Начальный период Великой Отечественной войны был крайне тяжёлым для советского народа и его Красной Армии, которая в ходе нелёгких кровопролитных боёв понесла огромные людские и материальные потери. В окружениях и «котлах» летом и осенью 1941 года оказались сотни тысяч красноармейцев. Вопрос о будущем нашего народа встал в полный рост.

Со времён горбачёвской «перестройки», завершившейся развалом Советского Союза, трагедия 1941 года остаётся одной из любимых тем для псевдонаучных спекуляций. Нас уверяли в том, что под напором уверенно продвигавшегося на восток вермахта едва ли не вся Красная Армия бежала. Опровергавшие данную «теорию» воспоминания участников войны и неудобные документы советского происхождения игнорировались на том основании, что верить им нельзя, ибо все они — плоды сталинской пропаганды.

Чтобы разобраться в том, кто лжёт, а кто говорит правду, обратимся к немецким документам. В отличие от современных диванных борзописцев, гитлеровцы столкнулись с советскими солдатами на поле боя и давали им свои оценки, опираясь на личный боевой опыт.

В первый день войны

Разрабатывая операцию «Барбаросса», германские стратеги планировали напасть на СССР и разгромить его в краткосрочной кампании «ещё до того, как будет закончена война против Англии». Ранним утром 22 июня 1941 года гитлеровские войска вторглись на территорию Советского Союза. На основных направлениях своего наступления немцы быстро прорвали оборону и устремились вглубь страны. Однако предвоенные расчёты германских стратегов на лёгкую прогулку по бескрайним российским просторам натолкнулись на сопротивление советских солдат и офицеров.

Командир 8-го армейского корпуса генерал Вальтер Гейтц сухо констатировал: «Русские силы очень упорно удерживали укрепления и населённые пункты. Мы смогли их занять только после планомерного наступления, стоившего больших потерь». Более эмоциональным было свидетельство пулемётчика Михаэля Загера: «22 июня мы в боях не участвовали… У меня есть фото, сделанное в этот день. Далеко впереди мы видели большой взрыв. Говорили, что там взорвался русский склад боеприпасов. Запомнился первый сильный русский артиллерийский обстрел. Он пришёлся по месту, где мы ещё полчаса назад спали в сене. Деревня, из которой мы только что вышли, была практически уничтожена. Это очень сильно на меня подействовало».

Не менее глубоко был потрясён и лейтенант Губерт Бекер: «Это был знойный летний день. Мы шли по полю, ничего не подозревая. Вдруг на нас обрушился артиллерийский огонь. Вот так и произошло моё боевое крещение — странное чувство. Тебе сказано идти туда-то, и в следующую секунду ты слышишь звук, который уже ни с чем не перепутаешь. Тебе кажется, ещё секунда — и тебя продырявят насквозь, но тебе каким-то образом везёт. Рядом со мной находился мой командир, офицер, поэтому и нужно было показать себя героем в его глазах. Можно, конечно, и упасть на землю, это проще всего. И тут ты замечаешь лежащего впереди немецкого солдата: рука неуклюже задрана и на пальце поблёскивает обручальное кольцо, голова — кровавое месиво, а рот забит жужжащими мухами. Вот так я увидел первого убитого на этой войне».

22 июня советская авиация понесла огромные потери. Подавляющее большинство самолётов было уничтожено на земле ударами вражеской авиации и артиллерии. Однако те советские лётчики, которые смогли поднять в воздух свои боевые машины, создали гитлеровцам много проблем. Крайне неприятным сюрпризом для противника стала та решимость, с которой они шли на таран. Историки до сих пор выясняют, кто же первым его совершил. Проблема состоит в том, что героев было более двух десятков, воевали они далеко друг от друга, а с секундомером никто за ними не следил. Правда, со слов очевидцев известно, что наручные часы командира авиационного звена 46-го истребительного авиационного полка старшего лейтенанта Иванова замерли на отметке 4 часа 25 минут, когда его машина, протаранив «Хейнкель-111», упала на землю. За этот подвиг старшему лейтенанту Иванову Ивану Ивановичу было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.

Но немецкая авиация сразу же стала нести чувствительные потери.

22 июня в воздушном бою юго-западнее Шяуляя был ранен капитан Гейнц Бретнютц, награждённый рыцарским крестом за участие в «Битве за Англию». Вскоре воздушный германский ас умер от гангрены.

Сводка верховного командования вермахта подвела итог первого дня Великой Отечественной войны: «Создаётся впечатление, что противник после первоначального замешательства начинает оказывать всё более упорное сопротивление».

Первым городом, который Красная Армия отбила у немцев, стал Перемышль. Когда ранним утром 22 июня немцы попытались захватить мост через Сан, на их пути встал лейтенант Пётр Нечаев. Герой отстреливался до последней возможности, а потом взорвал гранатой себя и немцев. Гитлеровцы смогли захватить Перемышль в первый день войны. Однако враги рано радовались: командир 99-й стрелковой дивизии полковник Николай Дементьев отдал приказ выбить врага из города. Уже 23 июня это было сделано. Войска Дементьева удерживали Перемышль до 27 июня и организованно оставили его, чтобы не попасть в окружение.

Оборона Лиепаи и контрудар под Сольцами

Широко известна история героической обороны Брестской крепости. Меньше написано об обороне Лиепаи, которая началась уже 22 июня и продолжалась целую неделю. Вот что о ней писал обер-штурмбанфюрер СС Пауль Шмидт, в годы войны являвшийся одним из ближайших помощников министра иностранных дел Германии Йоахима фон Риббентропа:

«27 июня русские предприняли внезапное наступление, сумев даже прорвать кольцо немецкого окружения, их ударные группы прорвались к побережью, создав тем самым угрозу на этом участке немецкого фронта. Лишь ценой огромных усилий немцам удалось ликвидировать возникшую брешь. В полдень батальоны 505-го пехотного полка и ударные подразделения пехоты смогли прорваться в южную оконечность крепости. В последующие дни начались уличные бои.

Битва не утихала в течение двух суток. Хитроумно замаскированные пулемётные гнезда русских в забаррикадированных домах подавили, лишь применив против них тяжёлые полевые орудия, гаубицы и миномёты».

Особое внимание стоит обратить на следующий вывод германского пропагандиста: «Оборона Лиепаи была блестяще организована. Каждого солдата отличали высокая выучка и фанатичная храбрость. Подразделения без раздумья жертвовали собой ради того, чтобы обеспечить своему командованию время на перегруппировку и подготовку наступления. И вообще, готовность пожертвовать малыми подразделениями ради спасения более крупных явилась неотъемлемой составной частью советского военного искусства — именно это и стало причиной тяжёлых потерь немцев».

Потери германской 291-й пехотной дивизии составили 1413 человек, в том числе 445 человек убитыми и 106 пропавшими без вести. Только 29 июня советские войска покинули Лиепаю, где ещё оставались отдельные очаги сопротивления. В их числе были доты на побережье у верфи. В журнале боевых действий германского морского командования за 29 июня 1941 года было отмечено, что захватить один из дотов удалось лишь после того, как в его амбразуры немцы смогли залить и поджечь бензин: «Но даже после этого выбежавший из горящего дота противник перешёл в атаку и нанёс нам потери. Это — свидетельство исключительного упорства большевиков в бою».

Либеральные историки и журналисты, повествуя о событиях 1941-го, обычно обходят молчанием контрнаступление советских войск под г. Сольцы (в 70 км западнее Новгорода), где в середине июля в окружение попал 56-й моторизованный корпус под командованием генерала Эриха фон Манштейна. «Нельзя было сказать, чтобы положение корпуса в этот момент было весьма завидным… Последующие несколько дней были критическими, и противник всеми силами старался сохранить кольцо окружения… 3-й моторизованной дивизии удалось оторваться от противника, только отбив 17 атак», — вспоминал знаменитый гитлеровский военачальник.

Контрудар под Сольцами и сопротивление советских войск под Лугой вынудили германское командование 19 июля приостановить наступление на Ленинград — до подхода на рубеж р. Луги основных сил 18-й полевой армии и приведения в порядок потрёпанных в боях частей 4-й танковой группы генерал-полковника Эриха Гёпнера.

Неприятные открытия и тяжёлые будни «белокурых бестий»

«Упорное сопротивление русских заставляет нас вести бой по всем правилам наших боевых уставов. В Польше и на Западе мы могли позволить себе известные вольности и отступления от уставных принципов; теперь это уже недопустимо», — в начале войны отметил в своём «Военном дневнике» хорошо информированный начальник Генерального штаба сухопутных войск Германии генерал-полковник Франц Гальдер. Вскоре ему «стало ясно, что русские не думают об отступлении, а, напротив, бросают всё, что имеют в своём распоряжении, навстречу вклинившимся германским войскам».

29 июня Гальдер зафиксировал один из таких фактов: «На фронте группы армий «Юг» продолжаются сильные бои. На правом фланге 1-й танковой группы 8-й русский танковый корпус глубоко вклинился в наше расположение и зашёл в тыл 11-й танковой дивизии. Это вклинение, очевидно, вызвало большой беспорядок в нашем тылу в районе между Бродами и Дубно. Противник угрожает Дубно с юго-запада, что при учёте больших запасов вооружения и имущества в Дубно крайне нежелательно». Ещё несколько дней 8-й механизированный корпус генерал-лейтенанта Дмитрия Рябышева создавал гитлеровцам большие проблемы.

Немцы явно не были готовы к долгому и упорному сопротивлению Красной Армии. Они считали, что она слабее французской, которую вермахт в мае — июне 1940 года разгромил всего за шесть недель. Прогноз самоуверенных завоевателей не оправдался. «Поведение русских войск даже в первых боях находилось в поразительном контрасте с поведением поляков и западных союзников при поражении. Даже в окружении русские продолжали упорные бои», — позже признал начальник штаба 4-й полевой армии генерал Гюнтер Блюментрит.

Немецкие солдаты могли подтвердить этот вывод многочисленными фактами. Например, старший ефрейтор 5-й роты 35-го мотополка 25-й мотодивизии Герман Шварц изложил в дневнике события восьмого, девятого и десятого дней войны:

«29 июня. На рассвете мы достигли реки Буг. Пограничный городок полностью разрушен. Гражданское население, очевидно, было выброшено из кроватей выстрелами. Я полагаю, что большая часть из них сгорела. Видны многие немецкие могилы, даже массовые могилы с 5—7 убитыми солдатами. Русские здесь хорошо оборонялись…

30 июня. К обеду мы достигли города Луцка. Город сильно пострадал. Целые кварталы почти полностью сожжены. Если до обеда можно было говорить о немецком господстве в воздухе, то после обеда видны были исключительно русские самолёты. Самое интересное началось за Луцком. Мы, а также находящиеся рядом зенитные позиции подверглись вторичному налёту вполне современных, похожих на «Do-17» тяжёлых бомбардировщиков. Мы совершенно не могли подумать, что это могут быть русские самолёты. Только тогда, когда они сбросили свои яички над нашими головами, наши сомнения улетучились…

1 июля. Наступаем вдоль шоссе. За ночь русские укрепились в отдельных домах и обороняются из них. Пытаемся отогнать их обратно в лес. Дошли до одного хутора. Дальнейшее продвижение невозможно. Со всех сторон сыпят по нам. Несколько часов лежим на хуторе. Больше там продержаться не могли. Вынуждены были отступить. Русские стреляют как бешеные. Орудийные снаряды разрываются слева и справа от нас. Мы себя почувствовали неважно. Русские продвинулись далеко вперёд к лесу, находящемуся на расстоянии примерно 1 километра левее нас. Если им удастся пробраться правее, то они окажутся в тылу у нас. Мы уже вырыли себе окоп, когда получили приказ: прекратить рытьё окопов, рота переходит на новую, главную оборонительную линию. За 50 метров до главной оборонительной линии нас внезапно обстреляли. Огонь усилился. Мы не верили своим глазам: это русские занимают нашу главную оборонительную линию, к которой мы приближались. И вот наступил настоящий ад. Стреляют со всех сторон — спереди, справа и слева. Настоящая адская котловина. Русские преследуют нас по пятам… Батальон собирается, вернее, собираются остатки. Из 7-й роты осталось только 16 человек. У нас не хватает 50. Идём дальше, мы составляем резерв, никто из нас, пожалуй, больше недееспособен. Ни одного живого офицера».

То, что сопротивление Красной Армии неприятно удивило и озадачило министра народного просвещения и пропаганды третьего рейха Йозефа Геббельса, подтверждают его собственноручные записи. 1 июля он констатировал: «Русские обороняются отчаянно… Оказывают более сильное сопротивление, чем предполагалось сначала». 2 июля Геббельс констатировал: «Сопротивление врага носит жестокий, отчаянный характер… Повсюду идут тяжёлые, ожесточённые бои. Красный режим мобилизовал народ. К этому ещё надо прибавить баснословное упрямство русских». 4 июля он вынужден был признать, что «русские сражаются очень упорно и ожесточённо».

Этот вывод подтвердил Курт фон Типпельскирх. Войну он начинал в звании генерал-лейтенанта и в должности командира 30-й пехотной дивизии. «Русские держались с неожиданной твёрдостью и упорством, даже когда их обходили и окружали. Этим они выигрывали время и стягивали для контрударов из глубины страны всё новые резервы, которые к тому же были сильнее, чем это предполагалось… Противник показал совершенно невероятную способность к сопротивлению», — писал Типпельскирх в своей «Истории Второй мировой войны».

Рядовому Менку из роты 20-миллиметровых зенитных орудий полка «Великая Германия» довелось лично отражать атаки красноармейцев. Позже он рассказывал: «Орудие приходилось заряжать постоянно, только мелькают руки заряжающего. Приходилось периодически менять перегретые стволы орудия, для этого расчёт вынужден был вылезать за бронированный щиток. Раскалённый ствол вытаскивали голыми руками, отчего ладони покрывались волдырями ожогов. Повсюду мелькали руки, эти постоянные крики подать заряды, люди не слышали их, оттого что глохли от выстрелов… За всем этим времени на страх уже просто не хватало — мы были вынуждены вести огонь беспрерывно, потому что русские метр за метром неудержимо приближались».

Всего через месяц боёв командующий группой армий «Центр» генерал-фельдмаршал Федор фон Бок вынужден был признать то, что «наши войска измотаны, — факт, и вследствие значительной потери офицерских кадров существенно снизилась и стойкость отдельных подразделений». Немцы ежедневно несли непривычно высокие для них потери. «Я вынужден ввести в бой теперь все мои боеспособные дивизии из резерва группы армий… Мне нужен каждый человек на передовой…» — сокрушался фон Бок. Гибли и опытные командиры. Ещё в июле в районе Смоленска осколком снаряда был смертельно ранен командовавший 17-й танковой дивизией генерал-майор Карл фон Вебер.

Откровения генерала Хейнрици

43-й армейский корпус генерала Горхарда Хейнрици начал войну в Белоруссии. 24 июня в письме домой генерал поделился с женой и родственниками первыми впечатлениями от начавшейся кампании. В частности, он рассказал о том, что 24 июня был вынужден вернуться к входившей в состав его корпуса 252-й пехотной дивизии, которая застряла «у моста Фронолов над Бугом в довольно безрадостной ситуации. Русские свили там себе гнёздышко из нескольких бункеров, которые выстроены крайне современно и прекрасно позволяют обороняться. Все попытки выбить их оттуда артиллерийским огнём, взорвать или забросать гранатами пока не принесли успеха. Но мириться с таким положением вещей в нашем тылу невозможно». Далее Хейнрици заметил: «В общем и целом создаётся впечатление, что русский уводит свои силы на восток. Но если доходит до боя, то сражается он стойко. Он куда сильнее, чем французский солдат. Предельно выносливый, хитрый и коварный».

Уже 4 июля в письме жене генерал поведал о том, что 2 июля едва не угодил в устроенную красноармейцами засаду, когда ехал по насыпи: «По обеим сторонам росли плотные кусты ольхи. Болото справа и слева было по колено глубиной. Внезапно русский с винтовкой в руках выпрыгнул на дорогу где-то шагах в ста перед нами. Спустя лишь несколько секунд ещё семь или восемь человек последовали его примеру. Никто не мог знать, нет ли там и других. Для них расстрелять нашу машину на дороге было бы детской забавой. Их было десять, а нас трое. Они прятались в кустах, мы же ехали по открытому пространству. Минуту мы совещались, что же делать. Лес молчал. И тут совершенно случайно подошло подкрепление — ещё две наши машины ехали мимо. Вот теперь мы двинулись на русских. Но мы не смогли их найти. Они спрятались в непроходимом болоте».

15 августа в Нивках, западнее Гомеля, Хейнрици попал под артиллерийский обстрел. О нём он сообщил в письме дочери Гизеле: «Успел только раздеться, как два снаряда с шипением разорвались на участке за моим домом. Не успел я натянуть исподнее, как взорвались следующие, и так далее. Твоё письмецо лежало передо мной, и я думал, что оно написано в ином мире, не в этом. Едва я надел брюки и рубашку, нас настиг следующий залп навесного огня, угодивший в соседние дома. Не застёгивая мундир, с гетрами в руке я наконец выбежал из своего жилища, но не успел выйти за дверь, как снова завыли снаряды. Осталось лишь броситься наземь, и вот уже что-то ударило поблизости, повсюду полетели осколки, вонзаясь в стены и стволы деревьев. Одним прыжком я достиг ямы полутораметровой глубины, которую кто-то откопал, и обнаружил в ней несколько человек. Минут двадцать залп бил за залпом в 30 метрах от нашей ямы, мой дом был продырявлен осколками. Потом всё успокоилось, чтобы через четверть часа неожиданно начаться по новой».

Сыну генерала, командиру взвода в 5-м батальоне 71-го пехотного полка 29-й моторизованной дивизии лейтенанту Хартмуту Хейнрици, повезло меньше: 16 июля он был ранен в боях под Смоленском. Впрочем, всё познаётся в сравнении. Двумя днями ранее в лазарете после ранения, полученного во время бомбардировки, умер лейтенант Ганс Георг Кейтель — сын гитлеровского начальника штаба Верховного командования вермахта, генерал-фельдмаршала Вильгельма Кейтеля. Ещё раньше, 25 июня, на Украине под обстрел угодил разработчик одного из вариантов стратегии блицкрига генерал-лейтенант Эрих Маркс. Он получил тяжёлое ранение и остался без ноги.

Уже летом 1941 года наиболее прозорливые гитлеровские военачальники осознали, что план молниеносной войны не будет реализован.

1 сентября в письме жене генерал Хейнрици сообщил: «Уже дня два вновь идут тяжёлые бои. Нас опять перебросили на юг, и мы на северной границе Украины. Наша задача сложна, тем труднее она в свете ограниченности наших сил. Русский отбивается с большим упорством, контратакует. Его артиллерия особенно хороша. Пока пишу это письмо, слышу, как рвутся снаряды. Три дня назад русский на четверть часа прижал нас плотным огнём. Вдобавок были авианалёты на нашу деревню, потеряли несколько человек, включая коменданта нашего штаба. Для письма трудно найти и время, и покой в душе. Ситуация постоянно меняется, и всё время новые трудности. Так беспрерывно уже десять недель…»

Прогноз генерала был пессимистическим: «Я убеждён, что эта война затянется надолго. В этом году она не кончится».

Великая Отечественная война продолжалась до 9 мая 1945 года и завершилась грандиозной Победой Красной Армии и всего советского народа над гитлеровской Германией и её сателлитами. Важнейший шаг к победе был сделан летом 1941 года, когда героические защитники Родины сорвали блицкриг. Уже после войны немецкий генерал-фельдмаршал Эвальд фон Клейст, вспоминая судьбоносные события 1941 года, признал: «Русские с самого начала проявили себя как первоклассные воины, и наши успехи объяснялись просто лучшей боевой подготовкой. Обретя боевой опыт, они стали первоклассными солдатами. Они сражались с исключительным упорством, имели поразительную выносливость и могли вести военные действия без многого, что считается необходимым в армиях других государств. Их командование быстро извлекло уроки из своих поражений в начале войны и вскоре стало высокоэффективным».