В истории Первой мировой войны есть страница, которая почти неизвестна широкой общественности. Без сомнения, для России главным театром военных действий был Восточный фронт. Помимо этого, русские войска сражались и на Западном фронте, во Франции. А вот о том, что русский военный контингент принял активное участие в боевых действиях на Салоникском фронте, знают не многие. Между тем судьба наших соотечественников, не по своей воле оказавшихся так далеко от Родины, сложилась столь трагически, что о ней следует напомнить в дни, когда мы отмечаем 110-летие начала первого вооружённого конфликта мирового масштаба.

  Не будучи главным, Салоникский (Македонский) фронт, тем не менее, сыграл заметную роль в общем ходе войны. Не говоря уже о том, что Балканам традиционно принадлежала роль важного геополитического центра, этот фронт способствовал отвлечению сил противника с основных театров военных действий в Европе. Начальник Штаба Верховного главнокомандующего русской армией генерал М.В. Алексеев подчёркивал: «Владея морем и Салониками, союзники сдерживают Болгарию, влияют на Румынию и дают надежду Сербии».

В общей трагедии мировой войны наиболее тяжёлая участь была уготована Сербии, которой пришлось в кровопролитной борьбе отстаивать своё право на независимое существование. Положение её было крайне трудным. В ходе Балканских войн 1912—1913 годов страна понесла большие людские потери и значительный материальный ущерб. В начале войны сербская армия под давлением превосходящих сил противника вынуждена была отступать и оставить столицу. Премьер Н. Пашич обратился к правительству России с просьбой о помощи: «Нет у нас ни солдатской одежды, ни санитарного материала. Наши войска гибнут от холода и болезни. Нужда велика». Русский военный агент в Сербии В.А. Артамонов сообщал, что из-за недостатка снарядов сербы вынуждены отвечать на артиллерийский огонь противника в пропорции один выстрел на 20 австрийских. К ноябрю 1914 года положение стало критическим: «Сербские войска совершенно истощены… Опасаюсь, что катастрофа неизбежна и близка».

В этот драматический момент проявился характер семидесятилетнего короля Петра. Его неожиданное появление на передовых позициях, приказ немедленно перейти в наступление произвели настолько сильное впечатление, что сербская армия совершила невозможное. 2 декабря русский посланник Г.Н. Трубецкой сообщил: «Король Пётр, престолонаследник и королевич Георг вошли победоносно в Белград… На всей сербской территории нет теперь ни одного австро-венгерского солдата — кроме пленных». Сыграло свою роль и то вооружение, которое в критический момент поступило из России.

На начальном этапе войны Сербия выполнила свою миссию, но потери были огромны. Без помощи союзников страна не могла противостоять мощному противнику.

В январе 1915 года английский премьер Д. Ллойд-Джордж поставил вопрос о немедленной отправке на помощь Сербии объединённого корпуса в составе войск Англии, Франции и России. Однако в тот момент решение было отложено из-за позиции французского правительства, считавшего более целесообразным сосредоточить силы на основном театре войны.

Судьба Сербии была в руках держав Антанты. Их совместное выступление могло бы повлиять на Грецию, Румынию и Болгарию, побудив их примкнуть к альянсу. От позиции этих государств, заявивших в начале войны о своём нейтралитете, во многом зависел дальнейший ход событий. В то время, когда армии сражались на поле боя, на высоком уровне шёл торг. Правящая элита балканских стран рассчитывала в переговорах добиться для себя максимальных выгод.

Колебания внутри Антанты, отсутствие согласованных действий в конечном итоге спровоцировали выступление Болгарии на стороне Тройственного союза. В ночь с 30 сентября на 1 октября 1915 года Болгария напала на Сербию. Это был удар в спину. Сербам пришлось сражаться на два фронта.

Русское военное командование разрабатывало планы по спасению сербской армии, но поскольку общей границы между государствами не было, то любая форма поддержки Сербии зависела от поведения Румынии. А та на все обращения отвечала отказом, ссылаясь на объявленный нейтралитет. Однако этот же нейтралитет не мешал Румынии пропускать через свою территорию контрабандные военные грузы для Турции и Болгарии.

Надежды на поддержку Франции и Англии не оправдывались. Правительства этих стран проявляли колебания в вопросе о начале боевых действий на Салоникском фронте. В конце октября в Салониках было высажено всего 80 тыс. союзнических войск вместо обещанных 150. Этого было недостаточно, чтобы предотвратить разгром Сербии. Поведение союзников в известной степени напоминает историю с открытием второго фронта во время Великой Отечественной войны.

Н. Пашич обратился к державам Антанты с вопросом: верны ли слухи, что они намерены оставить Сербию на произвол судьбы? Он предупредил, что его страна находится на грани полной гибели, и напомнил: «Мы до конца открыто и лояльно исполняли наш долг, следуя всегда советам союзников, ни на одну минуту мы не думаем другими способами кончить начатую борьбу».

Русский военный агент П.П. Гудим-Левкович с горечью докладывал: «Находясь здесь в Греции и видя на месте результаты политики правительств Англии и Франции … невольно спрашиваешь себя — да отдают ли себе отчёт те люди, кои управляют судьбами этих государств, что ведь идёт великая европейская война, что гибнут люди, что идёт вопрос о «быть или не быть» не только мелким народностям, но и могучим государствам».

Министр иностранных дел С.Д. Сазонов поручил послу в Лондоне А.К. Бенкендорфу изложить английскому правительству русскую точку зрения: «Я считаю создавшееся положение чреватым серьёзной опасностью: играющее в руку немцев разногласие среди союзников, явное отступление Англии от данного ею слова прийти на помощь Сербии лишают Четверное согласие всякого кредита и приведут к прочному водворению германского влияния на Балканах».

 Одновременно сам Николай II обратился к английскому королю, чтобы узнать о дальнейших планах британского военного командования. Георг V ответил: «Настоятельно необходимо позаботиться о безопасности 150000 союзных войск в Салониках и их окрестностях, и наши военные советники единодушны в том, что невозможно удержать в своих руках этот город против неприятельских военных сил, ныне угрожающих ему, и что союзные войска могут быть спасены лишь посадкой их снова на суда».

Вопрос о дальнейших действиях союзников решался на конференции в Шантильи в начале декабря 1915 года. Намерение Англии и Франции отозвать войска из Салоник натолкнулось на энергичное возражение со стороны русского военного командования, сознававшего, что освободившиеся силы противника будут переброшены на русский фронт: «Уход союзников с Балканского полуострова будет означать совершенное уничтожение Сербии и создаст реальную угрозу югу России, особенно если Румыния может отказаться от нейтралитета». В итоге экспедиционный корпус в Салониках был всё же сохранён. Однако затянувшиеся переговоры между союзниками привели к тому, что жизненно необходимая помощь Сербии не была своевременно оказана.

27 декабря 1915 года началось наступление русских армий Юго-Западного фронта, однако оно уже не могло предотвратить трагедию. 10 января 1916 года Пашич с болью писал: «После стольких жертв и беспримерной лояльности по отношению к державам Тройственного согласия мы пропадаем исключительно благодаря вине и медлительности наших союзников».

Сербская армия, а вместе с ней и мирное население, спасавшееся от наступающего врага, с огромным трудом пробивались через горы к побережью Адриатического моря. Люди терпели страшные лишения, погибали от голода и холода. Даже скупые строки официальных донесений красноречиво свидетельствуют о масштабе драмы, разворачивавшейся в те дни на глазах всей Европы. Русский посланник в Сербии Г.Н. Трубецкой, получивший указание «разделить участь сербского правительства» и прошедший весь путь отступления, свидетельствовал: «Картина бедствия и ужаса с каждым днём всё ярче разворачивалась перед нами. … Это было начало исхода целого народа, который не переставал верить в свою звезду … Я чувствовал себя свидетелем великой исторической драмы, одного из самых трагических эпизодов». В Сербии этот период своей истории называют «сербской Голгофой».

Несмотря на то, что державам Антанты не удалось предотвратить оккупацию Сербии, значительная часть её армии сохранила боеспособность и сыграла в дальнейшем существенную роль в военных операциях на Салоникском фронте.

В 1916 году Россия, выполняя свой союзнический долг, направила на Салоникский фронт 2-ю и 4-ю Особые пехотные бригады под командованием ген.-майора М.К. Дитерихса и ген.-майора М.Н. Леонтьева (1-я и 3-я бригады в это время уже сражались во Франции. — Прим. авт.). Из-за позднего начала навигации войска смогли прибыть из Архангельска в Салоники только летом 1916 года. Для этого им пришлось преодолеть нелёгкий путь по морю, по территории Франции, а затем снова по морю. Русский военный контингент численностью 18000 человек был включён в состав французской Восточной армии, которой командовал генерал М. Саррайль.

Детальное описание условий, в которых были вынуждены сражаться русские войска, содержится в записке, подготовленной генералом Дитерихсом в мае 1917 года: «Умышленно или случайно, но на долю бригады выпадали самые тяжёлые боевые задачи на фронте французской армии. В начале похода обходное движение трудными горами без дорог, а порой без троп с форсированными маршами по 25—45 вёрст в сутки с 3—4-дневным неполучением хлеба и с эвакуацией больных и раненых на своих руках». После тяжелейшего перехода бригаду, без малейшего отдыха и почти без подготовки, бросили в бой на помощь французам.

Условия службы на Салоникском фронте для русских солдат и офицеров оказались очень тяжёлыми. Климат, особенно в осенне-зимний период, был для них непривычным. Боевые действия велись в горах, где не было возможности подготовить хотя бы какие-то укрытия. Дитерихс описывал положение так: «Прицепившись на крутых скатах в 100—200 метрах от гребней, на которых устроились немцы и откуда они бьют на выбор на протяжении всей дальности ружейного огня всякого неосторожно показавшегося человека, при полной для себя безнаказанности, части бригады провисели 5 зимних месяцев».

Личный состав бригад нёс потери не только в ходе военных операций, но и из-за болезней. Осенью 1916 года русский представитель при Штабе главнокомандующего союзными армиями генерал В.А. Артамонов сообщал: «Русская бригада, как и прочие части Восточной армии, очень страдает от малярии в тяжёлой форме и иногда со смертельным исходом».

Снабжение русских бригад боеприпасами и продовольствием целиком лежало на французской стороне. Однако от наших солдат стали поступать жалобы на несправедливое отношение к ним. Даже в те периоды, когда на Салоникском фронте не велись активные боевые действия, личному составу бригад приходилось очень тяжело. Солдаты и офицеры не имели полноценного отдыха, находясь бессменно на позициях, под обстрелом противника.

По словам Дитерихса, «за 8 месяцев самой тяжёлой боевой службы бригада ни одного дня не была вне сферы огня, вследствие чего нервное напряжение оставшихся людей достигло предела». Генерал сообщал, что за этот срок бригада потеряла убитыми и контуженными свыше 4400 человек. Кроме того, более 8000 человек были отправлены в госпитали из-за болезни. Дитерихс прямо обвинил представителей французского командования в негуманном отношении к его подчинённым: «Утверждаю, что эксплуатация ими людей боевого состава частей для различных тыловых тяжёлых работ чрезмерна… Сознавая свои союзнические обязательства, бригада старалась добросовестно выполнить всё, что от неё требовало французское начальство как в чисто боевом, так и в рабочем отношении, причём солдаты видели, что соседние французские части работали далеко не с таким напряжением, какое предъявлялось нами, начальниками, к ним».

Однако призывы дать солдатам передышку не находили отклика. Французское командование далеко не всегда считалось с мнением командиров русских бригад. Генерал Саррайль, чьи способности как военачальника не вызывали сомнений, имел довольно сложный, порой неуправляемый характер. Он не всегда находил общий язык даже с собственным руководством. Дитерихс докладывал: «На Салоникском фронте в организационном и административном отношениях бригады состоят исключительно в ведении ген. Саррайля, который не считает себя связанным какими-либо отношениями в организационном смысле с Парижем».

О том, как союзники относились к русским людям, сражавшимся против общего врага, красноречиво свидетельствуют откровенные высказывания дипломатических представителей стран Антанты при царском дворе.

Французский посол М. Палеолог в своём дневнике приводит разговор с премьер-министром Б.В. Штюрмером, состоявшийся 1 апреля 1916 года:

«… Я доказываю цифрами, что Россия могла бы сделать для войны втрое или вчетверо больше; Франция, между тем, истекает кровью.

— Но мы потеряли же на полях битв до миллиона человек, — восклицает он.

— В таком случае Франция потеряла в четыре раза больше, чем Россия.

— Каким образом?

— Расчёт очень простой. В России 180 миллионов населения, а во Франции 40. Для уравнения положения нужно, чтобы ваши потери были в четыре с половиной раза больше наших».

Затем, нисколько не смущаясь, Палеолог продолжает: «Мне хотелось бы ему объяснить, что, при подсчёте потерь обоих союзников, центр тяжести не в числе, а совсем в другом. По культурности и развитию французы и русские стоят не на одном уровне. Россия одна из самых отсталых стран в свете… Сравните с этой невежественной и бессознательной массой нашу армию: все наши солдаты с образованием; в первых рядах бьются молодые силы, проявившие себя в искусстве, в науке, люди талантливые и утончённые; это сливки и цвет человечества. С этой точки зрения, наши потери чувствительнее русских потерь».

А его коллега из Англии Дж. Бьюкенен на торжественном обеде в Царскосельском дворце, данном для делегатов конференции союзников 3 февраля 1917 года, в разговоре с Николаем II цинично заметил, что «Россия не исчерпала своих огромных запасов человеческой силы». Этот факт он приводит в своих воспоминаниях.

Февральская революция не могла не повлиять на моральное состояние русского экспедиционного корпуса. Длительное время оторванные от Родины не только солдаты, но и офицеры плохо представляли себе, что же происходит в России.

4 марта 1917 года генерал В.А. Артамонов телеграфировал в Петроград: «Желательно скорейшее официальное осведомление наших войск на Македонском фронте о происходивших в России событиях, сведения о коих достигают до войск исключительно из иностранной печати, освещающей эти события, может быть, не вполне правильно». Он предупреждал, что отсутствие официальных сведений «может внести в войска беспокойство и волнение».

Тем не менее на первых порах командиры бригад старались не акцентировать внимание на возникших проблемах, их донесения были проникнуты оптимизмом. 17 марта Артамонов докладывал в Ставку: «В бригаде генерала Леонтьева поддерживается строгий порядок и переход к новым политическим условиям, по-видимому, не вызовет никаких брожений». Дитерихс поспешил заверить генерала Саррайля: «Что бы ни происходило в России, он может быть уверен, что вверенная мне бригада, пока я стою во главе её, будет спокойно выполнять свою национальную задачу по борьбе с немцами и рядом со своими союзниками».

Но так продолжалось недолго. Первые тревожные известия пришли из 4-й бригады. 18 апреля русский генеральный консул в Салониках передал в Ставку просьбу Саррайля как можно скорее отозвать Леонтьева, «в войсках коего заметно брожение и сильное недовольство солдат и офицеров против генерала». По инициативе французского командования обе русские бригады были объединены в Особую дивизию, командование которой было поручено Дитерихсу.

Однако обстановка продолжала накаляться. 5 мая Артамонов телеграфировал: «Генерал Дитерихс просит меня донести, что, как последствие революции, в его бригаде создаётся брожение среди солдат, вследствие отчуждённости от России, беспокойства за то, что там делается, отсутствия официальных сведений из России при массе слухов, распространяемых из Салоник неизвестными лицами, в связи с очень тяжёлой боевой службой и недовольством солдат французами — как боевыми соседями, а также недоверием по привычке прежних лет к своим начальствующим лицам, в то время как младшие офицеры, готовые на самопожертвования в бою, крайне далеки от способности влиять на солдат. Всё это делает возможным эксцессы».

Был ещё один важный фактор, который оказывал влияние на моральное состояние русского контингента на Салоникском фронте. Солдаты, возвращавшиеся после лечения во французских госпиталях, делились со своими товарищами добытыми новостями. Командир маршевого батальона 4-й Особой пехотной бригады Пахуцкий жаловался, что прибывшая из Франции команда выздоровевших солдат в количестве 500 человек является крайне нежелательным и опасным элементом: «Между солдатами батальона стали распространятся какие-то слухи о дарованных свободах, которые начальство скрывает». Полковник просил принять меры к тому, чтобы изолировать команду выздоравливающих, «как вносящих нравственное разложение и подрыв дисциплины между солдатами, что препятствует нормальной жизни и службе батальона».

В русских бригадах, дислоцированных во Франции, к лету 1917 года события приняли драматический оборот. В середине июля дошло до того, что министр иностранных дел Временного правительства М.И. Терещенко потребовал «восстановить в этой части порядок самыми решительными мерами, не останавливаясь перед применением вооружённой силы и руководствуясь только что введённым положением о военно-революционных судах с правом применения смертной казни».

В сентябре 1917 года в военном лагере ля Куртин вспыхнуло восстание. По приказу французского командования лагерь был осаждён войсками, его систематически подвергали обстрелам. 20 сентября 1917 года голод заставил восставших сдаться. Из 8515 русских солдат 110 были преданы военному суду, 600 отправлены в лагеря, остальные — на Салоникский фронт. В декабре 1917 года по приказу премьер-министра Ж. Клемансо русский экспедиционный корпус был расформирован.

На Салоникском фронте, несмотря на принятые меры, командование постепенно теряло рычаги влияния на солдатскую массу. В сентябре 1917 года генерал И.М. Тарбеев, возглавлявший в то время вторую Особую пехотную дивизию, был вынужден признать: «Под влиянием освободительных идей, привезённых товарищами из Франции, которые… успели посеять семя бунтарства, можно ожидать в будущем самых непозволительных эксцессов».

К осени положение настолько ухудшилось, что высшее военное руководство приняло решение отозвать вторую Особую пехотную дивизию в Россию. Военный министр А.И. Верховский телеграфировал в Ставку: «По имеющимся у меня сведениям, положение наших войск на Салоникском фронте очень тяжёлое. Настроение напряжённое. …Под влиянием увода войск из Франции, явившемся в результате бунта, настроение македонских войск сильно повысилось. Я уверен, что в случае оставления этих войск повторится французская история».

Намерение срочно увести русские войска с Салоникского фронта встревожило сербов. Королевич Александр просил русское командование оставить дивизию в Македонии «для поддержки духа сербской армии, возлагающей все свои надежды на Россию». Французское командование также было против такой меры. 12 октября генерал Артамонов телеграфировал в Ставку: «Всякое ослабление фронта, и в частности уход отсюда сохранившей боевую способность Второй дивизии, нежелателен. Генерал Саррайль также против ухода отсюда русских».

Однако в Петрограде на положение дел смотрели иначе. 18 октября на имя Артамонова пришло следующее разъяснение: «Сообщается для личной Вашей ориентации. Причиной предполагаемого увода нашей дивизии являются соображения преимущественно внутренне-политического характера, основанные главным образом на неудовлетворительности морального состояния наших войск, что засвидетельствовано прибывшими с Салоникского фронта депутатами».

Известие о событиях, происшедших в Петрограде 24—25 октября 1917 года, пришло в Салоники с опозданием на три дня. В сообщениях Петроградского телеграфного агентства говорилось: «Власть в руках большевиков. Министры арестованы. Керенский скрылся; смертная казнь отменена. …Правительство формируется из максималистов и социал-революционеров». Французское командование попыталось скрыть эту новость от русского военного контингента. Генерал Тарбеев был предупреждён: «Генерал Саррайль указал на нежелательность ознакомления солдат с помещёнными в телеграммах сведениями, почему эти сведения в русском «Вестнике» напечатаны не были. В издаваемых в Салониках иностранных газетах сведения эти также не появлялись».

После победы в России Октябрьской революции Советское правительство провозгласило Декрет о мире. Россия вышла из войны, и русский контингент за границей перестал существовать как боевая единица. Большинство солдат и офицеров потребовали возвращения на Родину.

Однако французское командование заявило, что Декрет о мире не распространяется на русские войска за границей. Русское командование было отстранено от руководства бригадами. К концу февраля 1918 года русские части фронта были разделены на три группы. Одна была отправлена во Францию, другая — в Северную Африку. О судьбе тех, кто остался в Салониках, рассказал уполномоченный Российского отделения Красного Креста при армии союзников на Салоникском фронте приват-доцент С. Софотеров.

14 апреля 1918 года он направил российскому посланнику в Греции записку о положении русских после отъезда штаба из Салоник в Афины. Софотеров обвинял бывшего командующего дивизией генерала Тарановского и его подчинённых в том, что они ничего не сделали для тех, за кого они должны были отвечать: «Солдаты, уволенные от службы, остались на улице: без средств и без всяких прав. Они ходят в консульство и ко мне в госпиталь за помощью.

…Теперь при эвакуации инвалидов — стон идёт у меня в госпитале! Все они без гроша денег, о которых должен был озаботиться наш штаб!»

Участь тех, кто был принят на службу во французскую армию, тоже была незавидной. Их рассматривали как дармовую рабочую силу, пригодную если не для фронта, то для тяжёлой тыловой работы. Софотеров писал: «В данное время все сидят в полном изолировании от всех и вся! К ним ничего не допускают». Самого врача не пустили к солдатам даже на Пасху. Весь документ — в буквальном смысле крик души человека, который вынужден ежедневно наблюдать трагедию, не будучи в силах оказать людям реальную помощь: «Правда, нет возможности перечислить всю ту ежедневную нужду, безвыходность и тяжесть положения, в которых очутились наши тысячи солдат. В консульстве и в госпитале бесконечный ряд просьб, ещё больше жалоб и протестов!!!» Записка Софотерова дошла до адресата лишь через два месяца, 14 июня 1918 года.

В начале 1919 года судьбой русских военных, оказавшихся не по своей вине вдали от Родины, занялось правительство Советской России. 16 января правительству Франции была направлена нота. В ней говорилось: «До нас дошли полученные от очевидцев совершенно достоверные сведения, проливающие свет на невыносимые условия, в которое французское военное командование поставило русский контингент, сражавшийся в Македонии, когда Россия входила в Антанту. С русскими солдатами… обращались как с пленными, и, более того, французское командование подвергло их всякого рода насилиям, чтобы заставить сражаться против России… Многие из русских солдат находятся ещё на Балканском полуострове, где их заставляют выполнять самые тяжёлые работы и подчиняться самой жестокой дисциплине; остальные вывезены в Алжир и другие французские колонии, где они подвергаются жестокостям военно-каторжной системы, применяемой там в настоящее время». Советское правительство потребовало немедленной репатриации своих граждан на Родину.

Но французское правительство не спешило откликнуться на этот призыв. Более того, оно выставило встречные требования. В результате возвращение домой участников войны на Салоникском фронте затянулось на несколько лет. А многим так и не довелось увидеть Родину.

Обратимся к ленинскому наследию: «Когда во время империалистической войны солдаты умирали из-за обогащения царя и помещиков, то мы прямо и открыто говорили, что защита отечества в империалистической войне есть предательство, есть защита русского царя, который должен получить Дарданеллы, Константинополь и т.д. Но когда мы тайные договоры опубликовали, когда мы пошли на революцию против империалистической войны, когда ради этой революции мы выдержали неслыханные мучения, когда мы доказали, что капиталисты в России подавлены… тогда мы говорим, что мы защищаем не право грабить чужие народы, а мы защищаем свою пролетарскую революцию и будем её защищать до конца. Ту Россию, которая освободилась… эту Россию мы будем защищать до последней капли крови!».