О ХУДОЖНИКЕ ВИКТОРЕ ПОПКОВЕ

Виктор Попков как-то странно вошел в  мою жизнь своим более чем своеобразным и на особицу творчеством.

Запомнилось — его предостерегающе много и восхищенно хвалили.

И не случайно. Он был художником оттепели.

И не побоюсь этого слова — его знаменем.

Когда его творчество подавалась широкой общественности заангажированной прежде всего этим хороводом многочисленных позвал в его адрес, которое преподносилось как последнее и как бы окончательное слово советской живописи.

Когда в живопись, а он, прежде всего, был живописцем, под  прикрытием как бы раскрепощенности от  всяких оков идеологии и вериг социалистического также реализма, густо  вползали сумерки личных пристрастий и переживаний, а на место романтики, подвига, целеустремленности, и даже за героикой буден  продвигался  не знавший границ и берегов кондовый индивидуализм.

Ему и Госпремию  СССР  полагаю именно за этот надлом и дали.

Что говорит о многом.

Хоть так посмотри на это. Хоть этак.

Уже тот факт, что его работы охотно публиковали на вкладках в «Юности»!

И — неспроста.

Уже тогда в полотне о строителях  Братской ГЭС, с более чем станичными фигурами, меня не слишком и впечатляло и восхищало,  почему-то как бы предвосхищая все последующие  клочковатые Глазуновские мистерии запредельного ужаса, черное во всю его ширь  горизонта небо.

Своей более чем, как мне показалось уже тогда для данного-то сюжета неуместностью.

Это к тому, если уж что говорить о его советскости, как таковой.

Отталкиваясь хотя бы от той же государственной премии, которую  он  получил.

Как теперь очевидно, многонько было у советской власти корифеев и певцов, да еще каких, Братской ГЭС и ее строителей, песни о которых были, как теперь понимается входным билетом на творческий Олимп, а  когда пришел час испытаний, то  первыми и повернувших в ее сторону Большие Берты своего привычно пафосного воодушевления и парад своих язвительных, нанизанных на шампур новых веяний, метафор.

И подчас бывает теперь  уже и сомнение, причем более чем выпуклое и такое резонное-резонное — относительно искренности всего того что они пели, и на разлив и на вынос, и хором, и разом каждый  тут как бы сам по себе.

…

А кроме того, я хорошо знал историю его гибели.

Которую мне  в купе поезда, когда я возвращался из командировки в Москву в южный город Чимкент, где начиналась не сказать что уж сильно легкокрыло, но  броско, тогда моя биография, рассказал ехавший со мной плотно сложенный, на разговор — общительный мужчина, участник непосредственных этих событий, который был начальником смены  инкассаторов, и на глазах которого вся эта история и случилось.

— У нас тут такой казус вышел, — делился он, человек открытый и доброжелательный, со мной этой неординарной  историей — Приехали к ресторану (называет название его). Кассу снимать. И  парень из нашей смены, представь себе, застрелил какого-то академика.

Описывает, как тот выглядел.

Рукой  показывает на лице того бороду.

В уклончивом виде сегодня эта история о нем в Интернете рассказывается так —  известный художник погиб 12 ноября 1974 года  в результате несчастного случая: он был убит выстрелом инкассатора в упор, когда подошёл к инкассаторской машине и попросил водителя подвезти его. Впоследствии инкассатор утверждал, что действовал по инструкции.

Со слов  же ехавшего со мной мужчины она выглядел чуть иначе. Бригада инкассаторов подъехала вечером  к этому злополучному ресторану. И именно в эту пору из дверей его вываливается хорошо подгулявшая знаменитость, и широко и пафосно раскинув руки,  бросается на капот инкассаторской машины с непреклонным требованием срочно отвезти его домой.

Инкассаторы попробовали отшвырнуть это неожиданное для их более чем опасной работы препятствие в сторону, поначалу не прибегая к крайнему в таких случаях средству.

Но у них из этого ничего не вышло.

Тот снова, поднявшись, бросился с прежним требованием к машине.

И тогда один их инкассаторов, действуя в рамках предписанных инструкцией, выстрелил в него.

Запальчиво и эмоционально рассказывая мне эту историю, тот при этом искренне досадовал на то, что так это все случилось и что в результате этого погиб, как он говорил один «очень известный академик».

Что же до меня,  то на меня тогда эта история особого впечатления какого-то не произвела. Да мало ли там, в Москве какие академики живут-здравствуют и куда и в какие рестораны они ходят. И чем это хождение порой для них заканчивается. У меня тогда своих жизненных впечатлений хватало на текущий день с избытком. А запомнилось она мне, наверное, тем, что это была тогда первая моя поездка в столицу. Это была довольно канительная и суматошная командировка на ВДНХ, закончившаяся к моему счастью  в целом удачно, и завершившаяся в поезде вот этой более чем занимательной историей.

Что до трагизма случившегося, то  все это мне  было не в новость.

В нашем институте, где я учился, убили, была такая история, студента, подрабатывавшего инкассатором.

Которого я немного знал.

Которого  налетчики уложили при снятии кассы в каком-то, теперь уж каком не упомню учреждении, наповал.

У нас  многие ребята в институте подрабатывали кто сторожами, кто вахтерами, пожарниками, инкассаторами. И где тоже случалось всякое.

Могу тут сослаться на свой опыт, так как тоже,  учась в институте, параллельно подрабатывал, дежуря в общежитии  рабочем на вахте. А там тоже было — всякое.

…

Буду непредвзятым к рано ушедшему из жизни и бесспорно талантливому и неординарному (последнее слова я тут даже подчеркну) художнику. Или точнее сказать, постараюсь быть непредвзятым.

И я, где-то осмысливая его творчество, даже даю задний ход своим оценкам его  и своим пристрастиям.

Творческим людям  надо как бы, как это внушается всюду,  в отличие от  людей простых и заурядных, коих на планете подавляющее большинство, делать послабления.

Но на глаза попала мне  вот эта его работа. «Чекист», называется. Написанная  с полным блеском устава оттепели.  Может быть, и не самая  главная его работа.

Но — и не случайная.

И более чем — знаковая.

Хоть с точки зрения цветового решения.

Хоть с точки зрения решения композиционного.

И раскрывающая весь вектор его эстетических, да и мировоззренческих устремлений.

И слава Богу, что она мне на глаза попалась.

А то бы в оценке его творчества я  еще себе позволил роскошь блудить в сомнениях.

Лично я ее понял так,

И окончательно тотчас же поставив  все точки над «i» в оценке  его творчества.

1. Виктор Попков.

«Чекист»

Виктор Попков.

«Строители Братска»