«— Ну, что ж теперь мы будем делать? — сказал Тарас, смотря прямо ему в очи.

Но ничего не знал на то сказать Андрий и стоял, утупивши в землю очи.

— Что, сынку, помогли тебе твои ляхи?

Андрий был безответен.

— Так продать? продать веру? продать своих? Стой же, слезай с коня!

Покорно, как ребенок, слез он с коня и остановился ни жив ни мертв перед Тарасом.

— Стой и не шевелись! Я тебя породил, я тебя и убью! — сказал Тарас и, отступивши шаг назад, снял с плеча ружье.

Бледен как полотно был Андрий; видно было, как тихо шевелились уста его и как он произносил чье-то имя; но это не было имя отчизны, или матери, или братьев — это было имя прекрасной полячки. Тарас выстрелил…».

Все, конечно, узнали этот отрывок из повести Николая Васильевича Гоголя «Тарас Бульба», переведённой на десятки языков и экранизированной в разных странах мира десяток раз.

А теперь воспользуемся известным литературным приёмом – и изменим сюжет.

…Тарас выстрелил. Пробила свинцовая пуля польскую стальную кирасу, расплющилась и застряла в колете из буйволовой кожи, контузив и сбив с ног Андрия.  А тут прискакал к Тарасу Голокопытенко: «Беда, атаман,окрепли ляхи, прибыла на подмогу свежая сила!». А за ним Вовтузенко: «Беда, атаман, новая валит ещё сила!». И налетела эта сила на Тараса, и «..как тяжелым камнем хватило его самого в ту же минуту. Все закружилось и перевернулось в глазах его. На миг смешанно сверкнули пред ним головы, копья, дым, блески огня, сучья с древесными листьями, мелькнувшие ему в самые очи. И грохнулся он, как подрубленный дуб, на землю. И туман покрыл его очи».

А Андрия подняли с земли, оказали первую помощь, и с почётом, как героя, доставили в город, который выдержал осаду запорожского войска. И встретила его красавица-полячка, и развязала на его руке вышитый ей дорогой шарф, и поженились они, и жили недолго, но счастливо.  И родилось у них двое мальчиков. Мальчики подросли, пошли в школу, хорошо учились. А вдруг Андрий, который стал уже сотником в войске польском,  стал косо на них смотреть.  А потом взял нож – да обоих и зарезал. За что? А за то, что мать их полячка. И та самая «подобная речному лебедю грудь», которая сводила его с ума, стала «проклятой», когда кормила его детей…

А вот здесь мы переходим к другому классику – Тарасу Григорьевичу Шевченко. В России не все хорошо знакомы с его творчеством, а я рос и учился на Украине – в русской школе, но Шевченко изучали и учили на память обязательно.

Итак, поэма «Гайдамаки», глава «Гонта в Умани». Привожу текст в переводе на русский:

…Но вот ведут гайдамаки

С езуитом рядом

Двух подростков. «Гонта! Гонта!

Твои, Гонта, чада.

Раз католиков ты режешь,

То зарежь и этих.

Что же смотришь?

Твои, Гонта,

Католики-дети.

Подрастут, тебя зарежут —

И не пожалеют…»

«Пса убейте!

А щенят я —

Рукою своею.

Признавайтесь перед всеми,

Что веру продали!»

«Признаемся… Мать учила… Мать…

А мы не знали!..»

«Замолчите! Боже правый!..»

Собрались козаки.

«Мои дети — вражьей веры…

Чтобы видел всякий,

Чтоб меня не осудили

Братья гайдамаки, —

Не напрасно присягал я

Резать ляхов-катов.

Сыны мои! Мои дети!

Малые ребята!

Что ж не режете вы ляхов?»

«Будем резать, будем!..»

«Нет, не будете, не верю:

Проклятою грудью

Вы кормились. Католичка

Вас на свет родила.

Лучше б ночью вас приспала,

В реке б утопила!

Греха б меньше. Умерли бы,

Сыны, не врагами,

А сегодня, сыны мои,

Отцу горе с вами!

Поцелуйте ж меня, дети,

Не я убиваю,

А присяга». И свяченый*

На них подымает!

Повалились, захлебнулись.

Кровь, слова глотали:

«Тату… Тату… Мы — не ляхи!

Мы…» И замолчали.

«Закопать бы?…» —

«Нет, не нужно — Католики были.

Сыны мои! Мои дети,

Что вы не убили

Мать родную, католичку,

Что вас породила,

Ту, проклятую, что грудью

Своей вас кормила!

*—«Свяченый» – это гайдамацкий нож, который освящали по церковному обряду.

Ну, что же, «почувствуйте разницу». Высокая трагедия шекспировского масштаба – и бессмысленная жестокость злобного идиота. Предвижу, что знатоки творчества Шевченко будут возражать, что убийство сотником войска польского Гонтой своих детей – только легенда. Но, во-первых, легенды такого рода на пустом месте не произрастают. А во-вторых – здесь, как и везде, принципиально важна авторская позиция. Шевченко описывает детоубийство не с омерзением к преступнику, а как достойное и героическое дело.

И вот такую мерзость бандеровцы вбивают в головы детям в укрошколах. Ну, ладно, в советское время Шевченко тоже учили – но было противоядие – Пушкин и Некрасов, Тютчев и Есенин, Твардовский и Маршак, Багрицкий и Грибоедов. А сейчас?

И те, кого образцом и примером со школьных лет было приказано считать Гонту – сегодня зверствуют на фронте и терроризируют русское в абсолютном большинстве население Украины.