ЖИТЬ НЕИСТОВО ЯРКО!
Жить неистово ярко
И преградам и скуке житейской всегда вопреки
Воздвигая дворцы своей песни отчаянной марки
И всегда только с легкой руки
У моего замечательного друга и однокурсника, писателя из Новосибирского мегаполиса Евгения ПРОКОПОВА сегодня день рождения. И я его душевно и щедро с днем рождения поздравляю. И предлагаю присоединиться к моему поздравлению всех тех, кто его хорошо знает.
Тем более, что он человек в своем замечательном сибирском городе более чем известный. Особенно в среде новосибирских художников, о которых он своими трудами создал впечатляющую летопись.
Так держать и дальше по жизни Женя!
В свое время я бывало ставил его рассказы в своей газете. Они на фоне всеобщего благодушия и повального увлечения ужасами прошлого и фентези, были обращены к истокам всего того что с нами происходит в нашей сегодняшней жизни.
В них присутствовала та редкая занозистость восприятия действительности, которой многие авторы ныне напрочь лишены.
Вот один из тех рассказов.
Он у него — не случаен, и я его ставлю тут тоже не случайно. Евгений — и это в наше время так замечательно, дед аж семи внуков! С такими темпами нашей стране даже в нынешних ее контурах не страшна никакая депопуляция.
Владимир Бровкин.
***
Острая сердечная недостаточность
Эту историю рассказала мне моя тётка, живущая на Кубани. Причём контекст разговора был такой: — Вот ты спрашиваешь, есть ли Бог и где этому доказательства (хоть я и не спрашивал так-то, просто беседовали о Новом Завете), так вот послушай достоверную историю, что случилась со мной несколько лет назад. Как, по воле божьей, спасла я безвинную душу от лютой смерти.
Ехала я междугородним автобусом из Краснодара в Армавир.
Дорога, сам знаешь, не близкая. Погода была ненастная: серый осенний денёк. Дождь то пустится понемногу, то перестанет.
Вот, едем мы, едем. Рядом со мной седой прапорщик. Такой разговорчивый, всё о себе, да о жизни своей рассказывает. Едет присматривать себе хатку в станице. Родственники зовут, жена согласна, да и сколько можно по стране болтаться без своего угла, скоро он уходит на пенсию.
И вот этот докучливый прапорщик трындит да трындит над ухом, не заснуть никак. И неловко сказать, чтобы замолк. Надо человеку выговориться. Сижу, слушаю, куда денешься.
Вдруг у меня внезапно схватило живот. Ни с того, ни с сего. Беспричинно: ничего подозрительного не ела, не пила. Да так схватило, что не до шуток!
Потом-то я поняла, что это был промысел божий, а не случайность досадная. Но тогда мне было не до размышлений. Кое-как, скрючившись, добралась я до водителя, прошу остановить автобус.
Водитель ругается: потерпи, тётка, не умрёшь, скоро автостанция. Я ему почти криком кричу: тормози, стой, а то я тебе весь салон перепачкаю. Матюкнулся мужик, но, делать нечего, притормозил.
Выскочила я из автобуса и бегом в придорожный лесок. Бегу, продираюсь сквозь кусты. Ой, не добегу! Хоть на виду у людей садись…Уф, забежала в лесок, выбралась на полянку, задираю подол, присела было.
И вдруг вижу перед собой такое, что про всё забыла! И живот болеть перестал. До сих пор стоит в глазах та страшная картина. В пяти метрах от меня, на кривой сиротливой берёзке, на обломанном суку висит в петле из полосатого дамского шарфа ребенок. Лет двух-трёх мальчишечка. Глазки подкатил.
Всё позабыв, причитая и охая, кое-как высвободила я ребёнка из удавки. Стала неумело делать искусственное дыхание, шлепать по щёчкам.
Щёчки стали розоветь, мальчонка открывает глаза, ожил. — Кто ты, тётя? А где мама? Потом затих, Не мудрено, переживи-ка такое. С дороги мне сигналят, кричат что-то, свистят. Зовут, ругаются.
Возвращаюсь я с ребёнком на руках в автобус, удивленным попутчикам рассказала всё, они возмущаются, говорят о маньяках, нелюдях. Водитель трогает. Едем дальше.
Я мальчишку напоила теплым сладким чаем из термоса своего дорожного. Успокоился, уснул. Прапорщик, сосед мой, перешёл на другое место, чтоб нам свободней было.
Минут через десять автобус притормаживает, останавливается.
— Голосует,- слышу я сквозь тяжелую дрёму разговор водителя со сменщиком
Открываю глаза, смотрю в окно. На обочине, в серой предвечерней ненастной дымке стоит женщина. Она явно не в себе. С трудом, как-то заторможенно поднимается она на ступеньку. — Пьяная, что-ли? — вполголоса переговариваются водители.
— Может, с наркоты дурная ? Спроси-ка, есть ли деньги у неё, а то, если задарма, то на черта она сдалась. Пусть тогда пешком идёт, шалава.
Сменщик, склонившись, спрашивает женщину, та кивает головой, поднимается в салон.
Автобус резко трогает. Потеряв от рывка равновесие, женщина чуть не падает на нас. Дремлющий у меня на руках ребёнок открывает глаза.
-Мама! — вдруг кричит он срывающимся звонким голоском.
Женщина отшатнулась как от удара. Раскинув руки, она прижалась спиной к стеклу перегородки водительской кабины, перегородка гнутая, женщина словно переломилась, глаза ошалелые.
Мальчик сквозь слёзы продолжает обиженно так выкрикивать в истерике: — Мама! Ты меня обманула! Говорила, что будет не больно, что только ненадолго меня так оставишь, чтоб волки не съели… А я чуть не задохнулся. Думаешь, мне было не больно? Женщина, закатывая глаза, сползает на пол, идолица. — И никаких волков там не было! — кричит мальчуган.
Что тут началось в автобусе!
Ребёнок плачет и кричит:- Мама, мамочка! Тянет к ней ручки. Вырывается от меня. Потом вдруг обмякает, теряет сознание. И, слава богу, не видит всего ужаса, не видит, как разъярённые попутчики рвутся к мамаше, кричат «разорвать её, суку!». Кто дерёт её за волосы; кто, пошустрее, пинать исхитряются.
Спасает её то, что проход между креслами узкий, не размахнёшься особо. А, главное, свободный сменщик водителя и седой прапорщик отбивают её, встают между нею и салоном.
— Люди, нельзя же так!- кричит прапорщик. Один погон на его кителе полуоторван, щека расцарапана. Досталось и ему…
— Убить её, тварь! — чуть не хором несётся из глубины автобуса. Водитель вторит прапорщику:- Люди добрые, успокойтесь! Разобраться надо. Без самосуда. Едем в милицию, никуда она теперь не денется!
— Ох, поехали мы дальше, добрались до милиции. Следователь, врачи, показания, свидетели… Не хочу и вспоминать! Прямо оттуда увезли меня в больницу. Острая сердечная недостаточность… Не шутка.
Эта дикая история, рассказанная мне тёткой несколько лет назад, помнилась всё это время. Но писать об этом не поднималась рука. Словно о чём-то запредельном, каком-то абсолютном зле. Иногда, в так называемых жёлтых или бульварных изданиях попадались известия о чем-то подобном. Но всё где-то далеко, не с нами, не у нас.
Но вот в прошлом году по телеканалам был показан сюжет о шестнадцатилетней мамаше, почти успевшей умертвить свою новорожденную дочку. Сунула в ротик кляп, на головку натянула полиэтиленовый мешок, сверху накинула удавку, и — в завершение — вынесла на балкон общежития, на мороз. Для гарантии, видно.
Два месяца тому назад — опять жуткое сообщение, теперь из Чистоозерного района. Найдены умерщвлённые новорожденные девочки-двойняшки.
В конце мая весть из Тогучинского района. Трупик в котловане. Двадцатилетняя мать «нанесла ненужному своему ребёнку удар по головке, а затем выбросила.
Процесс озверения ли усиливается, или средства массовой информации стали смелее в сообщениях подобного рода, но чаще и чаще слышишь этот ужас.
Знакомый милиционер со снисходительной улыбкой говорил мне, что в сводках происшествий такие зверства — не редкость.
— Ваше счастье, что не всё становится достоянием гласности. Живите спокойно.