Величие этого национального гения особо стало заметным с годами, когда удивительный художник уже давно перешагнул порог вечности. Выдающийся мастер слова, столп советской многонациональной литературы, он и при жизни заявил о себе как о крупнейшем писателе-монументалисте, тонком живописце, создав потрясающую, глубинную, наполненную живительными красками, ветрами и духом казахской степи, вечно живую эпопею «Путь Абая», названную академиком Канышем Сатпаевым энциклопедией жизни казахской кочевой степи XIX века и ставшую украшением не только казахской, но и советской литературы и вошедшую в сокровищницу лучших образцов мировой художественной прозы.

Оттого-то многие критики, литературоведы обоснованно, справедливо, заслуженно утверждают, что творчество Мухтара Ауэзова, чей 125-летний юбилей со дня рождения приходится на последние сентябрьские дни, — сродни таким мировым корифеям, как Л. Толстой, М. Горький, Д. Голсуорси, М. Пруст,

Т. Манн, А. Толстой, Д. Стейнбек, Л. Арагон, М. Шолохов… Недаром великий гуманист Луи Арагон проводил параллели между творчеством и манерой письма Мухтара Омархановича и Марселя Пруста, а большинство современных учёных-литературоведов всё чаще обращают внимание на духовное и творческое родство казахского советского классика и Михаила Шолохова, бывшего для казахского собрата по перу и товарищем, и примером выдающегося писательского таланта.

Самое же главное в том, что Ауэзов одним из первых в литературе представил миру самобытные культуру, традиции, быт своего кочевого народа, бывшие доселе практически неизвестными, но при этом не как умелый статист и этнограф, учёный и лингвист, а всё же как дивной силы художник, которому были подвластны не только методы художественного перевоплощения, но и умение вникать в детали, придававшие его произведениям особую мелодику, своеобразие и колорит.

И как бы далеко не отдалялся от нас образ великого писателя, он и его бессмертная эпопея о народном герое, поэте, печальнике, защитнике казахского народа легендарном Абае продолжают жить. Причём, подчеркну ещё раз, не только в Казахстане, России и других постсоветских странах, а и во всей мировой литературе. При этом в литературе подлинной, возвышенной и гуманной, зовущей человека к вершинам духа и формирующей в нём его человеческую сущность, собственно и позволяющую ему называться человеком.

«Абай — могучая скала казахской литературы XIX века, Ауэзов — вершина казахской литературы XX века, — писал известный литературовед академик НАН Республики Казахстан Зейнулла Кабдолов. — Для этих двух великанов мысли и разума не существует временных барьеров. Они будут шагать из эпохи в эпоху, из века в век. Абай во все времена Абай, и Ауэзов — также. М. Ауэзова и М. Шолохова объединяют сила и красота таланта. Абай — не только поэт-художник, но и философ-мыслитель в общечеловеческом масштабе. Талант Ауэзова как писателя, педагога, учёного развивался и ввысь, и вглубь, и вширь. И такая монолитная целостность не могла не привести Ауэзова к Абаю и Абая к Ауэзову, тем самым проложив золотой мост между двумя гениями».

С мыслью о неразрывной духовной связи Ауэзова и Абая трудно не согласиться. При этом важно отметить и то, что Ауэзов уже в 30-е годы прошлого столетия в Казахстане становится ведущим писателем и именно за ним пойдут его коллеги по перу. И лидерство Мухтара Омархановича будет сохраняться за ним до самой его кончины в конце июня 1961 года. Потому-то, когда писателя не стало и с ним в Алма-Ате на сцене Театра оперы и балета было организовано прощание, его младший товарищ (всего на каких-то пять лет!) писатель

Г. Мусрепов сказал необычайно тёплые, ёмкие и правдивые слова, в которых попытался представить величие Ауэзова.

«Казахскую литературу, — говорил Габит Махмутович, — постиг неожиданный джут. Мухтар Ауэзов был её украшением. Чувство собственного достоинства, присущее всякой литературе, подогревалось при одном упоминании имени Мухтара. И нам не нужно перечислять другие славные имена, чтобы удовлетворить это чувство. И вот не стало писателя, чьё имя было родником наших чувств и мыслей…

Коня заменит жеребёнок. Оптимизм этой старой пословицы, к сожалению, не отражает того, что бывает в искусстве. Место одного писателя не может заступить другой. Заменить Мухтара невозможно…

Прощай, Мухтар! Прощай, по-детски чистая душа, прощай, судья строгий и справедливый, словно само искусство. Прощай, старший брат! Нам будет без тебя пусто и тоскливо.

Прощай, Мухтар! Твой высокий минарет будет возвышаться не только в Казахстане, но и среди вершин народов Советского Союза. Твой высокий минарет — твой труд известен всему миру. Твой прекрасный труд, сам себе проложивший дорогу, будет жить в сердцах людей.

Жизнь — не праздник, и если в ней были времена, когда мы обижали тебя, о них будем вспоминать с огромной горечью и, вспоминая, всякий раз будем молить твой дух о прощении. Эти слова серы, эти мысли мелки для того, чтобы по-настоящему попрощаться с тобой. Но прощаемся мы только с телом, переходящим в объятия земли. Дух же твой останется с нами. Он и есть то наследие, которое мы будем хранить как святыню, стирая мельчайшие пылинки. Это и станет нашим высоким долгом».

Да, Г. Мусрепов нашёл тогда верные слова и вспомнил о том, что не всё гладко было в писательской судьбе Ауэзова, с лихвой хлебнувшего горечи необоснованных нападок и откровенного очернительства.

Так уж сложилось, что долгие годы Ауэзов был вынужден терпеть незаслуженные упрёки, предвзятые, надуманные, ложные обвинения в идеологических ошибках, сводившихся к тому, что он якобы пропагандирует националистические идеи. И нападки эти продолжались даже тогда, когда Ауэзов в 1949 году за роман «Абай» станет лауреатом Сталинской премии I степени, являясь к тому же доктором филологических наук, профессором, действительным членом АН Казахской ССР, да и писателем, известным уже не только на просторах Советского Союза.

Дойдёт же это бичевание до публикации в 1953 году в «Вестнике АН КазССР» статьи «До конца искоренить буржуазно-националистические извращения в изучении творчества Абая» некоего кандидата филологических наук С. Нурушева. После этого Ауэзова «…за систематическое допущение в своей научно-педагогической деятельности ошибок националистического характера…» в марте того же года освободят от должности профессора кафедры казахской литературы Казахского государственного университета, и он вынужден будет уехать в Москву.

В столице, надо сказать, Ауэзову окажут поддержку ряд крупных русских писателей и учёных, а также пригласят и на педагогическую работу в МГУ имени М.В. Ломоносова, где в то время была на филологическом факультете образована кафедра литератур народов СССР и где он станет работать профессором, читая лекции по казахской литературе и литературам других народов СССР. Сами же лекции Мухтара Омархановича, ставшего первым казахом-профессором МГУ, вызывали тогда у студентов, как, впрочем, и преподавателей, неподдельный интерес, ведь знания его действительно были обширнейшими, да и собственный прозаический, драматургический опыт также позволял ему делать определённые выводы и обобщения.

Обвинения же Ауэзова, выдвинутые вышеназванным политиканом от науки, сводились к тому, что «…в 1917 году со страниц журнала «Абай», редактором которого являлся М. Ауэзов, писатель призывал вступить в ряды алаш-ордынской молодёжи; в 1920-е годы он разработал концепцию «литературной школы» Абая, состоящей из поэтов, выступающих против связи казахов с русскими…», и что «…М. Ауэзов до последнего времени не сумел преодолеть своё явное преклонение перед стариной, перед феодально-байским прошлым, не освободился от буржуазно-националистической идеологии».

Опровергая эти обидные нападки, в открытом письме, подготовленном писателем для «Литературной газеты» и, по ряду объективных причин, так и не опубликованном, он писал: «Основное русло моих творческих устремлений за минувшее десятилетие и на ближайшие годы определилось моими романами о столетнем периоде жизни казахского народа. Полвека дореволюционного прошлого из этой истории я связываю с именем поэта-классика Абая. Через его личность и общественные идеалы, через длительную борьбу со старым миром и судьбу его я стремлюсь образно выразить глубоко ответственный процесс переосмысления истории своего народа».

Примерно тогда же Ауэзов напишет и письмо на имя А. Фадеева, А. Суркова и К. Симонова, как руководителей Союза писателей СССР, в котором лейтмотивом просматриваться будут такие откровенные его слова: «…Я не стану распространяться о цикле своих романов об Абае. Одно только скажу о них, что, являясь самыми крупными произведениями моей интеллектуально-творческой деятельности, они и при наличии отдельных недостатков никак не являются книгами, пропагандирующими национализм. Наоборот, самым главным их достоинством, самой сокровенной сутью являлась глубокая, искренняя любовь к русской культуре, русскому народу, его истории…

Умалчивая самые значительные стороны моей многолетней положительной деятельности и вынося самые беспощадные и безудержно-грубые политические обвинения, люди совершают чрезмерное насилие над моей личностью и тем самым наносят глубокий ущерб моей сегодняшней напряжённо-творческой деятельности честного советского писателя…»

Писатель в этом письме, нуждаясь в заступничестве руководства писательского союза, не лукавил. Он на самом деле был «честным советским писателем», всем сердцем и сознанием воспринявшим Советскую власть и искренне верившим в коммунизм, о чём откровенно говорил и писал.

Более того, с ноября 1919 года, после установления Советской власти в Семипалатинске, Ауэзов принимал самое активное участие в общественно-политической жизни своего края и его революционных преобразованиях. А в декабре того же года он был принят в члены РКП(б). Несколько позже, с февраля 1920-го, Ауэзов заведовал инородческим подотделом в Семипалатинском губревкоме и являлся членом его президиума, а с июня 1921 года он был председателем Семипалатинского губисполкома, а затем и членом Президиума КазЦИКа, базировавшегося в Оренбурге.

Но административная деятельность не прельщала Ауэзова. Уже в те молодые годы он стремился к продолжению образования и чувствовал призвание к писательскому труду. Этот-то жгучий позыв и заставит его бросить руководящую работу и отправиться на учёбу в Среднеазиатский государственный университет, размещавшийся в Ташкенте, куда он и поступит вольнослушателем осенью 1922 года.

«Тогда же, — отмечал Ауэзов в своей автобиографии, написанной им в 1957 году, — начал сотрудничать в журнале «Шолпан», где напечатал несколько рассказов об уродливом социально-бытовом укладе старого казахского аула.

Через год я поступил в Ленинградский государственный университет на филологическое отделение. Здесь я учился до 1928 года, после чего поступил в аспирантуру при восточном факультете Среднеазиатского государственного университета в Ташкенте.

К тому времени в казахских театрах уже шли мои пьесы «Байбише-токал» («Жёны-соперницы»), «Енлик — Кебек» и другие, в журналах и отдельными изданиями печатались рассказы и повести…»

К сему добавлю, что в 1923 году под надуманным предлогом, а фактически за нарушение партийной дисциплины, выразившееся в самовольном отправлении на учёбу, Оренбургская партийная организация исключит Ауэзова из партии… Так до конца своей жизни и останется он беспартийным, но убеждённым советским писателем и учёным, всецело посвятившим себя творчеству и литературоведению, изучению национального фольклора, а также и переводческой деятельности, способствовавшей познанию казахами лучших образцов русской, советской, мировой прозы и драматургии.

Отом же, как воспринимал Ауэзов советскую действительность и все те преобразования, которые были привнесены в том числе и в его творческую жизнь Советской властью, красноречиво говорят его слова из статьи «Традиции русского реализма и казахская дореволюционная литература», впервые опубликованной во втором номере журнала «Дружба народов» за 1949 год: «С Великой Октябрьской социалистической революцией казахский народ равноправно вошёл в братскую семью народов Советского Союза. Он начал активное политическое существование, проявляя себя во всех областях экономической, общественной и культурной жизни Советского Союза. Только в советскую эпоху все творческие силы казахского народа получили широкий расцвет и небывалый размах. Великий процесс возрождения духовной мощи бывших угнетённых народностей России породил новых художников, которым уже ничего не мешало познать и усвоить лучшие традиции русской духовной культуры. Казахские советские писатели выступают в своём творчестве как полноправные наследники Пушкина и Абая, Белинского, Чернышевского и Валиханова, как ученики и продолжатели Горького и Маяковского.

Партия Ленина, воспитывая миллионные массы в духе братства и равноправия наций, объединила духовные силы народов Советского Союза. Партия породила то идейное единство, которое позволяет писателям всех братских народов достигать высот социалистической культуры.

Качественный рост литературы является следствием органического освоения метода социалистического реализма. Великие принципы — партийность, тесная связь литературы с нашей социалистической действительностью — незыблемые основы всех наших литератур, независимо от того, на каких бы языках мы ни писали. Это утверждённая жизнью, освящённая практикой историческая правда».

Правдой было и то, что, несмотря на определённые несправедливые нападки, как правило, исходившие от отдельных лиц, а не от официальных партийных и советских органов, Ауэзову Советская власть смогла создать вполне приемлемые, скорее даже хорошие условия для его творческой и научной самореализации. И этот факт сегодня лишь подтверждает объективное утверждение о том, что творчество в советское время было делом престижным и государством всячески поддерживаемым.

Необходимо сказать и о том, что Ауэзов, при всей его ранимости, был человеком сильным и чрезвычайно целеустремлённым. Потому-то, по большому счёту, трудности и не пугали его. А взятый им ещё в начале творческого пути интенсивный темп в работе он не сбавлял и в последующие годы, о чём убедительно говорит то богатейшее его творческое наследие на родном языке, уместившееся в двадцать томов, при том что и этот объём является, очевидно, неполным.

Начинал же Ауэзов свою литературную деятельность в дни свержения царизма, и сюжетом первой своей пьесы начинающий писатель выберет народное предание об Енлик и Кебеке — одну из любимых легенд Абая, повествующую о горестной участи молодых людей из враждебных родов, решивших пожениться против воли старших и казнённых по приговору родового суда.

Впервые пьеса «Енлик — Кебек», отсылавшая зрителей во времена XVIII столетия, была поставлена в 1917 году в пастушеской юрте, выдержав после сотни постановок уже на профессиональных сценах. А вообще Ауэзовым было написано свыше двадцати пьес, ставших классикой казахской национальной драматургии.

Одновременно с драматургическими опытами Ауэзов начинает писать и прозаические произведения, реалистичность которых была достаточно выпуклой. Так, в рассказе «Судьба беззащитных» писатель поведал о слепой женщине и её ещё совсем юной дочке, терпящих нужду в засыпанной снегом зимовке и оплакивающих смерть мужа и отца. Но вот под вечер к ним заезжает бай со своим прислужником, который на радушие бедных женщин и их жалобы на печальную участь после сытного ужина ответит тем, что обесчестит девочку, в ужасе бросающуюся из дома в снежный буран и найденную потом закоченевшей возле могилы отца.

Ранние произведения писателя были во многом и ориентированы на разоблачение феодально-байского строя и того произвола, который повсеместно чинили бессердечные баи по отношению к простому народу, бывшему до Великого Октября заложником в их кровавых руках.

Примечательна и повесть Ауэзова «Караш-Караш», написанная им в 1927 году. В ней, созданной под впечатлением от горьковского «Челкаша», он рассказал о тяжёлом пути бунтаря-одиночки Бахтыгула, убившего обманувшего его бая и очутившегося в тюрьме. Там-то он и встречает русского революционера, взявшегося воспитывать и учить грамоте его малолетнего сына. В завершении повести Бахтыгул обращается к ребёнку: «Учись, сынок! Мой путь был сплошным заблуждением, а ты отсюда найдёшь прямую дорогу».

Показывая обманутого дореволюционного бедняка-казаха, Ауэзов говорил и о том, что в городах в то время были и настоящие русские люди, стремившиеся помочь казахам, приобщив их к грамоте и русской культуре. И обращение к этим образам революционеров-просветителей для писателя было далеко не случайным, так как он сам, освоив грамоту по толстой рукописной книге стихов Абая Кунанбаева, к которой приобщал его дед Ауэз, бывший личным другом Абая и почитателем его бессмертной поэзии, одиннадцати лет отроду был отдан в русскую школу — Семипалатинское городское пятиклассное училище, кардинально повлиявшее на его воспитание, а по сути, и на всю последующую жизнь.

С самого раннего детства узнал Ауэзов о существовании великого Абая, прославлению и художественному представлению которого он и посвятит долгие годы своей рано прервавшейся жизни. Сохранилось свидетельство и о том, что бабушка Динасил водила своего малолетнего внука Мухтара в юрту Абая, где народный поэт и заступник по-отечески погладил мальчика по голове, пожелав ему счастья и доброго жизненного пути…

А уже во взрослой жизни женой Ауэзова станет внучка Абая Камеш, а с жёнами поэта — Дильдой и Айгерим, самой любимой, ему удастся встретиться и побеседовать. Посчастливится ему узнать и многих других людей, лично знавших Абая и бывших с ним в хороших отношениях. Эти знакомства, разумеется, здорово помогут ему при работе над главным делом его жизни — эпопеей «Путь Абая», отмеченной в 1949 году Сталинской премией I степени (за роман «Абай») и в 1959 году Ленинской премией, ставшей той заслуженной наградой за титанический труд и высочайший писательский талант — поразительный, редкостный, тонкий, позволявший ему свободно вторгаться в самые потаённые закоулки души не только главного героя — Абая, но и всех тех, кто также присутствовал на страницах этого выдающегося художественного полотна.

Роман-эпопею «Путь Абая», состоящий по существу из ряда взаимосвязанных между собой единой сюжетной хронологией романов, справедливо считают философским трактатом о жизни казахской степи XIX столетия. А выдающийся казахский учёный, академик и первый президент Академии наук Казахской ССР К. Сатпаев в 1949 году после выхода двух первых книг эпопеи писал: «Своим романом «Абай» Ауэзов создал не только выдающееся художественное произведение, но и огромный по ценности научный труд. Роман «Абай» несомненно всегда будет привлекать внимание специалистов самых разнообразных отраслей науки. Мимо этой книги не пройдёт ни один историк, изу-чающий прошлое казахского народа; учёный-филолог почерпнёт здесь богатый материал как в области фольклора, так и в области формирования и становления основ словаря казахского литературного языка; учёный-этнограф найдёт здесь интереснейшие детали жизни и быта, ныне уже ушедшие в прошлое.., учёные-экономисты получат яркую и правдивую картину структуры скотоводческого народного хозяйства XIX века, своеобразных и острых форм классовой борьбы в нём; учёные-юристы получат здесь ценнейшие сведения о правовой жизни — от шариата до суда биев и т.д.».

Взяв для своего писательского и научного исследования такую крупную, неординарную и глубокую фигуру, Ауэзов смог прежде всего представить Абая как живого, восприимчивого, способного любить и страдать человека. Эту особенность отчётливо подметил и Луи Арагон.

«Роман «Юность Абая», — писал выдающийся французский писатель-коммунист в своей мемуарно-эссеистической книге «Я раскрываю карты», — являет собою определённый вид романтической эпопеи Средней Азии. Это история великого поэта Абая, которая происходит в шестидесятые годы прошлого столетия, когда казахи были ещё кочевым народом и когда ещё сохранялась полигамия. Здесь ощущается необыкновенная свежесть и естественная красота повествования, на страницах которого разворачивается одна из наиболее чистых историй любви, с какой мне приходилось когда-либо встречаться». Тут Л. Арагон имел в виду, конечно же, рассказ о любви Абая к Тогжан, любви печальной, но искренней, чистой, красивой. Собственно, Абай, душа тонкая, не терпящая фальши, по-другому любить и не мог, и вся его жизнь тому подтверждение.

Если же не вдаваться в подробности биографии Абая, то в целом Ауэзов представил в его образе типические положительные черты казахского национального характера, вокруг которого и наблюдается скрещение всех противоречий переломного времени в истории казахского народа, выпавших на вторую половину XIX и начало XX века — того самого временного периода, когда жил и творил Абай Кунанбаев и когда начинали просматриваться первые случаи проникновения в казахскую степь капитализма как сущностного явления. Тогда же, между прочим, решался вопрос и о более тесном единстве казахов и русских, пытавшихся приобщать степняков к своей культуре и оседлому образу жизни.

Написанная в творческом освоении традиций русского реализма, эпопея «Путь Абая» стала крупнейшим национальным по форме и общечеловеческим по духу полотном, насыщенным крупными и малыми психологическими портретами, отобразившими как само время, так и те национальные особенности, которые были присущи феодальному казахскому обществу тех, не таких уж и стародавних лет.

Велика, многогранна, по-настоящему эффектна в этом большом произведении фигура самого Абая. Он в эпопее предстаёт во всех красках и величии, укоренявшемся с годами, но при этом без какого-либо напыщенного любования им, как главным героем, хотя своих искренних симпатий к нему, как национальному гению, основоположнику казахской письменной литературы и защитнику простого народа, Ауэзов никогда и не скрывал, посвятив ему также пьесу «Абай» (написана совместно с Л. Соболевым), сценарий кинофильма «Песни Абая» и целый ряд публицистических статей.

Здесь же важно отметить и тот факт, что историческая эпопея «Путь Абая» была посвящена всё-таки прежде всего поэту, и посему перед Ауэзовым стояла непростая задача раскрытия поэтического творчества Абая, его роста и совершенствования. И следует признать, что и с этой задачей писатель справился блестяще.

Вообще же показать эволюцию Абая с четырнадцатилетнего возраста, когда он приезжает в степь из Семипалатинска, где учился в духовном медресе, и до самой старости, когда он отрекается от памяти отца-деспота и его деяний, объявив Кунанбая одним из главных виновников народных бед, было крайне непросто, тем более показ главного героя, естественно, не мыслился в отрыве от внешней среды, от народных масс, в которых тогда-то и начинало пробуждаться классовое сознание.

Потому-то и работал Ауэзов над этой эпопеей практически полтора десятка лет, мучительно, с переменным успехом, переписывая и переделывая не только отдельные эпизоды, а целые главы, само-собой, прислушиваясь к мнению критиков и редакторов, в том числе и московских, когда речь шла об издании переводов романов эпопеи на русский язык и публикации их в том же журнале «Знамя», что для популяризации данного произведения среди широкой читательской аудитории имело огромное значение.

В 1959 году в журнале «Вопросы литературы» (№6) публикуется обстоятельная статья Ауэзова «Как я работал над романами «Абай» и «Путь Абая», в которой писатель подробно рассказал, как о самом труде над эпопеей, так и о тех задумках, которыми руководствовался, бравшись за написание этого грандиозного произведения.

«Я решил обратиться к образу Абая для того, чтобы через его жизнь изобразить полвека жизни казахского народа в дореволюционном прошлом, — писал Ауэзов в данной статье. — Как известно, Абай был глубоко современным поэтом. Всего две-три его поэмы посвящены прошлому, в основном же его произведения тесно связаны с современностью. Особенно сильны его сатирические стихотворения. Как сатирик Абай напоминает Салтыкова-Щедрина. Им создана обширная галерея отрицательных образов: волостного управителя, степного воротилы и других. Абай поднимается до сатирического осуждения жизни и быта своей среды, осуждения позорных институтов прошлого, угнетённого положения женщины. <…>

Сам я уроженец того же района, той же области, откуда происходил мой герой, поэтому мне посчастливилось в отроческие годы встречаться с современниками Абая — стариками и старухами, которые знали поэта (некоторые из них были даже старше его). <…> По-настоящему интересоваться Абаем я начал уже тогда, когда юношей учился в городе и на лето приезжал в аул, хотя, будучи учеником средней школы, а позже студентом Ленинградского университета, я пока ещё не рассматривал своё увлечение как нечто серьёзное. Вплотную, как биограф, я занялся собиранием материала о жизни Абая уже после 1930 года. К сожалению, в это время из людей, лично знавших его, в живых осталось несколько стариков. И всё же мои записи рассказов, услышанных непосредственно из уст современников Абая, начиная с 1933 года стали появляться в печати».

Долгий, скрупулёзный, не обошедшийся без переживаний, тревог, споров и борьбы труд увенчался успехом. Роман-эпопея «Путь Абая» предстала перед читателями в завершённом виде и с тех пор давно живёт самостоятельной жизнью. К тому же и переведена она на многие языки народов СССР и мира.

У автора же, увы, после, казалось бы, такого успеха, признания, выезда в составе официальных делегаций в ГДР, США, Индию, выступлений с высоких трибун и больших творческих планов век окажется недолгим… Но век земной. А внеземной век Мухтара Ауэзова, что и неудивительно, продолжается!

Когда писателю было 58 лет, в одной из публицистических статей он писал: «…небезынтересно сопоставить воспоминания начального и нынешнего этапа моей жизни. За свою жизнь я, представитель одного из многих народов Азии, прошёл через три общественных формации: феодализм, капитализм и социализм. И ныне, как все граждане моего Отечества, я участник строительства коммунизма. В некотором смысле, как мне кажется, я мог бы явиться человеком-справкой, у которого между отрочеством и сегодняшним днём лежат буквально века. По всему тому, что я видел, пережил, наблюдал, я пришёл в середину XX столетия как бы из далёкого, даже не европейского, а азиатского средневековья.

Многим, вероятно, трудно даже представить, какой диапазон воспоминаний, какую дистанцию понятий представляют собой мироощущения и воззрения человека, который некогда воспитывался в казахской юрте, а спустя полвека выступает как почётный гость и полноправный товарищ, скажем, на конгрессе писателей Германии в Берлине».

Мухтар Ауэзов — «человек-справка», а если точнее — человек-легенда, и, к счастью, легенда добрая эта с нами будет всегда…