ПОСОБИЕ ДЛЯ ПУТИНА И ТЕХ,

КТО ПРОДОЛЖАЕТ ВЕРИТЬ И В ПУТИНА,

И В КАПИТАЛИЗМ

«Национальному лидеру» пригрезилось, что умерший в январе 1924 г. В.И.Ленин

заложил «атомную бомбу» в основание созданного им же Советского Союза. «Рванула» она через 77 лет. Приснится же такое? Раньше плели небылицы, что и Российскую империю порушил Ленин, а теперь ему приписали ещё одну геополитическую катастрофу ХХ в. А так ли это?

ОТЧЕГО СЛУЧИЛАСЬ ГЕОПОЛИТИЧЕСКАЯ КАТАСТРОФА

 В НАЧАЛЕ ХХ ВЕКА

Дикие суждения нынешних отечественных и зарубежных мракобесов о вине Ленина и большевиков в «разрушении исторической России» опровергаются фактом того, что предчувствие приближающейся революции за долго до неё было присуще даже наиболее дальновидным охранителям российского престола: главному идеологу царизма К.П.Победоносцеву, директору департамента полиции А.А.Лопухину, министрам внутренних дел империи Д.С.Сипягину, П.Н.Дурново, другим представителям власти[1]. Известный учёный В.Я.Гросул, обращая внимание на то, что число участников революционного движения в стране «росло в геометрической прогрессии, что не могло быть и, действительно, не было результатом случайного стечения обстоятельств, Русское революционное движение… было самым мощным на земном шаре, стало реакцией на российскую действительность, с которой они не могли примириться»[2].

            В феврале 1914 г. бывший министр внутренних дел, душитель революции 1905 г. П.Н.Дурново в записке императору Николаю II с тревогой доносил, что вступление России в европейскую войну обернётся для неё крахом и социальной революцией, в ходе которой будут «сразу же выдвинуты социалистические лозунги»[3]. К тому сложились, — был убеждён он, — все объективные и субъективные предпосылки. Сановник прямо указывал, что этому способствуют своей политикой сами власти, законодательные и представительные учреждения, вызывая подъём волны народного недовольства. К концу 1916 г. П.Н.Дурново уже не сомневался, что крушение царизма и империи неизбежно. Рвущиеся же к власти либералы «столь слабы, разрозненны…, бездарны, что торжество их… будет непрочно…. А затем, — с удивительным предвидением писал он в очередной записке Николаю II, — революционная толпа, коммуна, гибель династии, погромы имущественных классов»[4].

            Чем грозили грядущие политические и социальные катаклизмы констатировал в 1906 г. и один из лидеров кадетской партии князь Е.Н.Трубецкой. «Национализм… восстановил инородцев против великороссов, окраины – против центра и этим создал грозную опасность для целостности государства», — отмечал он в своей публичной лекции, прочитанной в охваченном революционным брожением Петербурге[5]. Через 10 лет, в 1916 г., когда «вторая русская революция» ещё не разразилась, мало известный тогда депутат Государственной думы А.Ф.Керенский отмечал сильное недовольство нерусских народов, проводимой в отношении них политикой властей. «Национальный вопрос в стране назрел и его надо поставить на первую очередь», — говорил этот «трибун грядущей демократии»[6].

            Произошло это в связи с углублением капиталистического развития России, что обусловило стремление буржуазии к завоеванию внутреннего рынка, а для этого было «необходимо государственное сплочение территорий с населением, говорящим на одном языке…»[7]. В то же время в Царстве Польском, княжестве Финляндском, Малороссии, Прибалтике, в Закавказье и Поволжье наблюдалось усиление экономических позиций буржуазии, проявляющей интерес «к разговору на другом (не русском) языке».

Капитализм обусловил завершение процесса формирования наций, породил рост национализма и вызвал всплеск сепаратистских устремлений. Самодержавие не нашло и не могло найти адекватного ответа на этот вызов той сложной эпохи. Правящий режим сам способствовал этому губительному процессу, насаждая капитализм и масштабно привлекая иностранный капитал в Россию, которая не располагала внешними рынками и имела весьма ограниченный внутренний рынок в силу нищеты населения. А на усилившуюся политику русификации национальных окраин последовала ответная реакция.

Даже в Средней Азии, куда проникновение капитализма только начиналось, охранное отделение вынуждено было в конце XIX в. и особенно — к началу первой мировой войны — всерьёз озаботилось распространением панисламизма, представляющего угрозу целостности империи. «Татарские»[8] промышленники, активно осваивавшие туркестанский рынок, сочли, что ради обретения прибылей следует шире использовать мусульманского «братство». Под влиянием идей панисламизма, целью которого являлось объединение народов, исповедующих ислам, оказалась значительная часть местной буржуазии, интеллигенции, духовных и родовых авторитетов. Многие годы почти открыто в России орудовали турецкие эмиссары. Под эгидой партии «Иттифаки эль-муслимин» (Всероссийский мусульманский союз», возникшей в 1905 г.), в Крыму, Поволжье, Туркестанском крае, даже в Сибири были созданы организации, проповедовавшие необходимость тюркской государственности на развалинах Российской империи. Среди лидеров и финансовых спонсоров этого движения наиболее заметное место занимали известные симбирские и казанские предприниматели. Деньги поступали и из-за рубежа.

В жандармском отчёте на имя губернатора Туркестанского края на конец 1914 г. сообщалось о масштабной деятельности организации «Маджахиды», что в переводе значит «обречённые на смерть»…, в просторечьи они носят название «Гозиляр» (… «Непобедимые воители»)… Насколько распространена эта организация в крае… есть указания, что она существует в Ташкенте, Покенте, Чемкенте, Бухаре и Самаркандской области… Целью деятельности… является отделение от России Туркестанского края при помощи вооружённого восстания…»[9]. Только в Ташкенте сепаратисты завербовали до 6,5 тысяч мюридов. Тревожно было в Бухаре, которая, как столица ханства, обладала внушительной автономией и была превращена в центр пропаганды турецкой партии «Единство и прогресс». В городе имелось 350 медресе, в которых обучались около 50 тысяч молодых людей из разных мест Российской империи. Полицейский надзор за ними фактически отсутствовал, что давало простор для деятельности националистических организаций, выступавших за отделение от России[10].

Чины охранного отделения не прошли мимо того, что вторжение капитализма из России в Среднюю Азию обернулся для огромных масс простых дехкан самыми негативными последствиями. Отмечая резко возросший спрос на хлопок, что потребовало и большей затраты капитала, они зафиксировали опасный процесс того, как «часть населения, владевшая небольшими клочками земли, при отсутствии денежного кредита и не имея права согласно шариату выдавать векселя, по тому же шариату, чтобы добыть денег на обработку, делало земли запродажными, чем, конечно, немедленно воспользовались хищники, ссужавшие деньгами землевладельцев, оставляя за собой земли при малейшей неаккуратности в платеже»[11]. В Туркестанском крае за весьма короткий срок появился многочисленный «безземельный пролетариат». По заключению охранного отделения он составлял большую часть населения. Социальная база для деятельности революционных партий в силу этого существенно расширилась. Но вдвойне тревожило охранителей правящего режима, что лишившиеся земли дехкане стали пополнять ряды мюридов при ишанах, питаясь их милостью, и будучи готовыми на всё по первому зову своих «кормильцев»[12]. Врага мюриды и их хозяева усматривали в русских, которые принесли в Ферганскую долину грабительский капитализм, а сами к тому же являлись носителями чуждой веры. Так закладывались в Средней Азии основы воинствующего национализма и русофобии, сепаратизма и будущего басмачества.

*  *  *

Тревожно стало и в западных пределах империи. До «великих реформ» Александра II приток иностранного капитала в Российскую империю почти отсутствовал. Не было тогда в стране и острых межнациональных проблем. Угрозу целостности огромной империи представлял лишь «польский вопрос». Царское правительство пыталось решить его оригинально, но безуспешно. Известный марксист Ю.Мархлевский позднее писал: «Петербургское правительство стало ясно сознавать, что развитие промышленности в Польше является лучшим средством слияния Польши с Россией и стало явно покровительствовать польским капиталистам»[13]. И по свидетельству крупнейшего экономиста, академика и профессора Московского университета рубежа XIX-XX вв. И.И.Янжула (далеко не марксиста!) «промышленность Царства Польского представляла собой дитя правительственной опеки и многолетней заботливости русского государства, вспоенное и вскормленное на русских хлебах и на счёт русских потребителей (более 50% польских изделий вывозилось в империю)»[14].

Близ прусской границы, словно из-под земли, среди полей и лесов поднимался целый промышленный район. Если в 1827 г. численность населения Лодзи составляла всего 2843 человека, то в 1840 г. – уже 16 415, в 1860 — 32 639, в 1885 – 150 000, в 1897 г. – 316 209 человек. Вокруг Лодзи образовалось кольцо промышленных городов — «спутников»: Побияницы, Озорков, Згерж, Константинов, Александров и др. В предместье Варшавы развернула производство гигантская Жирардовская мануфактура. С проведением Варшавско-Венской железной дороги с веткой к прусской границе в районе станции Зомбиковицы было положено начало будущему городу Сосновицы, в котором с 1860 г. через три десятилетия открылись многочисленные промышленные предприятия. Крупные центры текстильного производства возникли в Ченстохове, Томашове[15]. Создавались они в основном иностранцами, или с огромным участием иностранного капитала.

Стремительное экономическое развитие западной окраины Российской империи на протяжении XIX в. обусловлено рядом факторов. Ещё указами императора Александра I от 20 марта 1809 г., 17 января 1812 г., 2 марта 1816 г., 18 и 21 сентября 1823 г. стимулировалось переселение в «русскую» Польшу 10 тысяч немецких ремесленников. Среди них оказались и крупные промышленники Кокериль, Фраже, Жирар и др. Им предоставлялись даровые помещения, гарантировалось временное освобождение от податей и военной службы. Для них был создан специальный колонизационный фонд[16]. Привилегии и льготы, дарованные зарубежным предпринимателям, сыграли свою роль. 

Особое значение имела отмена в 1850 г. таможенной границы между Царством Польским и «метрополией». Предпринимателям «русской» (колонизированной?) Польши даровалось право ввозить в Россию сырьё без всякой пошлины, а фабричные изделия собственного и даже иностранного производства облагались сбором в имперскую казну в размере лишь одного процента. Русские же товары, ввозимые на покорённую территорию, облагались польскими пошлинами в 15% стоимости[17].   И.И.Янжул не без оснований писал, что «присоединение к России создало для Польши обширный монополизированный рынок для всяких продуктов…, и великодушная Россия наложила на себя … огромную тяжесть в 15 раз большую, нежели на присоединённую страну»[18]. К тому же, в 1877 г. взимание пошлин в Российской империи стало производиться исключительно золотом, а в дальнейшем имело место только их повышение. Это стимулировало не ввоз товаров, а ускоренное вложение западного капитала в промышленное производство Привислинского края, что сопровождалось и формированием в «русской» Польше «европейского типа» буржуазии. В.И.Ленин усматривал в том набирающее силу противоречие между докапиталистическим государственным строем России и буржуазным развитием её западной окраины, ведущее к нарастанию тенденции отделения «передовой области от целого»[19].

Не малую роль в промышленном развитии «русской» Польши, нарастании межнациональных противоречий во всей России сыграло и то, что в 80-е гг. XIX в. царское правительство серьёзно «озаботилось еврейским вопросом». Лицам иудейского исповедания стали запрещать проживание в центральных, восточных и северных губерниях империи. В феврале 1911 г. VII съезд объединённого дворянства и вовсе принял решение о необходимости «очищать русскую землю от евреев, очищать твёрдо, неуклонно, шаг за шагом и по выработанному заранее плану»[20].  Началось массовое выселение евреев из Киева, Чернигова, Полтавы и других городов. Последствия оказались печальными. Общество фабрикантов и заводчиков Московского района в специальной записке «по еврейскому вопросу», адресованной председателю правительства и министру финансов империи В.Н.Коковцеву, отмечало, что «чрезвычайно участились выселения евреев… из местностей, где с ведома администраций они открыто жили и занимались торговлей и промыслами десятки лет, а товары их конфискуются. Это ввергает торговлю и промышленность в такую неопределённость и неустойчивость, при которой хозяйство страны и интересы купеческого класса не могут не претерпеть весьма серьёзных потрясений…»[21].

Огромный поток переселенцев-евреев устремился в Польшу. К началу Первой мировой войны их доля среди населения Царства Польского достигла 14%. Хорошо зная российскую действительность, многие из них, проявив деловую хватку, не мало способствовали ещё большему проникновению польских товаров на внутрироссийский рынок[22]. Всё это порождало не только острейшую конкуренцию различных групп буржуазии, но и осложняло без того не простые межнациональные противоречия, усиливало недовольство политикой самодержавного правительства в разных социальных слоях населения.

При огромной роли рынка России для польской индустрии всё возрастающий антагонизм предпринимательских кругов Привислинского края и собственно «русской» буржуазии был неизбежен. Не без помощи центральной власти эта «промышленная война» обрела затяжной характер. Московские фабриканты многократно обращались в правительство с просьбами о пресечении польской конкуренции. Известный монархист и один из учредителей черносотенного «Союза русских людей», издатель и журналист С.Ф.Шарапов преподносил обществу столкновение экономических интересов двух групп капиталистов как выражение «поединка славянской и германской расы», так как подавляющее большинство предпринимателей Царства Польского были выходцами из Германии. Правительство «для пресечения крайностей «паразитической» индустрии» создавало соответствующие комиссии, но результатом деятельности их явились лишь наукообразные трактаты типа изданной в Варшаве брошюры «Борьба Москвы с Лодзью». Добиться ощутимого успеха «русской партии» так и не удалось[23].

Но обострение конкурентной борьбы в экономической сфере обернулось усилением межнациональных противоречий в «русской» Польше. Сами лодзинские предприниматели, являвшиеся выходцами из Германии, вещали о том, что «гораздо опаснее для Москвы Белосток и его район», намекая, что в Сосновицах «треть рабочих – немцы, а в Лодзи – не более 8%»[24]. В Царстве Польском была развязана и широкая кампания антисемитизма, чему способствовало также разорение шляхты и значительной части мещанства, усматривавших виновников своих бед не в пороках капитализма, а в евреях, успешно осваивающих сферу торговли и промыслов[25].  Это создало и соответствующую почву для популяризации идей обособленности еврейства, создания ими национального государства, роста влияния стремительно набирающего силу сионизма.

Ещё в августе 1898 г. в Варшаве прошла первая (нелегальная) Всероссийская сионистская конференция, которая собрала более 160 делегатов из 93 городов и местечек империи[26]. В августе 1902 г. уже в Минске целую неделю открыто и с огромной помпой проходил Всероссийский сионистский съезд с участием около 600 человек, представлявших 120 городов и местечек.  Освещали действо 70 репортеров различных изданий. По всей стране к тому времени уже действовали сотни сионистских организаций. Деятельность их щедро финансировалась из-за рубежа, а в России был создан для того специальный колониальный банк[27]. Ещё не убитый эсерами В.К.Плеве писал в те дни: «В настоящее время, когда сионизм изменил первоначальное направление основать в Палестине независимое государство и путем эмиграции сократить миллионы евреев, населяющих империю… создал враждебные русской государственности течения, правительство всеми зависящими от него мерами должно преградить дальнейшее развитие сионизма в сказанном направлении»[28].

Расклад политических сил в «русской» Польше во многом определялся тем, что наиболее многочисленной и экономически сильной на этой территории оказалась буржуазия еврейского происхождения. Всё мощнее там заявлял о себе германский капитал. Польские предприниматели, численно превосходившие немцев, явно уступали им, а «русская» буржуазия не играла никакой заметной роли.

*  *  *

По мере развития капитализма, к концу XIX в., сепаратисты громко заявляли о себе уже едва ли не во всех национальных окраинах Российской империи[29]. Пробуждение этих разрушительных сил не было случайным. Допустив иностранный капитал в Россию, царское правительство оказалось не способным должным образом контролировать его. Более того, оно и само несколько десятилетий подряд проводило политику погружения страны в долговую яму зависимости от западных кредитов.  За непогашенным военным займом 1877 г. последовали займы 1893, 1894, 1896 гг. С 4 905 млн. руб. в 1892 г. внешний долг только за период до 1903 г. возрос до 6 697 млн. руб.[30], т.е. на треть. А затем последовали русско-японская война и революция 1905-1907 гг., нанесшие по государственной финансовой системе сильнейший удар. Покрывать ущерб вновь пришлось за счёт роста госдолга с 6,6 млрд. руб. до 8,7 млрд. руб. Помощь царскому правительству в виде огромной ссуды в 843,7 млн. руб. опять оказали банкиры Франции[31]. Русское самодержавие окончательно оказалось в долговой кабале у Парижа и «финансовых гениев» с берегов Сены и Темзы. Львиная доля царских долговых обязательств контролировалась оборотистыми Ротшильдами, у которых в России были интересы во многих отраслях экономики. 

            Новые тенденции капиталистического развития стран Западной Европы и Америки (обострение конкурентной борьбы, усиление процесса монополизации производства и т.д.) побуждали деловые круги этих государств вкладывать средства в организацию банков, железнодорожных обществ и предприятий различных отраслей экономики России, суливших высокие прибыли. Даже маленькая Бельгия торопилась внедриться на российский рынок, на освоение которого к началу ХХ в. было направлено около 730 млн. франков, или 275 млн. руб. Особый интерес брюссельские финансисты и предприниматели проявляли к русской металлургии, куда они направили треть капиталов (227,3 млн. франков), каменноугольным шахтам и горнорудной промышленности (более 120 млн. франков)[32]. Как сообщал эксперт министерства торговли Бельгии М.Ловиг, в 1909 г. объём инвестиций фирм и банков этой страны в российскую экономику уже достигал 850 млн. франков[33].

            Таким образом, российский банковский и промышленный капитализм к началу      ХХ в. имел преимущественно космополитическую основу. Даже в традиционно «русской» текстильной отрасли влияние иностранцев было колоссальным. Известный немецкий экономист Г.Шульце-Геверниц, являвшийся знатоком российской экономики, отмечал, в частности, исключительную роль конторы Л.Кнопа, при посредстве которой было основано 122 прядильные фабрики. Располагая неограниченным кредитом у ряда крупных английских фирм и осуществляя поставки в Россию текстильного оборудования, Кноп сосредоточил контрольные пакеты акций многих предприятий[34]. «Даниловская, Воскресенская, Измайловская мануфактуры – это тот же Кноп. Даже в некоторых морозовских предприятиях… Кноп был влиятельным акционером», — констатировали современники[35].

            Англичане через заключение в 1903 г. шотландским трестом «L.V.Coast Lmtd» соглашения с Невской ниточной мануфактурой, по существу, монополизировали всё ниточное производство в России[36]. Другая английская фирма «Anglo-Russian Faktor» располагала львиной долей акционерного капитала трёх крупных текстильных фабрик Петербурга, объединённых под вывеской «Лютш, Чешер и Воронин»[37]

Французский капитал прочно утвердил свои позиции в шёлково-ткацком производстве, получившем развитие в основном в окрестностях Москвы. Выходцам из Франции принадлежали фирмы Жиро, Симоно, Катуара, Франко-русского товарищества, и Товарищества шёлковой мануфактуры. Они же располагали рядом предприятий, занятых переработкой смешанных волокнистых веществ, шерсти, хлопка. На основании французского устава действовала одна из крупнейших мануфактур в Центральном промышленном районе. С русским уставом, но благодаря инвестициям парижских банков шло развитие гигантской Жирардовской мануфактуры близ Варшавы. Не без участия бизнесменов с далёкой Сены происходило становление Каспийской мануфактуры в Баку[38]. Всего в начале ХХ в. французским гражданам в виде акций и облигаций принадлежали полностью или частично 23 предприятия текстильной промышленности собственно в России и ещё 11 – в Царстве Польском[39].

Немецкие капиталисты, выступив ещё во второй половине XIX в. одними из организаторов мануфактур в Привислинском крае, и в дальнейшем сохранили за собой 40% этих активов. Они играли не последнюю роль в конкурентной и политической борьбе польской буржуазии с промышленниками Москвы и петербургской бюрократией[40].

В роли поставщиков сырья для текстильных предприятий России и за рубеж в качестве ведущих выступали американская фирма «Стукен и К» и германская «Якоби и Зоргаген», производившие закупку шерсти на Волге, на Кавказе, в Ростове и Средней Азии. Иностранные предприниматели располагали свободными капиталами, добились в соответствующих инстанциях снижения фрахта при доставке шерсти от Верхнеудинска до портов на Балтике. Применяя дорогостоящие прессы, выписанные из Европы, они имели возможность уменьшить объём каждой кипы в 2-5 раз и использовать железнодорожные вагоны более рентабельно. Доставка сырья от Урги (Монголия) через Либаву до Нью-Йорка, осуществляемая К.Стукеном, стоила столько же, что российским фабрикантам до поволжских городов. Российским предпринимателям пришлось сдаваться немцам и американцам[41].

Россия и в начале ХХ в. не имела конкурентов в выращивании льна-сырца и производстве тканей из льна. Но штаб-квартира Международной федерации этой отрасли находилась в Генте (Бельгия). Дошло до того, что в 1909 г. она потребовала от царского правительства издания особого закона о регламентации торговли льном. Естественно, не в ущерб западному капиталу[42].

В целом ведущие отрасли дореволюционной российской промышленности едва ли не полностью оказались в зависимости от иностранного капитала. Производство металлов на 55% находилось под контролем французских дельцов. Немцам в нём принадлежала доля в 22%. Ещё 10% чугуна и стали в России выпускалось на совместных франко-германских предприятиях. 

В горнодобывающей промышленности положение было аналогичным. Немецким фирмам и промышленникам принадлежала каждая шестая тонна угля, добытая на русской территории. Невзирая на глубокие межгосударственные германо-французские противоречия, буржуазия этих двух стран была готова и к совместной эксплуатации российских недр, и дешёвого труда. Объединённые франко-германские фирмы контролировали добычу угля в России ещё на 10,5%. Основной же объём в 74,3% добываемого в Российской империи угля принадлежал исключительно французскому капиталу[43].

Абсолютный контроль над меднорудной промышленностью России был установлен англо-русской финансовой компанией, известной под названием Кыштымской корпорации. Инициатором её создания выступили Д.Уркварт и торговый дом «Вогау и К°», предварительно скупившие преимущественное право (опцион) на приобретение уже существовавших на Урале горных заводов. В 1908 г. в Лондоне была зарегистрирована крупнейшая «русская» компания, сосредоточившая в своих руках всю реализацию уральской меди.  Пребывающие на британских островах К. Лесли; Г. Браун, Г. Гувер, Ю. Морган, Т. Рейнольдс, А. Смит, Ф. Стробарт, упомянутый Д.Уркварт, и якобы русский барон В. В. Меллер-Закомельский имели ввиду и возможность получения дополнительной прибыли от добычи имевшихся на Урале месторождений россыпного золота, серебра и других полезных ископаемых. Торговый дом «Вогау и К°» обрёл основной капитал «Товарищества латунного и меднопрокатного заводов Кольчугина» и овладел целым рядом уральских металлургических заводов, активно проникал в угольный и цементный бизнес и даже отметился в сфере производства и реализации сахара и мануфактуры. Лондонские вкладчики стали получать баснословные доходы от деятельности Кыштымской корпорации и торгового дома «Вогау и К°», вступивших в соглашения с монополистическими синдикатами «Медь» и «Кровля»[44].

Казалось бы, с введением в 1897 г. золотого стандарта рубля государство было заинтересовано в бесперебойной добыче золота и особом контроле за развитием этой отрасли. Но и здесь не обошлось без чрезмерного зарубежного влияния. Так, крупнейшее акционерное общество «Ленское золотопромышленное товарищество», невзирая на огромные кредиты Государственного банка, было доведено его правлением, где доминировали Г.Гинсбург, М.Майер, В.Бок, М.Варшавер, К.Винберг до состояния, близкого к банкротству. Пришлось прибегнуть к помощи «Русской горнопромышленной корпорации», которая являлась далеко не русской. Законодательство Российской империи не предусматривало участие иностранных обществ в разработке недр[45]. Потому была создана в 1906 г. фиктивная «Russian Mining Corporation, Ltd.» с целью инвестирования британских капиталов в российские горнодобывающие предприятия и размещения ценных бумаг российских предприятий на Лондонской бирже. Корпорация действовала по русскому уставу, но учреждена была по инициативе брокерской конторы «Л.Гирш и Ко» и при участии крупных южноафриканских золотопромышленных фирм, имевших штаб-квартиры на берегах Темзы. Англичане через посредническую структуру получили возможность покупать, продавать и арендовать прииски.  Летом 1908 г. семейство Г.Гинсбурга, давно имевшее деловые контакты с известными европейскими банкирами и состоявшее в родстве с Ротшильдами[46], а также влиятельные петербургские чиновники окончательно сторговались о создании нового общества «Lena Goldfields Co., Ltd» («Лена Голдфилдс»), основные места в правлении которой заняли иностранцы. Лорд Гаррис, являвшийся председателем правления «Объединённых золотых приисков Южной Африки» пригодился и в России в том же качестве лишь с формальной приставкой «вице».

Англичане, скупив у акционеров доли в самой крупной золотопромышленной компании, стали доминировать в ней. Солидный пакет акций, разумеется, был преподнесён в дар царской семье, часть акций — распределена по символической цене среди членов русского правительства. Привилегированными акционерами «Лена Голдфилдс» стали: С.Ю.Витте, министры торговли и промышленности В.И.Тимирязев и С.И.Тимашев, директор Государственного банка Н.И.Бояновский, мать Николая II вдовствующая императрица Мария Фёдоровна. Очень скоро в разработку обществу передали 433 прииска, несколько десятков тысяч десятин золотоносной земли, за что в казну вносились всего-то от 10 до 20 коп. за десятину. Дальше – больше. Даже после известных кровавых Ленских событий 1912 г., когда комиссия сенатора С.С.Манухина, назначенная самим императором, пришла к выводу, что правление «Лензолота» вело двойную бухгалтерию, грабило трудящихся, не расплачивалось должным образом с государством, —  Госбанк передал в управление компании дополнительные активы[47]. Самодержавное государство и в данном случае проявило удивительный патернализм в отношении иностранного капитала, на службе у которого оказались многие из высших чиновников Российской империи. Тот же министр торговли и промышленности В.И.Тимирязев, оставивший сей пост, чтобы возглавить правление британской «Lena Goldfields Co., Ltd», был также членом и председателем совета Русского для внешней торговли банка, совета Петроградского частного коммерческого банка, правлений ещё около 10 крупных акционерных компаний. При этом он во многом продолжал определять промышленную и торговую политику империи, поскольку являлся председателем Совета съездов представителей биржевой торговли и сельского хозяйства, был членом Государственного совета. В русско-английской торговой палате он тоже был главным действующим лицом.

Известно, что российским властям при баснословных богатствах страны почти всегда не хватало денег для инвестиций в экономику и поддержания должного уровня жизни населения. Но во времена императора Николая I в России чеканили монеты 3-х и 12-ти рублёвого достоинства из платины, что способствовало укреплению финансовой системы государства и позволило развить добычу платины на Урале до 3 тонн в год. Однако, опасаясь фальшивомонетчиков, их неожиданно вывели из оборота. В хранилищах казначейства оказались около 35 тонн платины. Добычу её сократили почти в 100 раз. И в этот момент, когда после военного поражения в Крымской войне денег вновь стало катастрофически не хватать, новый министр финансов Российской империи   М. X. Рейтерн уговорил Александра II продать столь «ненужную» платину британской фирме «Джонсон, Маттей и К°»[48]. Понятно, что скоро платину объявили драгоценным металлом и взвинтили цену на неё выше золота в 3-4 раза. Всё добытое в России и оплаченное уральским старателям по минимуму, поставлялось на рынки западных стран, принося баснословные барыши подданным английской королевы. Так Великобритания, не добывавшая ни золотника платины, получила и в этой отрасли коммерческую монополию[49]

Иностранный капитал абсолютно доминировал и в нефтяной промышленности Российской империи. Вездесущие Ротшильды, находясь в Париже, не только скупили основной объём закладных на бакинские нефтепромыслы, но и профинансировали строительство железной дороги и нефтепровода от Баку до Батума, который сразу же превратился в крупнейший нефтяной порт мира. Затем финансовые воротилы объединили усилия в деле освоения сырьевого рынка России с представителями британского и голландского капитала М.Сэмюэлем и Г.Детердингом. «Каспийско-Черноморское общество», имевшее отделения в городах Поволжья, Прибалтике, Белоруссии, Царстве Польском – это тоже Ротшильды. Нефтеэкспортный «Мазут» с танкерным флотом – они же. Но в 1912 г., обладая инсайдерской информацией о приближающейся европейской войне и проигрывая конкурентную борьбу за нефтяные рынки в России братьям Нобилям, а за её пределами – американским Рокфеллерам, Ротшильды предпочли уступить кавказские промыслы английским компаньонам, получив взамен огромный пакет акций фирмы «Шелл» в Париже. Британский капитал и Нобили осуществляли абсолютный контроль и за деятельностью съездов бакинских нефтепромышленников – организации весьма важной для воздействия на правительственные структуры. Председателем Совета съезда являлся опять же иностранец — австрийский подданный А. Фейгель, а за его спиной скрывался зять всё того же А. Ротшильда — М. Ефрауси[50].

Имея иностранное гражданство, многие деловые люди находили нужным записаться и в российское подданство, что позволило, например, Д.Вишау осуществлять представительство состоятельных англичан и британских фирм в Азовско-Донском коммерческом банке. Его же Лондон уполномочил быть агентом в России при «Австралийско-Майкопском нефтяном обществе», «Бакинском обществе русской нефти», «Соединенном русском нефтяном обществе», «Международном Майкопе», «Челекенском нефтяном обществе». Он стал владельцем нефтяных промыслов в Грозном (22 скважины), совладельцем и распорядителем торгового дома «Биби-Эйбатское транспортное пароходство» в Баку и торгового дома «Д.Вишау-комиссионная контора» в Петербурге.

Оборотистый британец оказался членом правлений многих других весьма доходных якобы «русских» предприятий: «Биби-Эйбатского нефтяного общества», Сысертского горного округа, «Российского горнопромышленного комиссионного общества», «Рижского общества срочного пароходства» и др. В годы Первой мировой войны в Петрограде сочли, что именно Д.Вишау лучше всех справится с поставками платины для производства боеприпасов и назначили его ответственным за этот весьма доходный промысел[51].

В российском подданстве числился и упомянутый выше владелец золотоносных приисков и медеплавильных заводов Урала и Сибири англичанин Д.Уркварт. Но ещё до того, как создать Кыштымскую корпорацию, он тоже объявился на Кавказе, где объединил вокруг себя уже промышлявших там иностранцев. Foreign Office вскоре назначил его британским вице-консулом, что не мало способствовало объединению дельцов с Туманного Альбиона, обретающих огромные прибыли в районах Баку, Грозного и Майкопа, Сам Д.Уркварт возглавил ряд крупнейших «русских» нефтедобывающих компаний: «Общество для добывания русской нефти и жидкого топлива (Олеум)»,  «Шибаев», «Биби-Эйбатское нефтяное общество», а затем и «Бакинское общество русской нефти». Позднее он объявился в Лондоне с тем, чтобы учредить Англо-Сибирскую компанию и приступить к овладению богатствами Урала и Сибири[52].

Понятно, что особое внимание представители иностранного капитала уделили российским финансам и банковскому сектору. С конца XIX в. учреждённый при активнейшем участии крупнейшего французского «Банк де Пари э де Пэи-Ба» Русско-Китайский банк мгновенно стал играть выдающуюся роль в осуществлении внешнеполитического курса Петербурга. Этот «русский» банк, абсолютное большинство акционеров которого пребывали во Франции, охотно ссужал русское правительство во время подавления «боксёрского восстания» в Китае, за что ему позволили распорядиться значительной частью легко полученных ресурсов и провести ряд спекулятивных операций с ними.  Были дарованы и всевозможные льготы: освобождение от налогообложения иностранных агентств, право выдачи обязательств на сумму не в пять, а в десять раз превышающую капитал банка и др. Однако, после поражения России в войне с Японией и революционных потрясений 1905-1907 гг. Русско-Китайский банк неожиданно для российского правительства «сдулся». Его акции рухнули в 2007 г. Но известно, что «свято место пусто не бывает».

С участием всё тех же французских финансовых монополий «Сосьете женераль etc.», «Банк де Пари э де Пэи-Ба», «Банк де л’Юнион паризьен» в 1910 г. появился новый Русско-Азиатский банк, в котором доля иностранного капитала превышала 75%. Крупные российские чиновники оказались лишь на подхвате в составе его правления и среди обладателей акций. Не удивительно, что и этот банк мгновенно занял ключевые позиции в системе капиталистического хозяйства Российской империи. Под его контролем оказались ведущие отрасли машиностроения, производство оружия, железнодорожное строительство. Более 160 крупных компаний с совокупным объёмом капиталов свыше миллиарда рублей постоянно кредитовались в Русско-Азиатском банке[53]. В самый канун Первой мировой войны с шестью другими банками парижские «русско-азиаты» взялись за усиление процесса монополизации нефтяной промышленности и организовали Русскую генеральную нефтяную корпорацию (Russian General Oil corp.) – своеобразный трест, должный устранить конкуренцию Нобелей, которые имели поддержку куда более русских Азовско-​Донского и Волжско-​Камского банков[54].

Российский финансовый рынок успешно осваивали не только дельцы из Парижа, Лиона, Лондона, но и крупнейшие немецкие банки. «Дейче банк» абсолютно доминировал в «Русском банке для внешней торговли». а «Дисконтогезельшафт» — в «Петербургском международном торговом банке». В 1914 г. увидело свет исследование Е.Агада, являвшегося банковским служащим и со знанием дела осветившего деятельность крупнейших банков России[55]. В.И.Ленин в своих «Тетрадях по империализму» обратил внимание на справедливость вывода этого финансового специалиста, что петербургские банки, «будучи по видимости «русскими», по источникам средств «иностранными», а по риску — «министерскими», выросли в паразитов русской хозяйственной жизни…»[56].

В подтверждение паразитарного характера политики царского правительства, потворствующего иностранному капиталу, вождь революции особо отметил ряд фактов, приведённых в книге Е.Агада. Из государственной казны сотни миллионов рублей направлялись для осуществления «дикой банковской спекуляции». Вскрылась масштабная коррупция во власти. Со ссылкой на конкретные источники «английские газеты подтвердили…: одно лицо получило 12 миллионов франков… из русского займа 1906 г.» и «сотни миллионов» комиссионных[57].  Это не был лишь частный случай, что и обусловило однозначный вывод: в стране «полное господство финансовой олигархии; она владычествует и над прессой, и над правительством». Тайные гонорары, ставшие явью российской действительности, доходили: до миллиона – министру, четверти миллиона – послу и внушительных расходов на подкуп прессы[58].

Становилось очевидным, что финансовое благополучие империи Николая II было весьма мнимым, невзирая на «устойчивый», обеспеченный золотым содержанием, рубль. В 1905 г. Ленин в статье «Европейский капитал и самодержавие» привёл на этот счёт многочисленные свидетельства из авторитетных изданий стран Запада. Со ссылкой на   публикацию «Платежеспособна ли Россия?» в органе британских консерваторов газете «Times», раскрывавшей «хитрую механику» финансовых проделок российского правительства, он писал: «Они хозяй­ничают вечно в убыток. …входя глубже и глубже в долги. При этом выручка от займов помещается, на время от одного займа до другого, в госу­дарственное казначейство, и на «золотой запас» с торжеством указывают, как на «сво­бодную наличность». Золото, полученное взаймы, показывается всем и каждому как доказательство богатства и платежеспособности России!»[59].

Не отрицая наличия у царского правительства золотого запаса, англичане находили, что «Россия прямиком идет к банкротству. Ее национальный баланс с каждым годом погружает ее глубже в долги. Ее долги пред иностранцами превышают народные средства, и у нее реального обеспечения этих долгов нет. Ее золотой запас есть колоссальный эмберов шкаф[60], пресловутые миллионы в котором ссужены жертвами обмана и служат для дальнейшего их обманывания«[61].

Предоставление займов и иностранных инвестиций стало мощнейшим средством давления на царизм. «…Происходит, то, что можно назвать спекуляцией международной буржуазии на избавление России от революции и царизма от полного краха. Спекулянты оказывают давление на царя путем отказа в займе. Они пускают в ход свою силу — силу денежного мешка», — писал В.И.Ленин[62].

Зависимость от иностранного капитала оборачивалась и тем, что даже заказы военного ведомства России на корабли и пушки, размещённые на «русских» Путиловском, Невском, Балтийском и иных заводах, тоже исполнялись, лишь получив одобрение в Париже, а то и в Берлине.  Морской министр С.А.Воеводский в 1910 г. писал председателю Совета министров П. А. Столыпину: «Путиловский завод… в настоящее время является представителем Круппа и Шнейдера… получает первые валовые заказы, на которых оплачивает премии Круппу и Шнейдеру, а также все оборудование, необходимое для каждой системы…  полная зависимость обороны государства… как в отношении стоимости, так и в отношении сроков…; …такая зависимость от частного завода недопустима еще и потому, что государство не может быть поставлено в зависимость от разного рода случайностей, с которыми связано всякое акционерное предприятие»[63].

Через год уже военный министр В.А.Сухомлинов[64] забил тревогу, углядев угрозу безопасности отечества в том, что на многих предприятиях, выполняющих оборонные заказы, персонал во множестве пребывает в иностранном подданстве. Обнаружилось, что в Русском обществе для выделки и продажи пороха, имевшим филиалы во многих регионах Российской империи, все служащие, за исключением рабочих, — иностранные подданные. Командовавший войсками гвардии и столичным военным округом великий князь Николай Николаевич тоже отмечал существование в окрестностях Петербурга заводов по производству порохов и взрывчатых веществ, «находящихся всецело в руках иностранных подданных, руководимых и направляемых из Германии»[65]. Но даже при том, что и военный министр, и родной дядя царя считали несостоятельными надежды на нормальную работу подобных предприятий в случае войны, близкий ко двору тайный советник, член Государственного совета, министр торговли и промышленности С.И.Тимашев, входивший и в Особое совещание по обороне, не считал возможным введение ограничительных мер в отношении «существующих уже акционерных обществ», пусть даже и ответственных за производство взрывчатки. Мотивировал он это тем, что уставы этих обществ были высочайше утверждены, а потому пересмотру не подлежат[66]. Обеспечение армии и флота Российской империи во многом зависело от контрактов с зарубежными фирмами. Британские, французские и германские компании «Виккерс», «Крезо», «Шнейдер», и «Крупп», борясь за сулившие огромные прибыли русские заказы, прибегали к масштабному подкупу должностных лиц. Они обзаводились нужными людьми в окружении царя, в правительстве и Государственной думе[67], что больше и больше разлагало власть на всех её уровнях.     

            Тем временем в Европу через порты России, где опять же доминировали иностранные коммерсанты и торговые фирмы, шёл поток русского хлеба, мяса, масла, чёрной и красной икры, сахара, лесоматериалов, льна и много чего ещё. Петербург, Рига, Одесса оказались прочно связанными судоходными маршрутами с Любеком, Штеттином, Гамбургом и Бременом — в Германии, Лондоном, Гуллем и Ливерпулем — в Англии, Амстердамом и Антверпеном – в Голландии, Гавром и Марселем – во Франции, Нью-Йорком – в Североамериканских Штатах. Фирмы: Штиглица, Торнтона, «Томпсон и Бонар», «Гилл и Вишау», В.Брандта, Ралли, Скараманги, Родоканаки, Капгерра, «Фрерихс — Кноп» и др. прочно держали первенство в международной торговле Российской империи. В том способствовали им, открывая кратко- и среднесрочные кредиты, крупнейшие банкирские дома Европы — «Фрюлинг и Гошен», «Гут и К°», «Клейнворт и К°», братьев Берингов, конечно же, всё тех же Ротшильдов, многих континентальных банков, включая и Лондонское отделение Русского для внешней торговли банка[68].

Из страны вывозились отнюдь не излишки. Состояние сельского хозяйства Российской империи было намного хуже, чем в странах Европы. По поголовью крупного рогатого скота в расчёте на количество населения Германия, Франция, Англия явно опережали империю Николая II. Продуктивность голландских и датских коров была существенно выше. Но Россия при этом не импортировала животное масло и мясо, а вывозила и то, и другое в возрастающих объёмах. В 1904 г. в европейские страны было поставлено 315,7 тыс. пудов отменного сибирского масла, произведённого в Тобольской губернии, в 1912 г. – 4 452 тыс. пудов, т.е. в 14 раз больше, а рост поголовья коров за это время составил лишь 25%.  Но датские, английские и немецкие коммерсанты вкупе с американцами поставили в зависимость русских кормильцев Западной Европы и побудили их к сбыту большей части произведённого.

Поставки в кредит сельскохозяйственного оборудования со складов «Международной компании жатвенных машин», входившей в финансовую группу американца Моргана, и оснащения для маслобойных заводов превратило сибирских крестьян в данников иностранного капитала. 90% произведённого ими масла поставлялось за бесценок на склады датских, британских и немецких фирм «Полизен», «Эсман», Брюля и Тегерсена, «Сибирской компании», конторы Корха, Фиента и др., а оттуда – в Европу. Русскому крестьянину за пуд масла платили всего-то 8 руб. Экспортная цена была вдвое выше. В Лондоне менее качественное датское или шведское масло (и везти-то было всего-ничего) стоило существенно дороже русского[69]. Аналогично обстояло дело с вывозом из России мяса. С 1908 г. по 1912 г. экспорт его вырос с 96 тыс. до 544 тыс. пудов, что принесло иностранным фирмам почти 14 млн. золотых рублей чистой прибыли. А в Российской империи в 1911-1912 гг. голод переживали более 30 млн. человек, причиной чего явился не столько неурожай, сколько вывоз на мировой рынок 53,4% собранного хлеба, ибо и в Европе случился серьезный недород зерновых, что привело к росту цен на продовольствие. А ради прибыли, как известно, капитал готов на любое применение, вплоть до преступления. Дошло до того, что выпускаемый на внутренний рынок сахар облагался высоким акцизом, а при вывозе его за границу предусматривался возврат взимаемых казной денег. В результате русский сахар в Лондоне в 1917 г. стоил на 61,3% дешевле, чем в стране, его производящей[70]. 

             Современникам было очевидно, что зарубежные предприниматели, усердно осваивающие богатства России, «хуже осведомлены о действительном положении дел страны, и гораздо менее русских заинтересованы в «политике»: им подавай лишь приличный дивиденд, а до всего прочего дела нет»[71]. На съездах Союза представителей промышленности и торговли часто звучало, что необходимо «…отуземить иностранный капитал, заставить его выполнять русскую работу»; «…выкупить мало-помалу из рук иностранцев отечественные предприятия»; избавиться от «властного международного капитала, открыто идущего к бескровному завоеванию России»[72]. Не тут-то было!   

*  *  *

Не приемля капитализма и будучи вынужденным всем ходом исторического развития и сложившимися после поражения в Крымской войне обстоятельствами ускоренно насаждать современную промышленность, царизм допустил чрезмерное проникновение в страну иностранного капитала. Видные деятели революционного движения отмечали, что правительство «в интересах фиска» предпринимало «судорожные усилия… в несколько лет довести капиталистическое развитие России до высшей точки»[73]. При этом «…государственные займы не были единственным путём иммиграции европейских капиталов в Россию. Те же самые деньги, впитавшие в себя добрую долю русского государственного бюджета, возвращались… как торгово-промышленный капитал, привлекаемый её (России – А.К.) не тронутыми естественными богатствами…»[74].  Результатом явилось то, что вторгшийся с Запада капитал преобразовал «архаические города» в центры индустрии с пролетариатом «в огромных массах». А «немногочисленная буржуазия, — оторванная от «народа», наполовину чужестранная, без исторических традиций, одухотворённая одной жаждой наживы…», —  оказалась весьма слабой опорой монархии[75]. «Выращивание миллионеров» отечественного пошиба, получавших неслыханные для владельцев английских, французских и немецких предприятий прибыли[76], отнюдь не укрепило режим. Даже напротив, существенно расшатало его.

В силу того, что становление крупной промышленности в России во многом было обусловлено необходимостью удовлетворения потребностей государства и казённые заказы играли особую роль, буржуазия являлась союзником существующей политической системы лишь до поры, когда становилась ощутимой узость рынков сбыта товаров. В начале ХХ в., проиграв войну Японии, царизм наглядно продемонстрировал неспособность к расширению внешних рынков для российской промышленности. Потеряли даже то, что имели в Манчжурии, Китае, Корее. Стало приходить и осознание того, что. ограниченный спрос со стороны массового потребителя во многом обусловлен существующим государственным строем. В ходе неудачной русско-японской войны буржуазия продемонстрировала царизму «революционную позу», и только размах народного движения напугал её, побудив после манифеста 17 октября 1905 г. шарахнуться в объятия самодержавия[77].

Правительство Николая II не редко разрушало то, что им же и созидалось, ибо воспринимало в конечном счёте силы капитализма как враждебные. В этом не было ничего парадоксального. «Капиталистическое производство… преисполнено внутренних противоречий, —  которые развиваются и становятся явными по мере его развития. Эта тенденция — разрушать свой собственный рынок одновременно с его созданием -…одно из таких противоречий, — писал Ф.Энгельс Н.Я.Даниэльсону в сентябре 1892 г. — Другое противоречие это — то безвыходное положение, к которому приводит капиталистическое производство и которое в стране без внешнего рынка, как Россия, наступает скорее, чем в странах, более или менее способных к конкуренции на открытом мировом рынке»[78].

 На рубеже веков ярко стала проявляться и «реакционность протекционизма, задерживающего экономическое развитие страны, служащего интересам не всего класса буржуазии, а лишь кучки олигархов-тузов»[79]. Но даже они фактически подталкивали царизм к катастрофе. Этот слой буржуазии покусился на государственный сектор экономики. Казна и раньше представлялась им лакомым и привлекательным куском, но ввиду жесточайшей конкуренции между множеством поставщиков, всё ограничивалось относительно небольшими хищениями и не совсем внушительными взятками. С возникновением монополий, объединений фабрикантов и присутствием в России солидных иностранных капиталов решался вопрос уже о том, «чтобы проглотить казну живьём, без остатка, чтобы подчинить её всецело своей воле». По существу, буржуазия предпринимала решительный шаг «к экспроприации огромной отрасли государственного хозяйства в пользу синдикатных организаций»[80]. Коррупция в этой ситуации обрела иные масштабы и власть стала намного более продажной.

Протекционизм обеспечивался, прежде всего, введением высоких таможенных пошлин, ограждающих российскую промышленность «от вольного воздуха международной конкуренции».  Страны Запада в ответ спешили ответить повышенными пошлинами на русский хлеб и сырьё, от чего невосполнимые убытки несли и помещики, и крестьяне. В результате, на внутреннем рынке при высокой стоимости промышленных изделий утвердились относительно низкие цены на продукцию сельского хозяйства. Из аграрного сектора постоянно «вымывались» капиталы и трудовые ресурсы. Доходность сельскохозяйственного производства падала. Разорялись огромные массы хлебопашцев. Сбывался худший для самодержавия сценарий – разрушался «патриархальный строй, коим жила святая Русь». Обезземеливалось дворянство, более не представлявшее собой «сильного, крепкого, сплочённого сословия»[81]. Монархия лишалась главной социальной опоры. А беднеющее крестьянство пополняло пролетариат – армию грядущей революции.

  *  *  *

Иностранный капитал активно проявлял себя, не только вторгаясь в экономику России и занимая в ней ведущие позиции, ссужая царский двор и правительство, ставя тем самым их в зависимость от политических и олигархических кругов Лондона, Парижа (прежде всего) и Берлина. Вместе с этим, самые влиятельных буржуа планеты объявили настоящую войну стране, приносящей им внушительные дивиденды. Ротшильды во время русско-японской войны открыли в своих банках неограниченный кредит правительству микадо, что позволило Токио вести боевые действия на море и на полях Маньчжурии значительно дольше, чем предполагали в штабах Российской армии и флота. В отношении Петербурга Европа, как водится, ввела тогда негласные санкции, закрыв всякую возможность получения ссуд. Президент Франции. Лубэ и премьер-министр Рувье подтвердили, что ни о каком займе денег в их стране речи быть не может до завершения войны. Германский император Вильгельм, давая характеристику российскому кузену Николаю II, оказавшемуся в финансовой зависимости у французских ростовщиков-банкиров, писал, что «он (т.е. царь – Ред.) по отношению к галлам – из-за займов – слишком бесхребетен»[82]. Грабительский кредит был предоставлен Парижем только после подписания в Портсмуте (США) позорного для России мира с Японией. Но и после этого, готовясь к войне с Германией, «французский финансовый империализм… размещение новых русских займов в Париже ставил в зависимость от строительства русских стратегических железных дорог и значительного увеличения армии«[83].

            Наиболее влиятельные американские бизнесмены действовали и вовсе с присущим им размахом, предельно нагло и открыто. Крупнейшая в США фирма «Кун, Леб и K°» предоставила Японии на ведение войны колоссальный заём в 200 млн. долларов. После поражения царизма банкиры из группы Я.Шиффа взялись за создание специального фонда, «чтобы посылать в Россию оружие и руководителей». Не скрывалась и цель: «Подлую Россию, которая стояла на коленях перед японцами, мы заставим стать на колени…»[84]. 

Императорскую Россию, правящие круги которой оказались в финансовой кабале у Лондона и Парижа, зависимую от иностранного капитала, удалось втянуть в мировую войну, тягот которой она не перенесла и оказалась ввергнутой в революционные потрясения и гражданскую войну, во многом спровоцированную интервенцией извне. При этом правящие круги Великобритании, Франции и США с лёгкостью и цинично сдали победившей революции (Февральской, буржуазной!!!) верного союзника Николая II, даже не дожидаясь отречения его от престола. Уже 1 марта 1917 г. Париж и Лондон официально уведомили через своих послов в Петербурге, что «вступают в деловые отношения с Временным Исполнительным Комитетом Государственной Думы — единственным законным правительством России»[85]. Премьер-министр Великобритании Ллойд Джордж поведал парламенту, что свержение русского монарха открывает новую эпоху в истории мира и демонстрирует победу принципов, из-за которых в Европе и была начата война[86].  Ежедневная лондонская «Дэйли ньюс» и вовсе договорилась до признания, что «Февральская революция — величайшая из всех одержанных союзниками побед, этот переворот несравненно важнее, чем победа на фронте»[87]. Она обещала буржуазии стран Запада несравненно больше, чем поражение германской и австро-венгерской армий. В «демократическую» и почти «республиканскую» Россию сразу хлынул поток эмиссаров, уполномоченных Лондоном, Парижем и Вашингтоном. Знаменитый писатель и разведчик С.Моэм признавался: «мне давалось много денег: половину их ассигновали Соединённые Штаты, другую – Великобритания…»; «…ехал разработать план, как предотвратить выход России из войны и не дать большевикам захватить власть»[88]. Это бы означало окончательный крах России, в которой уже начался парад суверенитетов по всему периметру национальных окраин.

Политика самодержавного правительства, заинтересованность конкретных сил за рубежом в расчленении Российской империи, недальновидность подавляющей массы экономически господствующего класса создавали не просто почву для революции, но и для гибели страны, окончательного её краха. Крупнейший русский предприниматель П.П.Рябушинский признавал: «Многие из нас давно предчувствовали катастрофу», отмечая при этом, что «русская буржуазия, численно слабая, не в состоянии была выступить в ответственный момент той регулирующей силой, которая помешала бы событиям идти по неверному пути». «Вся обстановка прошлого не способствовала нашему объединению, — сетовал он, — и в наступивший роковой момент стихийная волна жизни перекатилась через всех нас, смяла, разметала, разбила»[89]. Российская буржуазия, в условиях наступившей «демократии» и «свободы» и не дожидаясь прихода к власти большевиков, предпочла разбежаться по национальным квартирам. Почва для этого была подготовлена политикой самодержавия, и особенностями развития капитализма на окраинах страны.

  *  *  *

Уже в марте 1917 г. не на пустом месте в Минске был образован Белорусский национальный комитет, а в июле того же года на совместном съезде буржуазно-националистических организаций – Центральная рада белорусских организаций, переименованная в октябре 1917 г. в Великую белорусскую раду, которая считала себя будущей государственной властью[90].

Николай II ещё не подписал манифест об отречении от престола, а в Киеве уже разрабатывались планы самостийности Украины. 4 марта 1917 г. там была создана Центральная рада из представителей буржуазных и «социалистических» партий. Никакой народ этот «парламент» не избирал. В июне 1917 г. Рада заявила о претензиях на государственную власть[91]. Украинский сепаратизм располагал серьёзной опорой в высших кругах униатской церкви на Галичине, многие из духовных лиц которой находились на службе австрийской разведки. Митрополит А.Шептицкий задолго до начала Первой мировой войны оповестил своих «проповедников», находившихся на территории Украины и Белоруссии, о мобилизационной готовности. «Настал час, когда апостольские жнецы должны приступить к сбору урожая. Будьте готовы», — призывал он свою агентуру. Лозунг под которым велась агитация в пользу прогерманского блока, был прост: «Прочь от Москвы!…».

В 1908 г. А.Шептицкий, обретя одобрение Ватикана и венского императорского двора, с фальшивыми документами на имя доктора Е.Олесницкого проездом через Берлин пересёк российскую границу. Он побывал в Вильнюсе и Минске, Слуцке, Витебске, Петербурге, Москве, где посетил подпольные униатские общины.  Только потеря выданного австрийской разведкой паспорта помешала ему продолжить шпионский вояж по городам Малороссии. Пришлось нелегально возвращаться во Львов. Но агентурную сеть прелат-шпион создал. В неё оказались втянуты: племянница российского премьера Столыпина, один из потомков незаконнорожденного сына императрицы Екатерины II граф Бобринский, сменивший Победоносцева на посту обер-прокурора граф Оболенский, ряд других представителей элиты. Подлинной находкой А.Шептицкого и австро-германских разведслужб оказался некто Л.Фёдоров. За короткий срок он обзавёлся ценными информаторов из числа лиц, близких к российскому императорскому двору. В преддверии войны этот «священнослужитель» доносил из Петербурга зарубежному пастырю: «Дело строительства дрендоутов и вообще усиления флота двигается с черепашьей скоростью; в военном министерстве работа продвигается быстрее: создаются новые корпуса (армейские – ред.), расширяется авиационное дело, но основательных реформ нет и там. В главном штабе происходит борьба между старыми заплесневелыми тактиками и молодыми талантливыми офицерами, причем победа склоняется на сторону первых. Во главе военного министерства стоит абсолютный ноль — генерал Сухомлинов, во главе академии главного штаба — полное ничтожество, способное только праздновать и танцевать, — генерал Енгалычев. В интендантстве продолжается система воровства и взяточничества. В министерстве иностранных дел, как говорится, и конь не валялся. Сам Маклаков — бюрократ и тупой черносотенец. В министерстве финансов лучше: Коковцев оставил после себя хорошее наследство, и денег на черный день хватит. Но бедняга не угодил черносотенцам и Гришке Распутину»[92].

А.Шептицкий пользовался поддержкой не только Вены и Берлина, но и выезжал в США, где вербовал эмигрантов из Украины. Австрийская армия ещё в 1913 г. обрела солидный резерв в виде полувоенного формирования «Украинские сечевые стрельцы» (УСС), созданного во Львове по благословению митрополита. До войны в Галичине уже действовали 94 таких союза, в которых готовились кадры католиков-униатов для войны «за святую веру» против России. Униатские агентурные базы создавались на Украине и в Белоруссии, где обзавелись при посредстве отца и сына Луцкевичей Земельным банком, через который имели финансовую подпитку и возможность подкупа нужных лиц.

В июне 1914 г. (войны ещё не было, и эрцгерцог Франц Фердинанд только собирался поехать в Сараево, где его и убьют, что и станет «спусковым крючком» для начала мировой бойни) в Вене состоялось совещание, проведённое министром иностранных дел Австро-Венгрии графом Бертхольмом. Присутствовал на нём и А.Шептицкий, которому предложили разработать план действий по «украинскому вопросу» на случай войны с Российской империей. Митрополит охотно принялся за работу и вскоре представил рекомендации австро-германскому командованию под выразительным названием «О мерах по отторжению Русской Украины от России».

План А.Шептицкого предусматривал: «…отделить эти области от России… как можно решительнее, чтобы придать им близкий народу характер независимой от России и чуждой царской державе национальной территории». Для этого католик-униат с польскими корнями рекомендовал использовать «все украинские традиции», пробудив в памяти народных масс воспоминания о славных запорожцах (и это невзирая на то, что казаки полагали католицизм злейшим врагом). «Национальный характер должен проявиться в названиях воинских должностей (атаманы, есаулы, полковники, сотники), далее — в обмундировании, воинских группах и т. п…», — наставлял А.Шептицкий своих венских и берлинских кураторов. Не обошёл он вниманием и необходимость внедрения на «незалежной» Украине гетманства, наделив таковым самого, что ни на есть, немца из императорского семейства австрийских Габсбургов. Посему и конституцию этих немцев рекомендовал перевести на украинский язык и распространить во время предстоящей оккупации Малороссии, отменив все законы и установления Российской империи.

«Если начерченный мной план будет принят — а так оно, наверное, и будет, — на Украине будет установлен единый центр духовной власти и Церкви как организма, представляющего собой невидимое целое. И он будет целиком отделен от Российской Церкви. Определенное число епископов, а именно те, которые родом из Великороссии, и те, которые откажутся присоединиться к унии, должны быть устранены и заменены другими — теми, кто признает украинские и австрийские убеждения… Таким образом, единство Украинской Церкви будет сохранено или достигнуто, а ее отделение от Российской Церкви будет решительно и полностью утверждено…», — такое твердое убеждение выразил польский граф, униатский священник и ставленник католического Ватикана, явный агент австро-германской разведки и ярый русофоб и враг православия в представленном плане отторжения Украины от России [93].

В сентябре 1914 г. русская армия взяла Львов и А.Шептицкий, невзирая на его духовный сан и графское происхождение, пришлось его арестовать за антироссийские проповеди. Генерал А.А.Брусилов в оставленных нам воспоминаниях писал: «Униатский митрополит граф Шептицкий, явный враг России, с давних пор неизменно агитировал против нас… Я его потребовал к себе с предложением дать честное слово, что он никаких враждебных действий против нас предпринимать не будет; в таком случае я брал на себя разрешить ему оставаться во Львове для исполнения его духовных обязанностей. Он охотно дал мне это слово, но… начал опять мутить и произносить церковные проповеди, явно нам враждебные. Ввиду этого я его выслал в Киев в распоряжение главнокомандующего»[94].

Оказавшись в Киеве – «матери городов русских» — А.Шептицкий взялся за написание писем императору Всероссийскому по случаю «успехов российской армии и воссоединения Галичины с Россией, за что трехмиллионное население Галичины с радостью приветствует российских солдат, как своих братьев». На полях полученного послания Николай II начертал лаконичную визу «Аспид». В начале 1915 г. во Львове были обнаружены и документы, уличающие А.Шептицкого в антироссийской деятельности и шпионаже. Из канцелярии военного губернатора Галиции 28 апреля 1915 г. начальнику канцелярии министерства иностранных дел барону М.Ф.Шиллингу, в связи с тем, что за судьбу униатского владыки шибко разволновался Ватикан, потребовавший от Петербурга его освобождения, были направлены секретные документы, безусловно подтверждавшие «связь Шептицкого с Берлином и его деятельность в интересах австрийского гентаба». «Апостольской столице» пришлось умерить тон, а Синод Русской Православной Церкви в полном согласии с полицейским ведомством заточил главу униатского митрополита в Спасо-Евфимиевском монастыре в древнем русском Суздале. Вызволил его из неволи «первый демократ России» А.Ф.Керенский. Полный благодарности к Временному правительству, А.Шептицкий сразу и отблагодарил, созвав в Петербурге 29-31 мая 1917 г. первый (учредительный) Собор Российской греко-католической церкви, назначив своим «экзархом» в России того самого «иеромонаха» и «студита» Л.Фёдорова, который собирал разведывательную информацию для Германии и Австрии[95].  «Русские» и не русские католики получили свою церковь с канонической иерархией, временно подчиненной митрополиту Шептицкому, а потом, после утверждения Папой, и непосредственно Римскому Престолу[96]. Появился официальный канал влияния Ватикана в пределах самой России.

 *  *  *

Инструментом разрушения единой государственности сразу после февральского переворота, осуществлённого не без участия иностранной агентуры, стали всевозможные национальные советы, комитеты, курултаи, сеймы. Буржуазия и соглашательские «социалистические» партии, захватившие власть, распорядиться ей должным образом оказались не способны. Россия стремительно погружалась в пучину тотального кризиса и закономерно пришла к революции в октябре 1917 г. Ленин верно указывал на то, что «война не ждёт, и создаваемое ею расстройство всех сторон жизни всё усиливается»[97]. Пролетарская революция во главе с большевиками оказалось для России единственно возможным выходом из тупика.

За годы войны страна окончательно погрузилась в долговую яму. Российская империя и до 1 августа 1914 г. занимала второе место в мире по объёму госдолга. К концу же 1917 г. уже при Временном правительстве он возрос ещё в 6 раз и достиг астрономической суммы почти в 50 млрд. руб. Устойчивость рубля была абсолютно поколеблена. Он рухнул. Колоссально выросли внешние долги, по объёму которых России среди великих держав и близко не было равных[98]. Между тем, положение иностранного и международного финансового капитала в период войны оставалось достаточно стабильным. И только взятие власти большевиками, заявившими о готовности вывести Россию из состояния войны, национализировать промышленность и недра, а также провозгласивших курс на построение социализма, крайне обеспокоило империалистические круги Запада. Компрадорская буржуазия и иностранный капитал объединили усилия в борьбе с Советской Россией, сделав особую ставку на национализм.

            Страны Антанты мгновенно после Октябрьской революции признали Украинскую раду и не скрывали, что эта часть уже распавшейся России представляет для них «исключительный интерес своим значением, своим географическим положением и богатствами сельскохозяйственными и промышленными»[99]. В Киеве объявился в качестве французского комиссара по Украине генерал Табуи при военных атташе Ванье и Дентце. Затем перед националистами предстал британский представитель Багге с обещанием оказать «всю возможную помощь украинскому правительству»[100].

На Кавказе национализм, по признанию одного из вождей белого движения, являлся «орудием, направленным всегда против России»[101]. Меньшевик-националист Е.П.Гогечкори[102] прямо заявлял: «Не в интересах Англии включать Закавказье в пределы России»[103]. Американский историк и дипломат Д.Кеннан признал, что «едва большевики взяли под свой контроль Петроград, как союзники возложили свои надежды на сепаратизм»[104]. Россия была поделена политическими лидерами стран Запада и США на зоны влияния. Не отставали от Антанты военщина и буржуазия Германии, терпевшей поражение в мировой войне, но готовой поправить дела свои за счёт России и оккупировавшая Украину и Крым по Брестскому сговору с Радой , приглашённая атаманом Красновым на Дон, и даже имевшая планы в отношении Кавказа. 12 июня 1918 г. в секретном послании генерала Э.Людендорфа генералу Л.Грёнеру в Киев говорилось: «Официальные полномочные представители грузинского правительства и грузинского народа просят о присоединении к Германскому рейху в приемлемой для нас форме. Учитывая огромные запасы сырья на Кавказе, которые сразу же станут доступными для нужд немецкой военной экономики… постараться добиться скорейшего заключения мирного договора между четырьмя союзными державами, с одной стороны, и независимой Грузией – с другой; 3) после этого удовлетворить просьбу Грузии о присоединении ее к Германскому рейху». И далее: «Так же, как и со стороны Грузии, … поступили просьбы о присоединении к Германскому рейху их стран от полномочных представителей армянского народа, северокавказских горных народов и, наконец, атаманов волжских казаков, донских казаков, кубанских казаков, терских казаков и северокавказских горных народов. …Если Германия закрепится в Грузии, создаст там небольшую эффективную немецкую армию и покажет, что намерена утверждать свои интересы на Кавказе, постепенно к Грузии автоматически будут присоединяться новые кавказские государства, и в перспективе вполне возможно создание крепко связанного с Германией кавказского блока, который будет играть очень важную роль для Германии, как во время войны (благодаря поставкам сырья и эффективной военной силе), так и после войны (в экономическом и военном отношении)»[105].

Свой интерес в разжигании национального сепаратизма на российской территории желала поиметь и только что возродившаяся буржуазно-помещичья Речь Посполитая.  «…Пилсудский подготовлял «союз» с Петлюрой, — писал генерал А.И.Деникин, — союз, который по словам польского историка Станислава Кутшебы, имел целью отделение Польши от России буфером, в виде «враждебного России и тяготеющего к Польше (вассального) государства — Украины — страны плодородной, богатой углем и заграждающей России столь важные для нее пути к Черному морю»[106].

В авангарде организаторов и финансовых спонсоров интервенции и белого движения оказались крупнейшие капиталистические монополии. Глава англо-голландского гигантского треста «Ройял датч шелл» Г.Детердинг, лишившийся в результате Октябрьской революции нефтяных доходов в России, стал одним из наиболее воинствующим антикоммунистов в мире. Он масштабно финансировал контрреволюционные движения, белые армии и интервенцию, позднее поддерживал европейский фашизм[107].

Британец Д.Вишау, широко представлявший английские интересы в «русских» банках, в «русской» нефтедобыче, в «русской» горнорудной промышленности и т.д., по некоторым данным, был причастен к мобилизации почти 200 000 интервентов из Великобритании, Франции, Японии и США, вторгшихся в Россию. Он занимался поставкой оружия армии Деникина и Врангеля. Располагавшая огромными активами в российском машиностроении, металлургии, производстве оружия французская финансовая группа Шнейдеров тоже оказывала не малое давление на президента, правительство и парламент своей страны в деле осуществления военной интервенции против Советской России и её международной изоляции[108].  

Д.Уркварт, прибравший при царском режиме природные ресурсы и многие предприятия Урала и Сибири, не только активно поддерживал интервентов и белое движение, но и сумел объединить экспроприированных Советской властью из более чем 10 стран Европы. В Лондоне он зарегистрировал компанию Russo-Asiatic Consolidated для защиты имущественных интересов «пострадавших от власти большевиков». Тысячи держателей акций, десятки парламентариев, владельцев и директоров крупных компаний, владевших ресурсами России, и лишившихся их, стали мощной силой, разжигавшей антисоветскую истерию в Европе.

Но Советская Россия выстояла. Последствия первой мировой и гражданской войн, иностранной интервенции были преодолены в кратчайший период. Без иностранных кредитов, займов, широкого привлечения иностранных капиталов, пребывая в жёсткой экономической блокаде, страна в считанные годы обрела устойчивую финансовую систему с котируемым на всех мировых биржах «золотым червонцем». Началась реализация ленинско-сталинского плана построения социализма в одной отдельно взятой стране. Темпы развития были невиданными. Вокруг Советской России на добровольной основе в могучий Союз Советских социалистических республик собрались народы бывшей Российской империи.

Митрополит Вениамин (Федченков), выдающийся иерарх Русской православной Церкви, бывший духовным руководителем белого воинства в армии барона Врангеля, высоко оценил «здоровую мудрость народа: не увлекаться фантазиями о «самостийщине», потому что это несправедливо и непрочно, неумно. Чтобы не случилось нужно жить вместе… А советская власть, оказывается предоставляет всем республикам широкую автономию; собственный язык и развитие своей национальной культуры, и своё местное управление, и университеты, и Академии наук и прочее…»[109].  Сам он через четверть века вернулся из эмиграции на Родину и был убеждён, что массы пошли за большевиками потому, что у них имелась реальная программа преобразования России и «колоссального размера» идеи «политика-экономического и социального характера». А буржуазия и дворянство, генералы и офицеры проиграли из-за своей идейной бедности. Митрополит вопрошал: «…что же мы все (и я, конечно, в том числе) могли противопоставить им (т.е. большевикам- А.К.) со своей стороны? Старые привычки? Реставрацию изжитого петербургского периода русской истории и восстановление «священной собственности», «Учредительное собрание» или «земский Собор», который каким-то чудом всё-всё разъяснит и устроит? Нет, мы были глубоко бедны идейно… Если бы мы глубоко всмотрелись в исторический процесс, изучили его, поняли – тогда? Тогда, вероятно, мы просто отказались бы от этого антиисторического движения на него»[110]. Но они развязали гражданскую войну в стране, вступили в сговор с силами мирового империализма, поставили Россию на грань гибели, от которой её спасли Ленин и большевики. И это исторический факт.

Явно, не Ленин развалил государство в 1917 г. Все инсинуации на тему вождя революции, сломавшего государственные устои России в угоду германскому, а то и британскому империализму[111], абсолютно несостоятельны и лживы. Это не значит, что планы разрушения России не вынашивались политическими кругами Берлина, Лондона или Парижа. Только реализацию этих замыслов по факту осуществляло само царское правительство, а после свержения самодержавия за дело взялось «буржуазно-демократическое» Временное правительство.  

*  *  *

 Даже родной дядя и ближайший друг царя Николая II великий князь Александр Михайлович Романов, в горниле революции потерявший около двадцати родственников, признавал, что «вершители европейских судеб… надеялись одним ударом убить и большевиков, и возможность возрождения сильной России». И пока вожди белого движения, — указывал он, — «…делая вид, что… не замечают интриг союзников, … призывали к священной борьбе против Советов», «на страже русских национальных интересов стоял никто иной, как интернационалист Ленин, который не щадил сил, чтобы протестовать против раздела бывшей Российской империи»[112].

Великий князь был прав. В апреле 1917 г. президент США, «миротворец» В.Вильсон писал своему советнику Э.Хаузу, что к окончанию Первой мировой войны всё сложится в планетарном масштабе, как надо: «…мы сможем заставить их мыслить по-нашему, ибо к этому моменту они, не говоря уже обо всём другом, будут в финансовом отношении у нас в руках»[113]. Участь России в новом мироустройстве была и вовсе незавидной. Полковник Э.Хауз находил, что эта страна слишком велика, а потому «её надо свести к Среднерусской возвышенности. Перед нами будет чистый лист бумаги, на котором мы начертаем судьбу русских народов»[114]. Для этого предлагалось признавать все временные правительства, возникающие в различных регионах России, предоставлять им военную и финансовую помощь. Среднюю Азию щедрый американец готов был подарить в виде подмандатной территории, или протектората своему британскому партнёру, а Кавказ даровать Турецкой республике. Сибирь намеревались отделить и сформировать там «своё правительство». Особое внимание готовы были уделить Украине и возникшей там Раде, Эстонии, Латвии и Литве. «Миротворцу» В.Вильсону советовали оказывать поддержку не только белым армиям, но и… большевикам[115]. Не малые надежды при этом политические круги стран Антанты возлагали на Л.Д.Троцкого. «Английское правительство думает, что теперь возможно побудить Троцкого и его товарищей согласиться на договор, согласно которому союзники смогли бы послать свои силы в Россию и заставить Германию вновь сформировать армию на Восточном фронте», — писал советник Хауз американскому президенту Вильсону 24 апреля 1918 г[116]. США с союзниками были заинтересованы на как можно больший срок затянуть гражданскую войну в России с тем, чтобы затем расчленить её.

США из мировой войны вышли с наименьшими потерями и гигантскими приобретениями, став первой державой мира. Но планам по расчленению России тогда сбыться не было суждено. Ценой неимоверных усилий и жертв распад и разложение страны удалось остановить. Народ поверил В.И.Ленину и пошёл за большевиками, что и позволило развалившуюся страну собрать в единый Союз. Не удивительно, что почти половина офицеров и генералов бывшей царской армии в годы гражданской войны оказались на стороне Советской власти. 14 390 офицеров перешли из Белой армии в Красную, т.е. каждый седьмой[117]. Обусловлено это было, прежде всего, государственно-патриотическим сознанием офицеров и генералов. Они увидели в Ленине, в большевистской партии последовательных защитников государственных устоев и народных интересов. Даже Русская Православная Церковь (при всех её противоречиях с Советской властью) вынуждена была признать благотворность её действий в интересах не только широких масс трудящихся, но и самой Церкви. Уже упомянутый митрополит Вениамин (Федченков) указывал, что объективно именно Советская власть позволила сохранить единство Русской Православной Церкви, раскол которой наметился ещё при власти Временного правительства. Тогда на «самостийной» Украине параллельно «государственной» Центральной Раде реализовывался проект создания «церковной рады». Митрополит пишет, что и в данном случае «цель то была не церковная, а исключительно политико-национальная, шовинистская, крайняя. «Прочь от Москвы!» …И как можно дальше! Для них не существовало истории, не было кровного братства. Не говорю уже о вере, о Церкви. Была только шумная, бешеная вражда против великороссов, «москалив»[118].  Позднее этот церковный иерарх, находясь в эмиграции, получил доступ к документам, которые свидетельствовали, что у самостийников «за спиной… стояли австрийцы и немцы, выговаривавшие себе фактическое управление лишь под прикрытием «свободной Украины»[119]. Нее добрыми словами поминал он «известного галицийского профессора Грушевского, способного украинского писателя Винниченко…. Вокруг них собрались разные другие политические деятели, но особенно много поналетело галичан, давно распропагандированных в Австрии против «москалей»[120]. Упоминал митрополит продавшего немцам Украину и гетмана Скоропадский. А Петлюра и его Директория торговались с поляками. Власть в Киеве за период гражданской войны менялась 14 раз. «И вдруг вижу: по улицам идут… смело и весело большевики… даже враг их митрополит Антоний… обмолвился крылатой фразой: «Совсем была бы беда, да вот, слава Богу, большевички выручили!», — вспоминал Вениамин[121].

Не восприняв сразу угрозу со стороны церковных раскольников, Советская власть полагала, что не следует вмешиваться во внутренние дела церкви, но вскоре было осознано, что деятельность церковных самостийников имеет национально-шовинистическую направленность и содержит реальную опасность обособления Украины от Советского Союза. Пришлось арестовать епископа «незалежну» украинской церкви В.Липковский (в сан был «посвящён» мёртвым святым митрополитом Макарием, мощи которого в Софийском соборе как раз и сгодились).

Вениамин находил, что тем самым большевики пресекли «безбожную затею», ибо «без архиерия не может быть Церкви». Но несколько припоздали. В.Липковский успел «наплодить» новых архиериев. В США после гражданской войны обрёл приют его «крестник» И.Теодорович. «Он «накропил» массу «иереев», особенно в Канаде, где живёт много галичан, буковинцев, украинцев. Так злое дело давало всё новые и новые плоды, от репейника не растут смоквы, сказал Господь в Евангелии»[122]. Многое из бежавших за границу последователей Грушевского и Липковского позже оказались на стороне Гитлера, влились в отряды бандеровцев, а после войны, оставаясь оголтелыми антикоммунистами и русофобами, нашли убежище в Канаде и США.

            Спрашивается: Ленин-то здесь причём?

*  *  *

            А произошедшее более 100 лет назад и творимое в наши дни всё же имеет свою логику. Ещё М.Е.Салтыков-Щедрин заметил, что капиталист по природе своей – хищник, а либерал — «пенкосниматель» — лишь сочинитель правил «на предмет наилучшего производства хищничества».

Абсолютный бред, что при капитализме каждому гарантирована свобода. Суть её, заметил сатирик, лишь в том, что судак «авабля» пусть и «…мерзость, а всякому вольно её попробовать». Вот и вкусили за последние три десятилетия всяких прелестей капитализма под видом реформ, мнимой демократии и разных ваучерных «благодеяний» для народа. Кризис следует за кризисом, дефолт – за дефолтом.

Хулили советское государство, заявляя, что работать следует не на него, а на себя. Поверили, но… трудиться за гроши пришлось на олигархов и криминальную буржуазию. Обещали всех сделать собственниками предприятий, а они достались банде приближённых к власти, обворовавших страну и население. А ещё породили разгул преступности, невиданную коррупцию, межнациональную и социальную рознь. Вместо обещанной демократии преподнесли масштабные фальсификации на выборах и омоновские дубинки. И опять же прав великий сатирик, словно через века увидевший, что современная российская власть полна «наглыми, мечущимися людьми, …которые вечно глотают и никогда не насыщаются…. Никакого «распределения богатств» у нас нет, да, сверх того, нет и «накопления богатств», а есть открытое и наглое расхищение». Главное – потеряли великую Державу с самым справедливым социально-экономическим строем, продолжаем терять страну и лишаемся народа, вымирающего и истребляемого.

Второе пришествие капитализма в Россию в конце ХХ в. оказалось более разрушительным, нежели первое. От той геополитической катастрофы страну спасли Ленин и большевики. Из нынешней — народу предстоит выбираться без надежды на «общенационального лидера», ибо такого как Ленин и Сталин просто пока нет, а время не ждёт.

А.Л.Кругликов,

доктор исторических наук

---

[1] Гросул В.Я. Октябрьская революция: истоки, ход, результаты// Вестник Ленинского мемориала Выпуск 9. Материалы Всероссийской научную конференцию «1917 год в зеркале истории», посвящённой 90-летию Великой Октябрьской революции 1917 года. — Ульяновск, 2007. — С.42-68.

[2] Там же. — С.42.

[3] Дан Ф. Происхождение большевизма. – Нью-Йорк. – 1964. – С.444.

[4] Там же.

[5] См.: Исхаков С.М. Великая народная революция 1917 года в России: из опыта изучения// Вестник Ленинского мемориала Выпуск 9. Материалы Всероссийской научную конференцию «1917 год в зеркале истории», посвящённой 90-летию Великой Октябрьской революции 1917 года. — Ульяновск, 2007. – С.27.

[6] Там же. – С.27-28.

[7] Ленин В.И., ПСС изд. 5, т. 25, СС 258-259.

[8] Так до революции называли не только представителей татарской национальности, но и мусульман Азербайджана, Средней Азии

[9] «Туркестанскому генерал-губернатору…». Из архивов департамента полиции//Военно-исторический журнал. – 1990 — №11 – С.83-84.

[10] Там же. – С.84.

[11] Там же. – С.85.

[12] Там же.

[13] Мархлевский Ю.(Ю.Карский). Очерки истории Польши. Сочинения. Т.VI. — М.-Л. 1931. — С.184.

[14] Янжул И.И. Воспоминания о пережитом и виденном в 1864-1909 гг. Вып. Первый. – СПб., 1910. — С.113

[15] ГАРФ. Ф.102. ДП. ОО. Оп.254. Д.33. Л.31.

[16] См.: Рафаилов М. Промышленное развитие Польши// Русское богатство. — 1899. №1. — С.140.

[17] Янжул И.И. Указ. Соч. — С.110-111.

[18] Там же.

[19] Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. — Т.25. — С.267.

[20]  См.: Тагер А.С. Царская Россия и дело Бейлиса. — М., 1934. — С.13.

[21] См.: Бурышкин П.А. Москва купеческая. Русский путь в развитии экономики. — М., 1993. — С.278.

[22] Мархлевский Ю. (Ю.Карский) Указ. Соч. — С.187.

[23] Люксембург Р. Промышленное развитие Польши. — Пг.1918

[24] Рафаилов М. Промышленное развитие Польши// Русское богатство. — 1899. — №1. — С.153

[25]Мархлевский Ю. (Ю.Карский) Указ. Соч. — С.187.

[26] Герасимова И. Первая конференция сионистов в России: Минск, 1902 год. Люди. События. Взгляд через 100 лет. // Сб. Российский сионизм: история и культура. — М., 2002. – С. 88.

[27] Омельянчук И. Черносотенное движение в Российской империи (1900–1914). — Киев, 2007. – С.465–466.

[28] Цит. по: Локшин А. Фантасмагория или гешефт. Сионистское движение глазами царской администрации. // Родина. – 2002. — №4-5. – С. 100

[29] Гросул В.Я. К 90-летию образования СССР. Принципы создания СССР// Политическое просвещение. — 1912. №5. — С.45.

[30] См.: Бовыкин В.И. Французские банки в России. Конец XIX- начало XX в. – М. РОССПЕН, 1999.

[31] См.: Рафаилов М. Указ. Соч. — С.140.

[32] Брандт.Б.Ф. Торгово-промышленный кризис в Западной Европе и в России (1900-1902 гг.). Ч.II. Торгово-промышленный кризис в России. — СПб. 1904. — С.28.

[33] Промышленность и торговля. — 1910. 15 августа. №5. — С.178-180.

[34] См.: Г.Шульце-Геверниц. Крупное производство в России (московско-владимирская хлопчатобумажная промышленность). М.,1899; Он же Очерки общественного хозяйства и экономической политики России. — СПб. 1901.

[35] ГАРФ. Ф.6868. Оп.1. Д.108.Л.248.

[36] Бродский И. Ниточный синдикат//Русская мысль. 1903. Х. Октябрь. – С.120.

[37] Гольдштейн И.М. Экономическая политика. Вып.1. – М., 1908. С103-105.

[38] Цвибак М. Из истории капитализма в России. Хлопчатобумажная промышленность ХХ в. – Л., 1925. – С.51-52.

[39] Бовыкин В.И. Французский капитал в акционерных предприятиях России накануне Октября// История СССР. – 1991. №4. – С.170-171, 176.

[40] Цвибак М. Указ. Соч. – С.53.

[41] Общество суконных фабрикантов. Отчёт о деятельности совета общества суконных фабрикантов в 1913 году. – М., 1914. – С.24-27; Симбирянин, 1913. 27 ноября. №1910; ГАРФ. Ф.102. ДП.ОО.1913.Д.321.

[42] Цыперович Г. Международные монополии, Картели, тресты и концерны. – Л., 1929. —  С.72.

[43] Покровский М.Н. Очерк истории русской культуры. Ч.!. — М.-Л., 1925. — С.124-125.

[44] Моисеев Г. С. Цветная металлургия Урала (1917 — 1945 гг.). — Екатеринбург. 2003.- С. 12.

[45] См.: Поткина И.В. Законодательное регулирование предпринимательской деятельности в России // История предпринимательства в России. Кн. 2. Вторая половина XIX – начало XX века. — М., 2000.

[46] Отец Горация Гинсбурга был купцом первой гильдии и огромное состояние обрёл на винных откупах. В 60-70-е гг. XIX века пристроил сына финансистом при дворе великого герцога Гессен-Дармштадтского. Затем Гораций был назначен генеральным консулом герцогства в Санкт-Петербурге. За отличную службу герцог пожаловал ему титул барона. Близость к царскому двору позволила Гинсбургу значительно преумножить отцовское наследие. Он стал не только владельцем целого ряда золотопромышленных товариществ и наиболее влиятельным магнатом в этой сфере. Барон являлся соучредителем Киевского и Одесского банков, приобрёл свекольно-сахарный завод, пароходную компанию, другие прибыльные предприятия.

[47] Гефтер М. Я. Из истории проникновения иностранного капитала в горную промышленность Урала и Сибири накануне первой мировой войны //Доклады и сообщения Института истории АН СССР. — М., 1954. — С. 137–138 и др.; Разумов О.Н. Из истории взаимоотношений российского и иностранного акционерного капитала в сибирской золотопромышленности в начале XX века // Предприниматели и предпринимательство в Сибири в XVIII – начале XX века. — Барнаул: Изд-во АГУ, 1995. — С. 139-153.

[48] См.: Алексеев М. Ю, Пачкалов А. В. Министры финансов: От Российской империи до наших дней. — М., 2019.

[49] См.; Е.Н.Борбот де Марни.  Уральская платинопромышленность.//«Известия общества горных инженеров». Тип. П.П.Сойкина. – 1903: Высоцкий Н. К. Месторождения платины Исовского и Нижне-Тагильскаго районов на Урале. — СПб.: Типография М. М. Стюсалевича, 1913. (Труды Геологического комитета).

[50] См.: Брита Осбринк. Империя Нобелей. История о знаменитых шведах, бакинской нефти и революции в России. – М.: ООО «Изд. Алгоритм», 2014.

[51]См.: Барышников М. Н. Деловой мир дореволюционной России: индивиды, организации, институты. — СПб.: Книжный дом. — 2006.

[52] См.: М. Ф. Мир-Бабаев «Бакинская нефть и Ротшильды»//Нефтяное хозяйство, 2002. №2. — С.93-95;

Свердлов В. К вопросу о концессии Уркварта. – М., 1923.

[53]  Шепелев Л. Е. Акционерные коммерческие банки в годы первой мировой войны // Исторические записки. Т.73. –М., 1963;  Бовыкин В.И., Петров Ю.А. Коммерческие банки Российской империи. — М., 1994.

[54] См.: Ананьич Б. В. Братья Поляковы // Банкирские дома в России 1860-1914 гг. — Л.: Наука, 1991.

[55] Е. Агад. «Крупные банки и всемирный рынок». — Спб., 1914.

[56] Ленин В.И. Полн. Собр. Соч.-  Т. 28. — С.100.

[57] Там же. – С.197, 198.

[58] Там же. – С.198.

[59]  Ленин В.И. Полн. Собр. Соч.-  Т. 9. — С.375.

[60] Семейство британских мошенников Эмберов для получения новых займов демонстрировало кредиторам свой шкаф, наполненный деньгами от другого займа.

[61] Цит. по: Ленин В.И. Полн. Собр. Соч.-  Т. 9. — С.375.

[62] Там же. – С.378.

[63] РГИА. Ф. 1276. Оп. 6. Д. 469. Л. 1‑3; Военная промышленность России в начале XX века. 1900-1917. Сборник документов. — М., 2004. — С 372-374; Чирков А. А. Взаимоотношения думской комиссии по государственной обороне с Военным и Морским министерствами в 1907—1917 гг. // Военно-исторический журнал. — 2016. — № 2. — С.40-42.

[64] Тот самый генерал В.А.Сухомлинов, на которого самодержавие и так называемое «общественное мнение» попытались списать колоссальные провалы в обеспечении армии вооружением и боеприпасами в годы Первой мировой войны. Он был арестован и подвергнут судебному преследованию. Спасла его революция.

[65] См.: Военная промышленность России в начале XX века. 1900-1917… – С. 374-377.

[66] Там же.

[67] Хальгартен Г. Империализм до 1914 года. — М., 1961. – С.634.

[68] См.: https://statehistory.ru/5990/Mezhdunarodnye-firmy-v-Rossiyskoy-imperii—1800-1917-gg/

[69] Горюшкин Л.М. Иностранный капитал в Сибири: история и современность // Зарубежные экономические и культурные связи Сибири (XVIII – XX века). — Новосибирск, 1995.

[70]См.: В.И.Ленин – великий теоретик. — М.: 1966. — С.92.  

[71] Пажитнов К. Очерк развития буржуазии в России// Образование. – 1907. – №2а — С.18; См. также: Финн-Енотаевский А. Иностранный капитал и русская буржуазия// Образование. — 1908. — №11.

[72] Более ёмкая подборка подобных цитат, присутствующих в монографии Шепелева Л.Е. Царизм и буржуазия в 1904-1914 гг.: проблемы торгово-промышленной политики. — Л.: Наука. – 1987, приведена в книге Рыбас С., Тараканова Л. Жизнь и смерть Петра Столыпина. – М., 1991. – С.130-132.

[73] Маркс К., Ф.Энгельс. Соч. Т.38. – С.297.  

[74] Л.Д.Троцкий. Итоги и перспективы. Движущие силы революции// К истокам русской революции. – М., 1990. — С.92.  

[75] Там же. – С.94.

[76] Маркс К. Энгельс Ф. Собр. Соч. 2-е изд. – Т.38. – 168-169; Прибыли действительно были баснословными. При спаде производства в голодные 1891-1892 гг. Шейблер в Лодзи показал 32% прибыли, а Морозовы от Никольской мануфактуры в Орехово-Зуево поимел и вовсе 52,8% и т.д. – Ерманский А. Крупная буржуазия до 1905 г.// Общественное движение в России в начале ХХ в. — Т.1. – СПб. 1909. — С.316.  

[77] Маслов П. Развитие индустрии и борьба классов в России//Современный мир. – 1908. №6-8.

[78] Маркс К., Ф.Энгельс. Соч. Т.38. – С.400.  

[79] Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. Т.1. – С.457-458.

[80] Цыперович Г. Промышленность или казнокрадство? (Вопросы текущей жизни// Современный мир. – 1910. №6. – С.68.

[81] Письма из провинции. Банкротства хозяев// Образование. – 1906. №1. – С.60-61. Также см.: Дякин В.С. Самодержавие, буржуазия и дворянство в 1907 — 1911 гг. —  Л., 1978; он же. Буржуазия, дворянство и царизм в 1911 — 1914 гг. — Л.,1988; Корелин А.П. Объединенное дворянство как политическая организация (1906 — 1917) // Политические партии в российских революциях в начале ХХ века. — М., 2005. С.43 -57; Соловьев Ю.Б. Самодержавие и дворянство в 1902 — 1907 гг. — Л., 1981; он же. Самодержавие и дворянство в 1907 — 1914 гг. — Л., 1990.

[82] История дипломатии. Том второй. Дипломатия в новое время (1872-1919 гг.). – М.-Л. 1945. – С.167.

[83]Хальгартен Г. Указ. Соч. — С.629.

[84] Из речи банкира Лёба на митинге в Филадельфии 12 февраля 1912 г. Цит. по: И.Я.Фроянов. Октябрь семнадцатого. Взгляд из настоящего. – М.: 2002, Алгоритм. – С.90-91.

[85] См.: Назаров М. В. Вождю Третьего Рима. — М., 2004. — С. 132.

[86] См.: Биржевые ведомости. 1917, 8 марта; Утро России. 1917, 9 и 12 марта.

[87] См.: Новое время. 1917. 12 марта

[88] В.Сомерсет Моэм. Подводя итоги. М., 1957. С.150; Васюков В.С. Предыстория интервенции. Февраль 1917-март 1918. – М., 1968. – С.191-192.

[89] Петров Ю.А. Павел Павлович Рябушинский//Россия на рубеже веков: Исторические портреты. – М.,1991. – С.152.

[90]Непролетарские партии России. Урок истории. — М., 1984. —  С.320.

[91] Там же.

[92] Цит. по: Документы изобличают (Сборник документов и материалов о сотрудничестве украинских националистов со спецслужбами фашистской Германии). Изд. 2-е. — Киев, 2004.

[93] «Общее Дело». – 1917 – 27 сентября.

[94] Брусилов А.А. Мои воспоминания. – М., 1983. – С.86.

[95]«См.: Униатские крестоносцы: вчера и сегодня». – М., 1988.

[96] Волконский П.М. Экзарх Леонид Федоров // Логос. — № 48 — 1993. – С.20-21

[97] Ленин В.И. Полн. Собр. Соч. — Т.34. – С.155-156.

[98] См.: Сидоров А. Л. Финансовое положение России в годы первой мировой войны, 1914—1917 гг. — М., 1960. — С.147; Дьяконова И. А. Довоенный публичный долг Российской империи //Финансы. — 1998. — № 6. —     С.69; Барк П. Л. Воспоминания последнего министра финансов Российской империи. 1914-1917. — Т.1 — М., 2017.

[99] Васюков В.С. Указ. Соч. – С.253.

[100] Там же.

[101] Деникин А.И. Очерки русской смуты. — М., 1991. — С.189-190.

[102] Евгений Петрович Гогечкори – родной дядя жены Л.П.Берия. После окончания гражданской войны отправился в эмиграцию.

[103] Деникин А.И. Указ. Соч. – С.197.

[104] Васюков Б.С. Указ Соч. – С.254.

[105] Цит. по: Ботмер Карл фон. С графом Мирбахом в Москве: Дневниковые записи и документы за период с 19 апр. по 24 авг. 1918 г. / РАН. Ин-т рос. истории. — 2-е изд. — М., 1997. – С.63-64.

[106] Деникин А.И Кто спас Советскую власть от гибели. А. А. фон Лампе. Причины неудачи вооружённого выступления белых.  —  М., 1991. – С.10.

[107] Генри Эрнст. Профессиональный антикоммунизм. К истории возникновения. – М.: 1991. — С.106-107

[108] Советская историческая энциклопедия. – Т.16. – М., 1976. – С.306.

[109] Митрополит Вениамин (Федченков). На рубеже двух эпох. – Изд. «Отчий дом». 1994. – С.307.

[110] Там же. – С.269-270.

[111] В последние годы обрели популярность псевдонаучные измышления инженера-экономиста, менеджера по продажам и пр. Н.В.Старикова о русской революции как британском проекте разрушения исторической России.

[112] Цит. по: Кожинов В.В. Загадочные страницы истории ХХ века. Черносотенцы и революция. – М.,1995. – С.196-197.

[113] См.: Воронин С.А. Троцкизм как инструмент влияния Запада на революцию в России// Сборник докладов международной молодёжной конференции «Столетие Великой русской революции 1917 года глазами российских соотечественников». – Бухарест, 2018. – С.105-106.

[114] Там же. – C.106.

[115] См.: Архив полковника Хауза. Избранное в двух томах. — Т.2  М., 2004.. — С.279-281 и др.; Воронин С.А. Указ. Соч.– С.101-114.

[116] Архив полковника Хауза. — Т.2. – С.261-262.

[117] Кавторадзе А.Г. Военные специалисты на службе республики Советов. 1917-1920 гг. — М., 1988.

[118] Митрополит Вениамин (Федченков). Указ. Соч. — С.293.

[119] Там же. – С.298.

[120] Там же. – С.292.

[121] Там же. – С.298.

[122] Там же. – С.308-309.