Великая депрессия, поразившая капиталистический мир в конце двадцатых годов прошлого века, убедила Ф.Д. Рузвельта – тогда ещё только губернатора, решившего бороться за пост президента США, – в том, что прежний путь капиталистического развития завёл в тупик; чтобы выйти из него, необходимо проложить новый курс. Попытки найти помощников в этом деле среди промышленников и финансистов ничего полезного не дали. И тогда Рузвельт решил обратиться к учёным. Так сложился ставший впоследствии знаменитым «мозговой трест» Рузвельта.

Один из его членов, профессор Колумбийского университета Рексфорд Тагвелл побывал в Советском Союзе, чтобы познакомиться с опытом социалистического развития. Он приехал к нам в самом начале Индустриализации, когда трудностей всё ещё было больше, чем успехов. Но это не помешало профессору по достоинству оценить преимущества советской экономики. Наибольшее впечатление на него произвела плановость её развития. В отличие от адептов либерального капитализма (как своего времени, так и нынешних), Тагвелл увидел в плановости не порок, а мощный двигатель прогресса. Счёл он достойным подражания и принцип советской социальной системы «необходимое для всех, а не роскошь для немногих». Резюмируя свои впечатления от увиденного в СССР, Тагвелл написал: ««В России мы уже видим будущее, наше настоящее находится в жесточайшем контрасте с ним».

Но под «будущим» профессор имел в виду только экономику и социальную сферу. Он как был противником социалистического переустройства всего общества, так им и остался. И, возможно, именно это помешало ему увидеть главное: экономическое развитие страны, повышение уровня жизни всего населения было не самоцелью Сталинского проекта, а необходимыми условиями для решения главной задачи социалистического строительства: всестороннего развития людей, утверждения принципиально новых установок человеческого бытия и отношений между людьми.

Социально-экономическая система капитализма, как отмечали учёные, и отнюдь не только сторонники коммунистов, объективно, в силу самой своей природы способствует ориентации сознания на приоритет материальных ценностей – как писал Генри Д. Торо, «желание что-то иметь» подавляет стремление чем-то «быть». И это предопределило неизбежность возникновения духовной деградации буржуазного общества.  Принципиально иные ориентиры социально-экономической системы, которая была сформирована в ходе реализации Сталинского проекта строительства социализма, создали необходимые условия для формирования в сознании людей и общественном сознании в целом подлинно гуманистической системы ценностей человеческого бытия, основанной на приоритете духовных ценностей. При этом в советском обществе под руководством партии большевиков велась огромная целеустремлённая работа по их воспитанию в людях. И она принесла не менее удивительные результаты, нежели в сфере экономики.

В советском обществе радикально изменилось значение духовных ценностей и стимулов. Для определяюще большого числа людей нравственным идеалом сделалось служение стране и народу. Это привело, в частности, к тому, что самыми престижными профессиями сделались наиболее трудные и опасные. Казалось бы, история челюскинцев (напомню, что после гибели парохода «Челюскин», пытавшегося пройти Северный Морской путь за одну навигацию, сто с лишним человек оказались на льду, и угроза их гибели была весьма велика) должна была отпугнуть от профессии полярника, но, напротив, она сделалась самой желанной для очень многих молодых людей. Они были готовы на всё (новая разновидность «фауны» — «полярный заяц» — возникла не только в кино, их, как мне рассказывали люди, жившие в 30-е годы, немало развелось и в жизни), лишь бы попасть в состав участников зимовок, полярных станций. 

Даже в рутинном физическом труде стремление принести больше пользы обществу стало преобладать над стремлением заработать побольше денег. Впрочем, определение «рутинный» неточно характеризует такой труд, потому что новое стремление способствовало его превращению в труд творческий.

И ощущение реализации своего человеческого потенциала в труде было для советских людей очень важным. Неинтересная работа их не привлекала.  Скажем, торговля и тогда открывала для людей, работающих в этой сфере возможности (речь не о воровстве, а о вполне легальных возможностях) для повышения уровня своей материальной обеспеченности. Но… Сталин в отчётном докладе XVII съезду ВКП(б) в январе 1934 года сетовал на то, что у немалой части коммунистов «царит высокомерное, пренебрежительное отношение к торговле» и объяснял, что развитие советской торговли – это тоже большевистское дело, и коммунисты, работающие в ней, являются проводниками большевистского дела. Однако, судя по всему, эти уговоры оказывали не столь сильное влияние на людей с коммунистическими убеждениями, и пренебрежительное отношение к торговле передалось и следующему их поколению. Отец, который в начале 50-х годов работал в Харьковском горкоме ЛКСМУ, рассказывал, что в те времена возникла серьёзная проблема с набором в техникум торговли. В него мало кто хотел идти, молодым людям, как и прежде, была неинтересна эта сфера деятельности.  

Стремление принести своим трудом пользу стране и народу, реализации своего человеческого потенциала в труде, делала сам по себе труд для миллионов людей источником счастья.

Возрастание роли духовных ценностей в жизни общества проявилось и в том, что у десятков миллионов советских людей выработалась внутренняя потребность общения с подлинно художественной культурой, способствующей обогащению духовного мира человека. «Самой читающей страной» Советский Союз называли не зря.

А вот к материальным ценностям у советского человека было весьма сдержанное отношение. Стремление к наживе, частная собственность были не только исключены из экономики, их в значительной степени удалось преодолеть и как психологический фактор. Хорошо помню, что алчность и собственничество и в 60-е годы считались отвратительными пороками.

Закономерно, что у советского человека выработалось пренебрежение погоней за материальными благами. В 70-е годы мне довелось встретить мнение, будто в 30-е годы материальных благ было немного, и просто не было возможности устраивать погоню за ними. Но эту точку зрения опровергли ещё Ильф и Петров в «Двенадцати стульях» — образом «людоедки Эллочки», которая и в таких условиях нашла возможность «соревноваться» с дочерью американского миллионера. Главное ведь именно в приоритетах существования.

Стремление выделиться вещами вызывало у большинства людей недоумение и насмешку. Помню это и по своему опыту. В доме, в котором наша семья жила в 60-е годы, были люди разного уровня достатка. Тем не менее, с весны до осени все мальчишки ходили в дешёвых х/б тренировочных костюмах, — и ни в ком это не создавало комплекса неполноценности. А когда в 1968 году в нашей группе первокурсников химфака Харьковского университета один парень первым делом купил у африканца «фирменные» джинсы, остальные потешались над ним: выкинуть кучу денег за кусок тряпки! Кстати, это ведь факт, что первая атака потребительской идеологии – появление «стиляг» – была отбита не только благодаря умелым действиям идеологов того времени, но и потому, что у большинства людей жизненная позиция «стиляг» вызывала неприятие.

Такая система ценностей сказывалась и на отношениях между людьми. Стремление помочь ближнему стала нормой. Напомню случай, когда из-за этого советский разведчик Конон Молодый едва не разоблачил себя: «Был у меня в Лондоне знакомый. Его истинным несчастьем были скверные зубы: просто не на что было их лечить. И я однажды по простоте душевной сунул ему в карман 15 фунтов, чтобы он пошёл к стоматологу и вылечил особенно болевший зуб. Я сделал явное «не то»: поступил как «простой советский человек». Он был не столько благодарен, сколько удивлён – вот такие глаза. Спросил: «А ты действительно канадец?».

Замечу, что и многие из «новомышленцев» безоговорочно признавали успехи советского воспитания в деле формирования принципиально новых ценностей и приоритетов человеческого существования. Только они интерпретироввли их по своему: пытались выдать великие достижения за пороки социалистического общества.

Социолог К. Петренко сетовала, что под воздействием советского воспитания из сознания людей исчезло «стремление заработать побольше денег», что собственная корысть сделалась для него «неправедной и нелегитимной». «Сталинизм попытался, и небезуспешно, переделать саму природу человека, — негодовал д-р Рябков. – Такое противоестественное состояние затем обосновали теоретики – апологеты разумных потребностей».  В передаче «Радио-Маяк» середины 90-х годов журналистка отнюдь не отрицала, что при социалистическом строе «человек не спрашивал: сколько мне заплатят за мой труд, а спрашивал: что надо делать?», — но резюмировала в сугубо «демократическом» духе: «Это свидетельствует о том, насколько мало в Советском Союзе ценилась жизнь человека». Режиссёр Андрей Кончаловский попрекал советское общество за то, что «у нас была заповедь: возлюби ближнего как себя самого», — а «надо было именно себя сначала возлюбить»…

А вот у многих зарубежных интеллигентов одухотворённость жизни советского общества 30-60-х годов вызывала восхищение.

  Индийский писатель Рабиндранат Тагор, познакомившись с жизнью нашей страны в 1930 году, пришёл к заключению: «Экономически они ещё очень слабы, но зато их духовная мощь неизмерима». Итальянский режиссёр Федерико Феллини, который приезжал в нашу страну в начале 60-х, так передал своё ощущение атмосферы советской жизни: «Когда я был в Советском Союзе, я прежде всего ощущал христианское чувство бытия».  Примерно в то же время поэтесса Анна Ахматова, вернувшись после поездки в Оксфорд, поведала знакомым: «Знаете, чему они там из моих рассказов более всего удивились? Для нас всех здесь это привычно. Они же делают большие глаза. Их удивило, даже потрясло, когда я рассказала, что за несколько дней до отъезда получила письмо от моряков и лесорубов. У них никто стихов не читает, кроме очень тонкого слоя интеллигенции. А тут, вдруг, извольте видеть, моряки и лесорубы!»

Австралиец Фрэнк Харди, побывавший в СССР в 50-е годы, как и Рексфорд Тагвелл, увидел в нашей прообраз будущего. Он так и назвал свою книгу впечатлений: «Путешествие в будущее». Но, в отличие от американского профессора, его внимание привлекли именно достижения в духовной жизни общества. Он отметил, что «наибольшее впечатление на нас произвёл новый человек, рождённый новым обществом».

Да, это поистине была весна человечества!  

Виктор ВАСИЛЕНКО,

Белгород.