативное влияние отдельно «элиты» при соединении приводили к намного более негативному общему результату, чем при раздельном действии двух негативных факторов. Так было при Александре I, при Николае I, и так же выходило при Александре II.

Однако если Александр I и Николай I заслуживали ещё лишь исторического суда, то Александр II заслуживал уже уголовного суда – как прямой государственный преступник. Он не просто недальновидно, а уже очевидно преступно не понял, что внешне европеизированной, но в очередной раз опасно отставшей, России требуются для ликвидации отсталости реформы под стать Петровским. Царь же вместе с братом Константином преступно продал Русскую Америку… Он преступно растратил миллиарды на бездарную внешнюю политику, на ненужную России помощь балканским «братушкам» и т.д., вместо того, чтобы израсходовать средства на масштабную модернизацию вверенной ему державы. Ведь тогда отрыв развитых стран Европы от России стал наглядно угрожающим не только в социальной сфере, но и в технологической.

Исполнительный Комитет «Народной Воли» и судил Александра как преступника, вынеся императору смертный приговор. Приговор был приведён в исполнение в Петербурге, когда 1 марта 1881 года Гриневицкий смертельно ранил царя и погиб сам. Вторая александровская Россия кончилась, но вернёмся к ней ещё раз.

РОССИЯ Александра II была государством, запутавшимся в трёх соснах и запутанным в паутине внешних долгов. Крестьянская реформа 1861 года дала крестьянам волю, но не дала земли, да и настоящей воли не дала, поскольку после реформы до 80% крестьянских надельных земель были переданы в коллективное владение сельской общине – миру. Реформа крестьянский вопрос не решила, и устойчивого, подлинно продуктивного, современного крупного товарного сельского хозяйства не обеспечивала. Народники видели в общине зародыш социализма, однако на деле в ней зарождался сельский капиталист – кулак, «мироед», который прибирал власть в общине к своим рукам.

В целом экономика царской России оставалась сырьевой, зависящей от потребностей и конъюнктуры внешнего рынка, как это имеет место и в России Путина. Промышленность не развивалась и близко в той мере, в какой того требовала реальность России и окружавшего Россию внешнего мира – как, опять-таки, в России Путина. И так же, как и в России Владимира Путина, политика в отношении науки, образования и просвещения была непоследовательной и абсолютно не отвечала вызовам века. За два года до казни императора народовольцами Дмитрий Алексеевич Милютин записывал в потаённом дневнике 1879 года: «Государственное устройство России требует коренной реформы снизу доверху… всё отжило свой век… Но такая реформа не по плечам теперешним нашим государственным деятелям, которые не в состоянии подняться выше точки зрения полицмейстера или даже городового».

Это была оценка России – России Александра II «Освободителя» – одним из официальных столпов этой России. Но то, что Милютин писал «про себя», понимали и другие – председатель Комитета министров Валуев, например, предлагавший проект реформы государственного управления. Проект, естественно, отвергли – не без участия великого князя Александра Александровича, в скором будущем императора Александра III.

Революционеры тоже имели свой взгляд на ситуацию, и 4 февраля 1880 года та часть Зимнего дворца, где располагалась императорская столовая, взлетела на воздух. Подвальную каморку дворцового истопника под столовой занимал Степан Халтурин – организатор «Северного союза русских рабочих», а с 1881 года – член Исполнительного Комитета «Народной воли». В 1882 году он – уже при Александре III – был повешен в Одессе за участие в покушении на одесского военного прокурора Стрельникова. Царизм воевал с революцией, революция воевала с царизмом. 

Пусть и неудачное, покушение Халтурина показывало, что что-то надо делать срочно, и выбор царём был сделан в пользу углубления не реформ, а репрессий. После совещания с высшими сановниками 9 февраля 1880 года, Александр II принял решение о введении в стране диктатуры. Исполнительная власть была возложена на харьковского генерал-губернатора Лорис-Меликова. 12 февраля 1880 года последний был назначен главой «Верховной распорядительной комиссии по охранению государственного порядка и общественного спокойствия», а после закрытия Комиссии в августе 1880 года – министром внутренних дел. Время его правления броско назвали «диктатурой сердца», однако искренности в таком определении было не больше, чем в призыве ельцинского «пиара» 1996 года: «Выбирай сердцем!»

Контрреволюционный террор императору Александру II, как мы знаем, не помог – не «адская машина» Халтурина, так бомба Гриневицкого поставила на его «карьере» по необходимости кровавую точку.

После того, как казнённого отца сменил сын – Александр III, ситуация усугубилась. Так же, как Николай I после восстания декабристов не осознал, что необходимы не репрессии, а реформы, причём – с привлечением к их проведению самих декабристов, так и его внук Александр III не осознал, что он обязан не мстить народовольцам за гибель отца казнями и ужесточением режима, а должен начать те широкие и всесторонние реформы, которые не проводил отец.

Апологеты царизма – как тогдашние, так и нынешние, утверждают, что революционеры убили царя в тот момент, когда он якобы был готов дать России чуть ли не конституционное правление. Это утверждение лживо с любой точки зрения, начиная с фактов и заканчивая логикой. На любые действительно конструктивные реформы царизм XIX века шёл очень неохотно, их надо было, что называется, вырывать у него из зубов тогда, когда дальше уж было некуда! Приняв державу в 1855 году, Александр II не нашёл решимости и ума предпринять цивилизационный рывок даже к 1880 году – через двадцать пять лет после начала царствования! (Как, к слову, и Владимир Путин, уже двадцать лет призывающий к чему-то там и ничего реально к лучшему не изменяющий). После казни Александра II реформы не то что назрели, но давно перезрели. А вместо реформ Россия получила от нового императора Александра III реакцию. Из высшего эшелона власти при Александре III пришлось уйти Милютину, Валуеву, и даже – Лорис-Меликову.

При Петре Великом сенатор Яков Долгорукий, несогласный с уже подписанным царём указом, мог разорвать этот указ на глазах Петра и получить за это от царя благодарность! По воцарении Александра III о таком и помыслить не получалось! В силу входил обер-прокурор Святейшего Синода Победоносцев – учитель и самого Александра III, и его сына – будущего Николая II. Символом же веры Победоносцева была формула «Православие, Самодержавие, Народность». Впервые эту формулу в рамках официальной теории «народности» выдвинул в 1834 году ещё николаевский министр народного просвещения граф С.С. Уваров – один из ярых гонителей Пушкина. И эта цивилизационно мрачная, тупиковая, ретроградская, обскурантистская и реакционная формула довлела над судьбой России самым трагическим образом более восьмидесяти лет – до Февраля 1917 года.

СРАЗУ после взрыва 1 марта 1881 года Исполнительный Комитет «Народной воли» в типографской листовке обратился к новому императору. Силы народовольцев, и до 1 марта постоянно ослабляемые арестами и казнями, были на исходе. Но к царю революционная Россия обратилась громко, и обращение её, в практическом отношении не «сработавшее», читали с сочувствием многие, да оно того и заслуживало.

«Ваше Величество! – говорилось в нём. – Вполне понимая то тягостное настроение, которое вы испытываете в настоящие минуты, Исполнительный комитет не считает, однако, себя вправе поддаваться чувству естественной деликатности, требующей, может быть, для нижеследующего объяснения выждать некоторое время. Есть нечто высшее, чем самые законные чувства человека: это долг перед родной страной…

Кровавая трагедия, разыгравшаяся на Екатерининском канале, не была случайностью… Объяснять подобные факты злоумышлением отдельных личностей или хотя бы «шайки» может только человек, совершенно неспособный анализировать жизнь народов…

…Отчего же происходит эта печальная необходимость кровавой борьбы?

Оттого, ваше величество, что теперь у нас настоящего правительства в истинном его смысле не существует. Правительство по самому своему принципу должно только выражать народные стремления, только осуществлять народную волю. Между тем у нас – извините за выражение – правительство выродилось в чистую камарилью и заслуживает названия узурпаторской шайки гораздо более, чем Исполнительный комитет… Императорское правительство… отдало массы во власть дворянству; в настоящее время оно открыто создаёт самый вредный класс спекулянтов и барышников…

Из такого положения может быть два выхода: или революция, совершенно неизбежная, которую нельзя предотвратить никакими казнями, или добровольное обращение верховной власти к народу…»

Так звучало благородное и откровенное слово подлинных патриотов и сынов Отчества, которые сумели бы – получи они власть, распорядиться судьбой России получше и понадёжнее валуевых, лорис-меликовых и подгнившего Александра III Романова. Это было ясно из того, что писали народовольцы далее – писали внятно, последовательно и доказательно:

«В интересах родной страны, во избежание напрасной гибели сил, во избежание тех страшных бедствий, которые сопровождают революцию, Исполнительный комитет обращается к вашему величеству с советом избрать второй путь…

Условия, которые необходимы для того, чтобы революционное движение заменилось мирной работой, созданы не нами, а историей. Мы не ставим, а только напоминаем их. Этих условий, по нашему мнению, два:

1) общая амнистия по всем политическим преступлениям прошлого времени, так как это были не преступления, но исполнение гражданского долга;

2) созыв представителей от всего русского народа для пересмотра существующих форм государственной и общественной жизни и переделки её сообразно с народными желаниями. Считаем необходимым, однако, напомнить, что легализация верховной власти народным представительством может быть достигнута лишь тогда, если выборы будут произведены совершенно свободно. Поэтому выборы должны быть произведены при следующей обстановке:

1) депутаты посылаются от всех классов и сословий… пропорционально числу жителей;

2) никаких ограничений ни для избирателей, ни для депутатов не должно быть;

3) избирательная агитация и сами выборы должны быть произведены совершенно свободно, а потому правительство должно в виде временной меры, впредь до решения народного собрания, допустить:

а) полную свободу печати;

б) полную свободу слова;

в) полную свободу сходок;

г) полную свободу избирательных программ.

Вот единственное средство возвращения России на путь правильного и мирного развития. Заявляем торжественно пред лицом родной страны и всего мира, что наша партия со своей стороны безусловно подчинится решению народного собрания…и не позволит себе впредь никакого насильственного противодействия правительству, санкционированному народным собранием.

Итак, ваше величество, решайте. Перед вам два пути. От вас зависит выбор. Мы же затем можем только просить судьбу, чтобы ваши разум и совесть подсказали вам решение, единственно сообразное с благом России, с вашим собственным достоинством и обязанностями перед родною страной».

Здесь открыто говорилось о том, что тот же Милютин, например, высказывал «про себя». И редко когда точка исторической бифуркации в русской истории была выявлена так чётко, зримо, убедительно и публично.

Партия «Народная воля», арестованные вожди которой ещё были живы и могли бы составить честь любой нации, без обиняков указывала на два пути развития русской жизни: или 1) новые страдания и путь к революции, или 2) мирное, деловое сотрудничество верховной власти с народными массами. Если бы Александр III (и не только он, конечно, а правящий класс вместе с ним) выбрал второй путь, то Россия ещё могла не упустить свой шанс на переломе веков и уже к концу XIX века выйти в число передовых стран. Привлечение к делу государственного, общественного и экономического строительства широких народных масс с обеспечением для них перспектив процветания – это был бы великий стимул развития! И с гибельного пути Россия даже в 1880-е годы могла бы отвернуть, пойдя по пути перспективному.

По сути, народовольцы не требовали ничего сверх того, что стало нормой в политической жизни буржуазных Англии и Франции, буржуазных Швейцарии и Соединённых Штатов Америки, в Швеции и Голландии, и становилось нормой даже в кайзеровской Германии и императорской Австрии… Однако ответом нового царя стала вначале виселица 3 апреля 1881 года для вождей «Народной воли» Желябова, Перовской, Михайлова, Кибальчича, и крепостные казематы – для других. Затем был обнародован царский манифест от 29 апреля 1881 года, написанный Победоносцевым, где провозглашалось укрепление самодержавия. Полное название манифеста говорило само за себя: «О призыве всех верных подданных к служению верою и правдою Его Императорскому Величеству и Государству, к искоренению гнусной крамолы, к утверждению веры и нравственности, доброму воспитанию детей, к истреблению неправды и хищения, к водворению порядка».

Но какое там «доброе воспитание детей», «истребление неправды и хищений»… Успех, да и то тактический, мог быть обеспечен лишь одному пункту заявленной программы – «искоренению гнусной крамолы».

Народовольцы призывали к свободным всесословным выборам в условиях свободы слова и сходок, а царь заявил, что не будет допущено никакое общественное участие в делах государственного управления. И даже такой супер-монархист как генерал Епанчин, автор мемуаров «На службе трёх императоров» признавал, что Победоносцеву «по праву можно присвоить титул» «злого гения России». Но разве не заслуживает такой оценки и вообще вся правительственная камарилья? Она что – состояла из добрых русских гениев?

А сам тяжеловесный новый венценосец, который её до власти над Россией допускал, он что – был добрым гением России?

А его казнённый народовольцами отец?

А его дед?

АЛЕКСАНДР III правил с 1881 по 1894 год. За эти тринадцать лет Россия не вела ни одной войны, почему официальный российский пиар и назвал предпоследнего российского императора «Миротворцем». В действительности же политика этого «миротворца» объективно вела к ввязыванию России в будущую мировую войну, причём – России, удручающе отставшей от передовых стран. Так, российская армия к концу царствования Александра III была самой крупной в мире. Армия была неплохо и вооружена – с начала 1890-х годов началось её перевооружение на передовую тогда магазинную трёхлинейную винтовку, да и на боевую выучку стали обращать внимание, отказавшись от шагистики. Но качество русских войск в случае большой войны сильно уступало бы передовым армиям.

К концу XIX века армии стали массовыми, и даже в мирное время Россия имела в войсках 946 тысяч человек, Германия – 521 тысячу человек, Франция – 551 тысячу человек. В военное же время Россия могла быстро нарастить армию до 2 729 тысяч человек, Германия – до 2 370 тысяч человек, Франция – до 2 005 тысяч человек. Как видим, Россия имела всего двукратный резерв, а Германия – более чем четырёхкратный, и даже Франция – более чем трёхкратный. Слабое качество резервистов и стало одним из органических недостатков царской русской армии.

Известна фраза царя: «У России есть лишь два союзника: ея армия и флот». В 1896 году Россия имела 17 эскадренных броненосцев, самый старый из которых «Пётр Великий» был постройки 1872 года. Австрия имела их 12; Испания – 15; Италия – 19; Франция – 27, а Англия – 57. Броненосцев береговой обороны Испания имела 8; Франция – 11; Италия – 14; Англия – 12, а Россия, кроме старья – три новейших. Не утомляя цифрами чрезмерно, сообщу, однако, что на 88 российских миноносцев приходилось 133 итальянских, 132 испанских, 157 английских (плюс 127 английских небронированных крейсеров) и 211 французских.

Получалось, что не был русский флот образца Александра III надёжным союзником России. Не мог он обеспечить ни нового Гангута, ни Чесмы, ни Синопа – над русским флотом конца XIX – начала ХХ века уже витала тень грядущей Цусимы.

Что же до «миротворчества», то Александру III и не было объективной нужды вести войны – к началу его царствования Россия уже везде вышла на свои естественные границы – исключая Галицию в Европе и Курильские острова в Азии. Внешние войны были бы для России Александра III однозначной и непростительной ошибкой. Александр III, впервые в русской истории оказался на совершенно ином, чем его предшественники, историческом распутье. Тем, решая задачи внутреннего развития, надо было выбирать между внешней войной и миром, а перед Александром III этот выбор не стоял. И он обязан был решать внутренние проблемы по программе народовольцев, привлекая их к государственному управлению. Во внутренней жизни страны царю надо было выбирать между форсированным развитием политических прав, образования, социальной сферы или торможением и игнорированием этого. Первое ему предлагали члены «Народной воли» – открыто, прямо и без верноподданных обиняков. Царь выбрал торможение и игнорирование.

Его дед Николай I был обязан даже после восстания декабристов опереться на них. А они его эффективно подпёрли бы. Николай I этого не сделал, и привёл Россию к поражению в Крымской войне. Его внук Александр III совершил ту же фатальную ошибку, но – в отношении Желябова и его соратников. Лидеров «Народной воли» казнили, вместо того, чтобы принять их правду и понять, что за ней – воля народа. Александр III пренебрег потенциалом Желябова так же, как Николай I пренебрег потенциалом Пестеля и Рылеева. Россия не протестовала – снесла это молча, если не считать студенческих волнений, попытки Александра Ульянова в 1887 году организовать покушение на царя, и Карийской трагедии 1889 года, когда в Нерчинском крае 18 политических заключённых Карийской каторжной тюрьмы на реке Каре, протестуя против уравнения «политических» с уголовниками и телесного наказания Н.К. Сигиды, приняли яд.

Был, правда, ещё один – личный, персональный протест русской публицистки Марии Цебриковой, но это настолько неординарный случай, что о нём надо говорить отдельно. В целом же образованная Россия отмолчалась и, более того, образованная часть российского общества заняла, как и сегодня, позицию социального маразма. И царская Россия окончательно пошла к бесславию Цусимы, к идиотизму участия в Первой мировой войне, и – к революциям ХХ века как логическому итогу краха прогнившего самодержавия и жадной, антинациональной, имущей элиты.

Социалистическая Россия, занесла Андрея Желябова и его сподвижников в свой пантеон героев и мучеников. Нынешняя элитарная «Россияния», тоскующая о «государе», обливает их память грязью. Но если их дело – как высокий нравственный ориентир воспринятое уже пролетарскими вождями, не отзовётся на нынешних поколениях живых потомков народовольцев, то жалкой и страшной будет участь и этих потомков, и их детей, и внуков, и самой России.