ВЕТКА КРАСНОТАЛА НА ПОДОКОННИКЕ

Виктор ТИТОВ

золотое перо «Алтайской правды»

…

24 января 1947  — 27 октября 1998

Виктор Титов, Виктор Иосифович Титов, как это он иногда любил подчеркивать — кто же он был такой?

Зададим этот вопрос по прошествии теперь уже стольких лет, как его не стало.

Журналист?

Фельетонист?

 Директор  ФСУ (фирмы сатирических услуг)? Так пафосно и в ногу со временем,  называлась страница сатиры и юмора в «Алтайской правде» которую он вел.

Философ?

(сегодня под философами понимают чаще всего не тружеников мысли, как это было от века в век, а чаще всего преподавателей этой науки в вузах, либо с растрепанными бородами  расплодившихся как тараканы блогеров)

…

А  в нем все это было враз и вместе.

Он интересен и в том теперь непреложном факте, что век бумажных СМИ закончился.

Мне трудно сегодня представить его в сегодняшних электронных СМИ, заточенных на острый и бойкий язык и более ни на что не заточенных. Да на поиски бабла и менее всего истины, чем философы и мыслители занимались еще с античных времен.

А в нем присутствовал разом еще и как бы Франсуа Рабле и беспощадный Салтыков-Щедрин.

…

Вот пару слов его биографии, которая сохранилась в моей памяти.

Родом он из какого-то  небольшого городка со среднего Урала.

Закончил Уральский государственный университет по отделению журналистики, и вместе с большей частью своего выпуска, затем приземлился в «Алтайской правде» и  долгие годы в ней работал.

В мою бытность в массе своей многие в редакции  были выпускниками именно с Уральского университета.

Валера вот Слободчиков был из Иркутска.  Коля Сериков  — из Алма-Аты, и какое-то время работал в областной газете Самарканда.

Он кстати  жил в одном подъезде тогда там  с писателем Сергеем Бородиным и знал его неплохо.

…

В нем как в человеке уживалась  и непреклонная жесткая решительность.

Когда в ком-то что-то было против правды.

И тут тогда его ничто не могло остановить

И разом —  безграничная к людям нежность и любовь.

Что до меня — у меня были с ним очень хорошие  во всех отношениях отношения.

Он относился ко мне трепетно и с любовью.

(Хотя я во всех отношениях против него был мямлей и очень  мягким и нерешительным человеком)

По натуре и образу жизни он был бессребреник и аскет.

В кабинете  его — стол, стул.

Это в отличие от кабинетов других журналистов редакции.

Скажем  того же Валеры Слободчикова.  У которого, как в хорошей горнице, обставленной с любовью, все дышало уютом, покоем.

Над  головой всегда висел  прибитый к потолку огромными гвоздями на 15 прибит огромный флаг  (2 х 3 м) Советской Родины.

  — Слушай, Витя, — когда я впервые зашел к нему в его спартанский кабинет, и кивнул многозначительно на висящий над его головой стяг.— А это — как?

 — А что?  — сверкнул ответно он в мою сторону жестким взглядом.

Дело  было еще при Майорове.

— Как что? — я подбирал для этого случая более чем дипломатические слова. Надо же  было время понимать —  93 год был на дворе.

— А что Майоров? Он был членом ЦК. А я никогда не был даже членом общества рыболовов- спортсменов.

И именно в этом, в бескомпромиссности своей и разом доброте  своей был он весь.

…

Он мог отважно броситься на выручку всякому.

В отличие от прочих, хождение  по судам, за написанное,  для него было нормой. Как, впрочем, и для Олега Логинова.

Глядишь, Витю опять в суд потащили за очередной фельетон.

 — Я что — усмехался он (а вот смеющимся я как-то его, пожалуй, и не припомню) — это Вася У…в, все нас звал вперед в заоблачные дали, а теперь пишет, как надо выращивать малину…

А у меня судьба — иная!

Тот, пламенный в свое время трибун, до этого возглавлявший отдел партийной работы, вел в это время в газете страницу «Сад и огород».

На окне его почти сиротского вида кабинета, если что и было — ваза на подоконнике с сухой веточкой  краснотала.

Которой он посвятил стихи, пронзительные до редкости, и которые потом в своей газете поместил Виктор Сапов.

У него были неплохие отношения с  Виктором Саповым, и тот в «Голосе труда» неоднократно печатал  его материалы.

И тот и другой Викторы цвет своего сердца в лихое время перемен, в отличие от  многих других журналистов, не поменяли

…

В редакции он  был  дружен с Олегом Логиновым.

А я был дружен и с тем и другим.

Сам  — повторяю, характера мягкого и уступчивого

Но дружен в редакции был  именно с этими самыми отчаянными в редакции забияками.

Я оформил  большинство его материалов, после того как стал работать в газете.

Многие материалы я  оформлял и  Олегу, ведшему тогда в газете городскую страницу «Барнаул»

Виктор меня  всегда приятельски и обходительно, на пределе вежливости заводил как  самого дорогого гостя в кабинет.

Это значит  — в нем созрел фельетон.

И порой получалось, что ему  его кому-то нужно было без утайки поначалу рассказать…

И он меня посвящал затем при этом во все  детали предстоящего своего сочинения.

Иногда даже принимал к сведению мои замечания.

А я у него все это  иллюстрировал.

…

Про словам жены его (это ею сказано было во время прощального обеда, когда она слушала слова восхищения, которые говорили искренне о нем его товарищи по перу), он  был очень, однако непростым в повседневной жизни человеком.

И это, наверное, так и было.

…

Умер же – от чего-то сердечного.

В крайне непростых условиях своей работы, когда ему приходилось настойчиво и дотошно вникать туда, куда другой трижды бы вникать поопасался. И не жалея себя защищать всех  сирых, убогих и обиженных.

Проблемы  выбора в этом вопросе у этого отважного журналиста никогда не было.

Ходила история о том, что его, еще в самом начале его работы в газете, его жестоко избили в трамвае на площади Октября какие-то отморозки, которым он сделал замечание за хамское поведение. И как по настоянию Юрия Майорова, обратившегося в крайком, их нашли на следующий же день. А сам же он потом просил их простить.

Жил он в районе площади Октября, где сегодня стоит  недавно выстроенное  Барнаульское МГУ на Ленинских или там теперь чьих  горах.

Похоронен — на Власихинском кладбище.

Очень скромно.

Что я впоследствии, там будучи, — увы! — этой могилы в  лесе монументов и недорогой бетонной крошки памятников, сыскать его могилу уже и не смог.

…

Теперь о нем, как о философе.

Бесспорно, это был  большой и яркой эрудиции человек.

Именно в его пору, когда на страницах газеты каждую неделю появлялись его фельетоны, в них, кроме отрицательных персонажей  всегда присутствовали краеугольные камни  человеческого ума и мысли: Лев Толстой, Федор Достоевский, Пушкин, Александр Блок, Чехов, Суворов…

Целый сонм литературных героев: Макар Нагульнов, дед Щукать, Герасим из Му-му Тургенева, незнакомка Блока (это в фельетоне-то!)…

Это вот только те, что пришли влет на ум.

Он рассказал мне философский подтекст Гоголевского «Вия», который просто потрясло меня тогда своей запредельной глубиной.

К сожалению великому я это его объяснения не записал.

И ничего подобного в разливанном  море материалов о Гоголе, потом при долгих моих розысках в книгах, дабы найти нечто подобное, я так и не нашел.

А то, что он сказал, сегодня, пожалуй, не передам и в двух словах.

Понимая только теперь одно, что  в глубине его сознания таился и большой и непревзойденный философ.

Также до сих пор помню  его  долгий и обстоятельный разбор именно с высоких мировоззренческих вершин, той же казалась  бы  затасканной в обиходном употреблении повести Ивана Тургенева «Му-му».

Мысль его всегда была устремлена вглубь каждого, даже самого заурядного явления, в котором он находил всегда случившемуся глубокий подтекст.

Мне кажется, что время еще смахнет не раз пыль забвения с его имени.

Фото: Евгения НАЛИМОВА