После антисоветского переворота в 1991-м государственный праздник 7 Ноября — величайший для всех народов СССР! — как известно, был отменён. Однако можно ли для многих, в чьей жизни относился он к наиболее дорогому и заветному, росчерком даже самого категоричного президентского указа свести это заветное к нулю?

Конечно, ни о чём нельзя судить лишь по себе. Но уже тогда, негодуя по поводу очередного злостного ельцинского вызова, думал я о том, что память и совесть далеко не всех в моей стране примут этот программный вердикт палача Советского Союза. Нет же, говорил себе, не я один, а бессчётное число соотечественников всё равно в душе будут отмечать 7 Ноября как особо праздничный день.

Так и произошло! За минувшие потом десятилетия скольким своим собеседникам по разным журналистским темам задавал я вопрос об этом, и ответы меня обычно радовали. Честное слово, хотелось бы обо всех этих людях рассказать, потому что остались они по сути советскими людьми. Но начать всё-таки с кого же?

  Поверьте, первым, будто само собой, возникло имя того, кому и посвящаю сейчас эти свои заметки в праздничном Октябрьском номере «Правды», — это народный артист СССР Василий Семёнович Лановой.

Но прошу читателей сразу учесть: вовсе не означает это, что прославленный актёр избран мною, поскольку он достойнее всех других. Нет, в том смысле, в каком пришлось мне делать данный выбор среди людей, оставшихся советскими в антисоветском государстве, все они достойные абсолютно одинаково.

А вот случилось так, что Лановой нынешней осенью вышел в моей каждодневной памяти на одно из первых мест. Благодаря знаменательной дате: 29 сентября сего года исполнилось 120 лет со дня рождения Николая Островского — автора бессмертного романа «Как закалялась сталь», воспитавшего миллионы советских героев.

Книга эта — легендарная в СССР — трижды затем была экранизирована. Вполне удачно, надо сказать, однако, на мой взгляд, наиболее впечатляющей стала всё же киноверсия под названием «Павел Корчагин», снятая в 1956 году на Киевской киностудии художественных фильмов режиссёрами Александром Аловым и Владимиром Наумовым. В ней-то и создал центральный образ (совершенно блистательно, по-моему!) юный Василий Лановой.

Пишу не киноведческую работу, но должен напомнить, что для начинавшего тогда свой творческий путь артиста, а точнее — ещё студента Щукинского театрального училища, была это лишь вторая роль в кино, после дебютного фильма «Аттестат зрелости». Но там он играл своего сверстника и современника, выпускника средней школы, каким был и он сам. Совсем иное, из другого времени — Корчагин, широко известный уже не только в нашей стране как аналог выдающегося автора, сумевшего победить тяжелейшую и неодолимую, казалось, судьбу.

Островский писал свой роман об Октябрьской революции, определившей характер целой эпохи во всём мире, о людях, которые эту великую революцию совершили и которых она закалила, как сталь. Лановой родился в 1934-м, за два года до физической кончины Николая Островского. И он понимал, конечно (да об этом прямо говорилось!): фильм по такой книге снимается в середине 1950-х для того, чтобы внушительнее напомнить новому молодому поколению, чего стоило завоевать для него обретённое счастье.

Замечу: пожалуй, тогда мало кто сомневался, что это было именно счастье, и мало кого шокировало, что весьма серьёзную цену за счастье в своё время пришлось заплатить. Ещё бы! Так называемые хозяева жизни, веками привыкшие существовать за счёт труда других, с благом эдаким просто так расставаться не желали…

Да, потребовалось время, понадобились огромные усилия и воистину иезуитская хитрость врагов справедливости, чтобы всю понятную логику истории перевернуть в сознании большинства наших граждан с ног на голову. Началось же с того, что революцию постарались представить не как борьбу за справедливость, а как результат зависти — бедных к богатым.

То есть высокое превращено было в низменное! И ведь даже не самые наивные, казалось бы, люди заговорили вдруг о нашем прошлом и о сегодняшнем дне на ином каком-то языке.

Вспомните, кто может, как было после 1991-го. Неприятные, мягко говоря, сюрпризы — при встречах со знакомыми и незнакомыми на каждом шагу. Повальное предательство, измена. А особенно пронзало чудовищное предательство многих известных деятелей искусства по отношению к своим прежним героям. Оттого и деятели эти, даже ещё недавно горячо любимые, не только утратили былое обаяние, но и приобрели в глазах обманутых зрителей нечто вполне отталкивающее.

Лановой для меня, начиная с его Павки Корчагина, устойчиво был в числе самых любимых. Но теперь с телеэкрана он совсем исчез, пресса о нём тоже глухо молчала, и это стало прямо-таки мучительным. Одолевая сомнения (в самом деле, а каков он теперь?), решил позвонить ему и попросить о встрече. Он назначил её на следующий вечер.

К тому времени мрачные 90-е сгустились до предела. Вот когда впервые задал я своему собеседнику вопрос о приближавшейся дате — 7 Ноября: считает ли этот день по-прежнему праздничным? Ответ был такой:

— А как же?! Праздник был, есть и будет всегда. Великий праздник. Ведь революция состоялась. И какая революция! Миллионы, нет, даже миллиарды людей на земле изменениями к лучшему собственной жизни ей обязаны. Хотя, может, не все это и осознают, когда, например, речь заходит о конце мировой колониальной системы под влиянием событий в России. Но уж в нашей стране главное стало сверхочевидно. Не состоялся бы Великий Октябрь — не было бы и Великой Победы, а значит, и всех нас. Гитлеровские намерения известны…

Помолчали. Он стоял у окна, за которым надвигались сумерки, а я мысленно проговаривал второй из приготовленных для него вопросов. Но с ним Василий Семёнович опередил.

— Вот меня спрашивают, — сказал он, — как я теперь отношусь к Павке Корчагину? Отвечаю: ещё лучше, в тысячу раз лучше! Потому что дай бог каждому из вас иметь детей, которые во что-то святое верили бы так, как верило это поколение. Вообще в книгах коммуниста Николая Алексеевича Островского, в его письмах, во всей подвижнической жизни содержится такой мощный заряд лучших человеческих качеств, который непременно должен быть востребован и в будущем. Забыть это, списать «за ненадобностью» — преступление. И оправданий ему быть не может!

Знаете, очень трудно передать моё состояние после той нашей встречи. Невероятная радость словно подняла меня над всеми горестными обстоятельствами окружающего бытия. Радость сбывшейся надежды: человек на поверку оказался таким, каким я его себе и представлял. А дальнейшее затем убедительно подтверждало это!

К счастью, восхитивший меня Лановой — при всём том, как проявил он себя в труднейшее, критическое для страны время, — не был ведь единичным феноменом. Для меня сразу он стал рядом с Виктором Розовым и Юрием Бондаревым, с Татьяной Дорониной и Николаем Губенко, рядом с другими выдающимися мастерами советской культуры, не изменившими ей.

А культура же неотделима от общества, в котором она создаётся. Значит, ключевой вопрос: каким было советское общество, государство, какой была советская жизнь?

Лановой и в публичных своих выступлениях, если удавалось ему теперь среди воцарившейся антисоветчины такую возможность заполучить, и при наших встречах постоянно к этому возвращался.

— Разве стал бы я тем, кем стал, если бы не Великая Октябрьская социалистическая революция, если бы не Советская власть? Нет, конечно! Родители мои из крестьян села Стримба в Одесской области. Так вот, там до революции почти все были неграмотными. И самая первая заслуга новой власти перед народом, я считаю, была в том, что она открыла ему дорогу к образованию. Подчеркну при этом: совершенно бесплатно!

До глубины души его возмущало, что многие со временем перестали ценить и даже придавать какое-либо значение бесплатности образования и здравоохранения в стране социализма. Как будто так и было всегда. Нагрянувший капитализм неизбежно стал думающих протрезвлять.

— Сейчас, когда подросткам рассказывают, как было, они удивляются и не верят, — слышал я не раз от Ланового. — И ведь, в самом деле, на фоне нынешних реалий многое из того времени кажется прямо-таки невероятным.

Например, как он стал артистом? Любил Василий Семёнович рассказывать про детскую театральную студию при Дворце культуры Автозавода имени Сталина — бывшего ЗИСа, ставшего потом ЗИЛом (по фамилии знаменитого директора Лихачёва).

Сколько таких студий создано было после революции в Советской стране и во скольких рабочих, сельских клубах, домах пионеров и дворцах культуры! Сколько художественных школ и кружков всевозможных направлений, сколько спортивных секций! Опять же совершенно бесплатных, то есть доступных для всех. И вот тринадцатилетний Вася Лановой, сын рабочих московского химзавода (каковыми они стали после переезда в столицу), гулял однажды вместе со своим другом Володей Земляникиным по улицам в Автозаводском районе. Увидели афишу: «Марк Твен — «Том Сойер», «Друзья из Питсбурга».

Захотелось посмотреть, а потом и записаться в коллектив, где играли их сверстники. Совсем просто? Представьте себе. Результат же оказался — на всю жизнь.

В 1951 году на Всесоюзном конкурсе самодеятельных театров первой премии был удостоен спектакль по пьесе Л. Гераскиной «Аттестат зрелости», где Лановой сыграл главную роль. И через три года на экраны выходит уже упомянутый мной фильм «Аттестат зрелости» — первая роль Ланового в кино.

Что ж, после всего этого вполне естественно возникло для него Щукинское училище, а потом и прославленный Вахтанговский театр. Одним из ведущих его актёров останется Василий Семёнович до конца жизни, которую нежданный ковид оборвёт в январе 2021-го.

Это была поистине жизнь в искусстве. По времени преимущественно в советском искусстве, чему он придавал высочайшую значимость. И объяснял:

— После 1991 года наше искусство и шире — культура стали уже совсем другими. Несравнимо ниже уровнем во всех отношениях! По-моему, теперь уже всем должно быть ясно, какое общество по-настоящему способствует подъёму культуры — социализм или капитализм.

Эту тему он готов был анализировать, кажется, снова и снова. В разных ракурсах и на огромном материале, который дала ему сама жизнь.

Сохранивший светлую память о своём первом театральном учителе во Дворце культуры ЗИСа Сергее Львовиче Штейне, называл его образцом именно советского педагога. С удовольствием перечислял имена известных артистов и режиссёров, вышедших из студии знаменитого автозавода: Вера Васильева, Татьяна Шмыга, Юрий Катин-Ярцев, Игорь Таланкин, Алексей Локтев, Валерий Носик, Владимир Земляникин…

— И ведь так было не только у нас, а по всей стране, — комментировал он. — Может ли какая-нибудь нынешняя распиаренная «Фабрика звёзд» заменить тот отбор и то воспитание талантов, которые в советское время мы имели? Ничего подобного!

Особо выделял воспитание художественного вкуса на высших литературных образцах, основы которого он получил тоже в автозаводской студии.

— Первое произведение, с которого мы начали занятия по художественному слову, было ни больше ни меньше — «Война и мир». Толстой, Гоголь, Пушкин — какие глыбы в мировой литературе и художественной культуре в целом! И мы тянулись до этого уровня, постигали богатство великой русской культуры, красоту русского слова, что осталось во мне навсегда.

Как назвать свойственное ему глубинное качество, которое по мере развития нашего знакомства признал я, пожалуй, основополагающим в нём? Чувство благодарности?

Да, в отличие от самозванцев, хвастливо титулующих себя элитой, он ничего такого допустить, конечно, не мог. Зато всегда стремился выразить свою благодарность тем, кто, по его убеждению, этого заслуживает. И понятия огромного масштаба воспринимались им зачастую как личные. Рассуждал так:

— Революция, Великая Отечественная, гигантские наши стройки. Атомный проект, прорыв в космос… А я думаю: всё ведь это было не только для страны в целом, но и лично для меня. За меня жертвенно лишился здоровья Николай Островский (он же Павел Корчагин). За меня шла на эшафот Зоя Космодемьянская и бросился на амбразуру Саша Матросов. А теперь на них «перестройщики», вместо заслуженной славы и благодарности, валят горы ужаснейшей клеветы!

Извращение военной нашей истории для него стало болью особенной. Великая война вошла в собственную его жизнь утром 22 июня 1941-го, когда бабушка с дедушкой в одесском селе встретили семилетнего внука Васю, приехавшего к ним на школьные каникулы. И буквально через несколько дней явились вооружённые до зубов оккупанты.

Жутко, но факт: Вася Лановой мог погибнуть тогда. Фашистскому вояке не понравилось, что на мальчике солдатский ремень, и он потребовал, чтобы тот отдал его. А мальчик заупрямился. Тогда-то, в подтверждение своего требования, фашист и дал автоматную очередь.

Пули просвистели у самого уха мальчика. Бабушка упала в обморок, дед остолбенел. Вася же долго ещё после войны, занимаясь уже в самодеятельности, продолжал время от времени заикаться и с большим трудом избавился от такого тормозящего недуга.

А одним из самых счастливых дней в его жизни стал тот, когда в село Стримба пришли краснозвёздные освободители. Да мог ли он после всего этого при любых «перестройках» предать их? Ни в коем случае!

С годами вражеской оккупации прочно связана для Василия Семёновича и ещё одна памятная страница его жизни. Школьный учитель Николай Иванович принёс в класс и стал читать ребятам книгу под названием «Как закалялась сталь». Предупредив: если немцам станет известно об этом, его повесят.

Учитель позже ушёл в партизанский отряд, у Васи же в сознании он навсегда соединился с героическим образом из романа Николая Островского. С тем изумительным человеком, которого ему предстояло воссоздать на экране, как пример для всех.

Видите, многое началось оттуда, из военного детства. И в будущих его военных ролях, которых выпало ему немало и в кино, и в театре, те впечатления по-своему отольются. От первой большой работы на сцене родного Театра имени Е.Б. Вахтангова — это был юный политрук в спектакле Евгения Симонова по пьесе Б. Рымаря «Вечная слава» — до знаменитых «Офицеров», где в паре с Георгием Юматовым они создадут поистине культовые образы советских военных. Не «господ офицеров», которых вовсю начали хрипло воспевать с новорусской эстрады, а товарищей офицеров. Большая разница!

Отмечу, что связь с лучшими людьми современной Российской армии сохранил Василий Семёнович и после 1991-го. Не случайно стал одним из инициаторов создания общественного фонда «Армия и культура», который и возглавил на многие годы. В этом виделось мне его стремление как-то продолжить известную советскую традицию — творческого шефства над армейскими частями и подразделениями. Хотя частенько оговаривался: «Это теперь не совсем то, что надо». Но во время войны в Чечне, например, летал в Грозный и Гудермес, встречался с воинами, выступал перед ранеными в госпиталях. И былые друзья сохранились в основном среди военных.

Несколько задержусь здесь, потому что крайне болезненно обернулся для него этот вопрос — о друзьях. Собственно, я и предполагал, что при твёрдой идейной позиции Ланового скорее всего так и будет. Но жизнь даже превзошла мои ожидания.

Что имею в виду? Множество прежних отношений, считавшихся дружескими или товарищескими, в «новой России» у него просто рухнули. И кто же виной тому — он или «друзья», переставшие быть друзьями? Здесь такая ситуация: волею обстоятельств они стали чужими или даже чуждыми друг другу. Он для них — «слишком советский», а они… Скажу, как говорил сам Василий Семёнович: «Потеряли своё лицо».

Пробовал я говорить с некоторыми из «потерявших». И что слышал? «Да мог бы он поспокойнее быть к острым вопросам!» А я-то давно понял: не мог. Иначе это был бы уже не он, не Василий Семёнович Лановой, а другой кто-то.

Ясно, разумеется, насколько легче, комфортнее да и материально богаче была бы его жизнь, если бы он, поступившись совестью, перестал напрямую высказываться о происходившем в стране. Всего-то-навсего. Но он, сознавая это, оставался самим собой. А когда в противовес ему начинали бормотать какие-нибудь затёртые и насквозь фальшивые «истины» о прошлом и сегодняшнем, не выдерживал иногда и буквально взрывался.

Особенно понял я, насколько взрывной у него характер, после юбилейного концерта, посвящённого И.А. Бунину, в Большом зале Московской консерватории. Концерт получился убогий, «в духе времени». Достаточно сказать, что все исполнители, кроме Ланового, читали бунинские тексты, держа книгу перед собой. То есть они фактически к этой встрече со зрителями даже не готовились!

Решив поговорить с выступавшими на вечере о нынешнем состоянии художественного слова, я попросил их задержаться после концерта. Солидные, знаете ли, имена: Сергей Юрский и Михаил Глузский, Анатолий Ромашин и Ольга Остроумова. Но… озабоченность моя всем им показалась чрезмерной, и один за другим они стали доказывать, что всё обстоит не так уж плохо. Тогда и взорвался Лановой:

— Нет, плохо! Очень даже плохо! Состояние важнейшего дела этого — скверное!

И дальше произнёс Василий Семёнович такую речь, которую надо было бы транслировать по всем основным каналам телевидения.

Увы, к телевидению его по-прежнему почти не допускали…

А вот «Правду» он называл своей газетой и постоянно поддерживал КПРФ как свою партию. Голосовал за неё на выборах в Госдуму и за её лидера — на президентских выборах. Нередко по приглашениям коммунистов выступал в региональных отделениях нашей партии. С неизменным успехом, конечно, потому что стал он непревзойдённым исполнителем художественного слова, прежде всего Пушкина и Маяковского. Прямо скажу: лучше него этих поэтов (да и других!) в антисоветские годы никто не читал.

Великолепно выступал в театре «Содружество актёров Таганки» под руководством Николая Губенко на вечере, посвящённом 90-летию ленинской «Правды». Зазвучал неповторимый его голос и со сцены Колонного зала Дома союзов, когда отмечали мы 100-летний правдинский юбилей. Стало всё это его ответом на известный горьковский вопрос: «С кем вы, мастера культуры?»

В течение последнего тридцатилетия он отказывался от многих предложений в кино, потому что принять их не позволяли ни его чёткая идеологическая позиция, ни высокий художественный вкус. Так что скажем спасибо Василию Лановому, истинно народному артисту СССР, за его верность исконным принципам отечественной культуры. За достоинство художника. За искренность и честность.

Но что же происходит и что будет с теми героями, которым он в основном посвятил выдающийся свой талант? Многих попытались дискредитировать или просто «вычеркнуть». У них трудная оказалась судьба — как в жизни, так и искусстве. Вот и 120-летие Николая Островского прошло ныне абсолютно незамеченным на всех федеральных телеканалах. И «Как закалялась сталь» в школьные программы не возвращена, хотя неоднократно и публично было обещано.

Представляю, до чего возмутило бы всё это создателя образа Павла Корчагина. И с такой неотступной болью приходилось ему жить много последних лет. Тревога не отпускала постоянно. Давайте ещё раз послушаем самого Василия Семёновича Ланового:

— Нравственное оскудение, а то и сознательная потеря героя — неестественное состояние для искусства. Человек всегда хочет видеть рядом с собой людей благородных, честных, сильных духом, верных, способных на высшие человеческие чувства, на совершение поступков, двигающих общество вперёд. И герой, несущий добро и справедливость, способный у других пробудить спящую совесть, поднять людей на правое дело, — вечен, как вечны понятия добра и зла. Именно он стал олицетворением великих идей нашей революции. Первостепенный долг будущих поколений — равняться на него, следовать его примеру.

Вы согласны с художником-патриотом? Я — полностью.