Если же останавливаться на теме «Красной папки», переданной от немецких спецслужб через Чехословакию в Советский Союз, то сперва важно ответить на следующие вопросы. Первое – на основании какого источника делаются соответствующие умозаключения? Вроде ответ очевиден – на базе материалов, зафиксированных в мемуарах Вальтера Шелленберга «Лабиринт». Второе – откуда Вальтер Шелленберг черпал соответствующую информацию? На основании содержания книги бывшего офицера Разведуправления Красной Армии, высокопоставленного сотрудника Иностранного отдела НКВД СССР перебежчика В.Г. Кривицкого «Я был агентом Сталина». Убедительно? На первый взгляд, вроде никаких возражений и сомнений быть не может. Тем не менее, внимательный анализ содержимого позволит прийти к противоположным умозаключениям.
Надо заметить, что вышеупомянутые авторы рассматриваемой нами версии выдвигают путанные и взаимоисключающие интерпретации происходящего. Так, В.Г. Кривицкий утверждает, будто бы И.В. Сталин действовал рука об руку с руководством Третьего рейха, намереваясь скомпрометировать и уничтожить М.Н. Тухачевского и его соратников. И перебежчик полагает, что Советская власть якобы поверила «состряпанными» нацистами компрометирующим материалам на упомянутых лиц в силу собственной подготовки к сближению с Германией. Конечно же, Вальтер Кривицкий активно раскручивает данную тему, пытаясь доказать мнимое существование «сговора Сталина и Гитлера». Причем доказательством этого, по мнению автора, является подписание в 1939 году т.н. «пакта Молотова – Риббентропа». Но он сознательно умалчивает не только о реальном обозначении Советским Союзом с начала 1930-х годов факта исходившей от нацистской Германии угрозы миру, но и ставку нашей страны на заключение договоров коллективной безопасности. Конечно же, данный деятель ни слова не сказал про «Мюнхенский сговор» как про фактор закономерного снижения доверия СССР западным «демократиям». Он же умолчал о том, что подписание 23 августа 1939 года т.н. «пакта о ненападении» между Советской и немецкой сторонами было тактическим ходом с нашей стороны в расчёте выиграть время и должным образом подготовится к приближавшейся войне.
Мы остановимся на личности самого Вальтера Кривицкого. Прежде всего следует заметить, что перебежчики, обжившись за рубежом, имеют обыкновение распространять дезинформацию о нашем государстве, передёргивая факты либо вообще сочиняя небылицы. Далеко за примерами ходить не следует. Достаточно вспомнить о другом беглом высокопоставленном сотруднике НКВД СССР А.М. Орлове, который в своей книге «Тайная история Сталинских преступлений» писал, будто И.В. Сталин открыто заставлял чекистов придумать историю тайного полёта Ю.Л. Пятакова в Осло для проведения конспиративных переговоров с Л.Д. Троцким. Однако даже откровенно антикоммунистически и антисталински настроенные историки (вроде автора исследования «Ежов: биография» А.Е. Павлюкова) напрочь опровергли соответствующие утверждения, подчеркнув, что открыто «раскрываться перед подчинёнными, побуждая их к прямой фальсификации следствия» было совершенно не в стиле И.В. Сталина. Более того, он постоянно до конца стремился разобраться, отнюдь не сразу принимал решения о принятии санкций. В ряде случаев Иосиф Виссарионович даже сперва не верил в обоснованность обвинений, предъявленным некоторым и рекомендовал всё досконально изучить, либо повременить с началом судебного процесса.
Как обстояло дело с арестом Н.И. Бухарина? Известно, что во время судебного процесса над троцкистско-зиновьевским центром его фигуранты заявили о том, что осуществляли подготовку покушений на руководителей Партии и Советского государства совместно с Николаем Бухариным и с его соратниками. Вполне понятно, что если получены судебные показания от лиц, находящихся на скамье подсудимых, о соучастии в преступной деятельности остальных людей, то это невозможно оставить без внимания. Однако это отнюдь не означало, что Советская власть якобы в один миг, поверив заявлениям Каменева, Зиновьева и т.д., взяла под стражу Бухарина, Рыкова и прочих. На начальном этапе дело ограничилось попыткой расследования их деятельности. Так, 20 августа 1936 года Генеральным прокурором СССР А.Я. Вышинским было отдано распоряжение о начале следственных действий в отношении Рыкова, Бухарина, Радека, Пятакова и прочих. Однако 10 сентября 1936 года в газете «Правда» было опубликовано сообщение о прекращении следственных действий в отношении Бухарина и Рыкова в виду отсутствия оснований для привлечения их к ответственности (вполне понятно, что им удалось замести следы своей деятельности – прим.авт.).
Тем не менее, после того, как перед началом Второго московского процесса Пятаков и Радек показали на следствии о соучастии бухаринцев в заговорщической деятельности, пришлось вернуться к выдвинутым в отношении последних обвинениям. В этой связи на декабрьском Пленуме ЦК ВКП(б) 1936 года о них был поставлен вопрос. Во время данного мероприятия руководитель НКВД Н.И. Ежов выступил с докладом «Об антисоветских, троцкистских и правых организациях», в котором заявил о блокировании Рыкова, Бухарина и прочих с троцкистами. В свою очередь, Н.И. Бухарин, стремясь уйти от ответственности за совершённые деяния, направил И.В. Сталину письмо «Всем членам и кандидатам ЦК ВКП (б)», в котором пытался доказать свою «невиновность». В конечном итоге Иосиф Сталин внёс предложение считать незаконченным вопрос по поводу Бухарина с Рыковым (оно было принято Пленумом). Было принято следующее решение: «Продолжить дальнейшую проверку и отложить дело решением до последующего Пленума ЦК».
В этой связи с декабря 1936 по февраль 1937 гг. было проведено несколько очных ставок с участием Бухарина, с одной стороны, и руководителей Партии и Советского государства, с другой стороны. В очных ставках принимали участие деятели вроде Сосновского, Куликова, Астрова, давшие показания против него. Одному из бухаринских соратников Валентину Астрову удалось дожить до конца XX века. Некоторые могут спросить: какое это имеет значение? Дело в том, что со времён «оттепели» возобладало мнение, будто на следствии и на очных ставках абсолютно все давали показания против арестованных «под принуждением» (в частности, против Бухарина). Соответственно, полагают «десталинизаторы», не следует доверять судебно-следственным материалам 1930-х годов. Однако упомянутый нами Валентин Астров в статье, опубликованной в газете «Известия» 27 февраля 1993 года, вспоминал, как летом 1931 года Бухарин в разговоре с ним ставил вопрос о целесообразности убийства Сталина, о блокировании с троцкистами, о борьбе за изменение линии партии. Важно обратить внимание на то, что Астров писал об этом в начале 1990-х годов – в период, когда в информационной сфере погоду делали те, кто поднимал на щит всех врагов Советской власти, доказывал «невиновность» фигурантов Московских процессов. Вполне понятно, что в 1993 году никто на него не оказывал давления. Соответственно, есть основание утверждать, что его показания во время очных ставок в 1936 – 1937 гг. имели достоверный характер.
Соответствующие показания против Бухарина были даны Пятаковым и Радеком – не только во время очных ставок, но и на Втором московском процессе. И лишь когда накопилось огромное количество сведений, доказывающих участие Бухарина и его соратников в заговорщической деятельности, тогда они были взяты под стражу.
Следует также обратить внимание на то, что в отдельных случаях партийное и Советское руководство не верило в виновность ряда лиц даже после их ареста. В частности, Л.М. Каганович в последние годы своей жизни, беседуя с писателем Ф.И. Чуевым, заявил, что сперва они восприняли арест В.Я. Чубаря и С.В. Косиора, равно как и предъявленные им обвинения, как недоразумение. По словам Кагановича, «общее настроение, общественное мнение было такое, что это было невозможно». Он подчеркнул, что до последнего момента активно защищал Косиора и Чубаря. Но когда ему представили «целую тетрадь, написанную Чубарем, его показания, его почерком», то Каганович развёл руками. Он напомнил, что были устроены даже очные ставки. «Сталин говорил: «Проверьте». Проверили так Косиора, Чубаря – спасти их не удалось».
Писатель В.В. Карпов в своей книге «Маршал Жуков, его соратники и противники в годы войны и мира» вспоминал свою беседу с В.М. Молотовым о событиях 1937 – 1938 гг. В частности, Молотов, отвечая на вопрос о наличии сомнений в виновности арестованных ключевых партийных и Советских государственных деятелей, заявил следующее: «Сомнения возникали, однажды я об этом сказал Сталину, он ответил: «Поезжайте на Лубянку и проверьте сами, вот с Ворошиловым»». Далее Вячеслав Михайлович заявил, как он с К.Е. Ворошиловым отправился в здание НКВД СССР – у них были недоумения по поводу обвинений, предъявленных П.П. Постышеву. После того, как Н.И. Ежов показал им протоколы допросов подследственного, Молотов сказал руководителю НКВД о своём желании встретится с самим задержанным. Приведённый Постышев, по словам Молотова, выглядел бледным и подавленным. Тем не менее, на вопрос председателя СНК СССР о том, верно ли записаны его показания в протоколах допроса, Постышев ответил утвердительно. Вот так обстояло дело с т.н. «репрессиями» 1937 года.
После ареста Ю.Л. Пятакова И.В. Сталин на протяжении определённого времени не верил, что он входил в состав участников «запасного» заговорщического троцкистского центра. Так, 4 декабря 1936 года во время работы Пленума ЦК ВКП (б) Сталин, обратил внимание на заявление Н.И. Ежова, который, ссылаясь на показания Зиновьева на Первом московском процессе, отметил, что Пятаков, Радек, Серебряков и Сокольников входили в состав запасного троцкистского центра, который должен был активизироваться в случае разгрома троцкистско-зиновьевского центра. Он даже подчеркнул, что они сами признались в этом. Однако И.В. Сталин подверг сомнению участие Пятакова в составе данного центра. Он отметил следующее: «Непохоже, чтобы Пятаков был в запасном центре». Тем не менее, приведённые нами материалы мемуаров американского инженера Джона Литтлпейджа «В поисках Советского золота» наводят на умозаключения о саботаже, осуществлявшегося не без участия Ю.Л. Пятакова и И.Д. Кабакова.
Вышеприведённые факты доказывают, что И.В. Сталин пытался досконально выяснить, действительно ли арестованный высокопоставленный партийный либо государственный деятель виновен в совершении инкриминируемых ему преступлений. Данное обстоятельство камня на камне не оставляет от домыслов, которые начал распространять перебежчик Орлов – Фельдбин. Приписываемое им Сталину стремление открытым способом сфальсифицировать обвинения было несвойственной чертой Иосифа Виссарионовича. Мы это показали на конкретных примерах.
Напомним, что в 1937 году Орлов-Фельдбин, будучи резидентом НКВД СССР в Испании, похитив 60 тыс. долларов из оперативных средств НКВД, совершил побег (сперва во Францию, а потом через Канаду перебрался в США). До конца своих дней жил в Соединённых штатах Америки. Если он в глобальном масштабе обманул государство, то наивно ожидать, что в мелочах, в вопросе интерпретации конкретных событий данный деятель будет вести себя иначе. То же самое относится и к упомянутому нами ранее В.Г. Кривицкому. Дело не только в том, что последний перебежчиком оказался. Согласно данным историка спецслужб А.И. Колпакиди, Кривицкий сдал свыше 100 агентов СССР по всей Европе и Америке (исследователь в качестве подтверждения соответствующего тезиса опирается на рассекреченные документы разведки Великобритании). В свою очередь, другой историк спецслужб, лично близкий к Службе внешней разведки Российской Федерации Н.М. Долгополов выдвигает аналогичное утверждение, добавляя, что что В.Г. Кривицкий выдал не только шифровальщика Кинга, но и руководителя знаменитой «Кембриджской пятёрки» , агента Советской разведки с 1933 года, коммуниста Филби Кима. И после этого разве можно с доверием относится с таким, как Кривицкий и Орлов? Тем более, если учесть, что они в эмиграции стремились максимально скомпрометировать СССР и в общем то не сильно отставали от А.И. Солженицына. Вопрос совершенно риторический. Более того, им вполне западные правительства могли посодействовать в дополнительном предоставлении дезинформации для того, чтобы опорочить Советский Союз.
В целом, основная масса предателей и перебежчиков за границей тайно либо открыто постоянно поливала грязью нашу страну, снабжала зарубежных деятелей недостоверной информацией, «обеляющей» действия нашей «пятой колонны» и дискредитирующей народные и патриотические силы. Прежде всего, Запад черпал и черпает одностороннюю, выгодную ему информацию, не придавая значения альтернативной, независимо от того, кто её направил. Так, американские разведчики Майкл Сайерс и Альберт Кан в своей книге «Тайная война против Советской России», делая акцент на информационную политику правительства США во время интервенции в Советскую Россию и гражданской войны, проиллюстрировали следующую картину: «Правдивые сообщения о положении в России, — независимо от того, исходили ли они от журналистов, агентов разведки, дипломатов или даже генералов…, — замалчивались или игнорировались. Всякого, кто осмеливался поднять голос против антисоветской кампании, автоматически клеймили словом «большевик»». Вполне понятно, что таким же принципом «мировое сообщество» руководствовалось и в дальнейшем. Одновременно качестве примера можно привести содержание власовских прокламаций в годы Великой Отечественной войны, в которых содержалась масса клеветы на СССР, на Советскую власть, на И.В. Сталина. Всё это проявляется и в современный период. Так, Е.М. Примаков в своей книге «Минное поле политики» вспоминал, как он в сентябре — октябре 1993 года, будучи руководителем Службы внешней разведки РФ, во время переговоров с руководством США по дипломатическим каналам пытался донести подлинную информацию о конституционном кризисе, о столкновении Верховного совета РФ и президентской стороны. Примаков подчеркнул, что сделано им это было в виду того, что т.н. «западников» и «демократы» снабжали американцев своими субъективными оценками о происходящих в России событиях (а по большому счёту – дезинформировали мировое общественное мнение с целью получения поддержки со стороны руководства западных стран).
Кроме того, имеется масса иных доказательств, приведённых нами ранее. И они не оставляют камня на камне от, мягко говоря, «версии» Вальтера Кривицкого, запущенной им по вполне конкретным соображениям.