Сложился в широких кругах художников образ Шукшина как этакого страдальца, с видом последнего погорельца из нашей деревни. Хотя на самом деле все его творчество буквально кричит о другом. О мятежном, и просящем бури…
Помнится об этом шел разговор у меня с нашим замечательным графиком, ныне основательно подзабытым — Дерявским, когда он делал свои иллюстрации к роману «Я пришел дать вам волю!». Вкупе с нами был тогда еще и Владимир Федорович Еранкин, странное дело, архивы которого оказались почему-то по Алтайскому книжному издательству в Перми.
Взгляните на облик этого Шукшина, и на ту стихию, которую нарисовал Дерявский.
На самом деле это был человек мятежной души и большой философ, который в споре трех писателей: собственно Шукшина с его «Верую в электрификацию и индустриализацию!» куда как разительно отличается от Василия Фивейского Леонида Андреева и от всех трех священников Василиев романа»Пирамида», токовавших на кладбище в разгар индустриализации и уже веявших сквозняков грядущего нашествия, нашего земляка и друга Михаила Лисавенко Леонида Леонова.
Этот пласт его характера пока еще как-то прячется от поисков расторопной мысли и еще ждет своего раскрытия.
…
О Шукшине сегодня говорил и говорит только не ленивый.
В плане любви. И еще раз любви. Его совсем порою не читав и не читая. И зная разве что его по кинофильмам.
Цитируют если — выборочно.
Скажем ни гу-гу о том, что Шукшин был коммунистом и что он об этом говорил с гордостью. В «Они сражались за родину» снимался он что ли зря.
Его до «Третьих петухов» — повесть редко где упоминаемая. Ибо в ней он уже прокричал в конце 70-х о том как и где зрела и вызревала перестройка.
Все это замылили в метафизике как бы любви и обожании. Восхищения чудиками его. Пересыпанным еще в придачу фольклорной мишурою, и сведя все это до ярмарки литературных невест. Хотя главным героем его творчества был атаман с Волги. Все это погрузив с головою и без остатка не в суть дела, а в превратно понятую феноменологию как бы народности. А народность это что такое? Это когда барин-интеллигент холопом-чудиком, похлопывая того приятельски по плечу, восхищается?
Важно не до умопомрачения клясться ему в любви, а соответствовать на самом деле ему своими делами.
А вот тут такого огромного размера всякий раз встает вопрос.
26 июля 2024 г.
ДО ТРЕТЬИХ ПЕТУХОВ
макет книги и иллюстрации к повести
После прочтения в журнале «Наш Современник» повести Василия Шукшина «До третьих петухов», повести безмерно прозорливой и как я считаю в главном сделавшей его великим русским писателем, я сделал в 1977 году макет книги и иллюстрации к ней.
Сделал в формате книги из серии «МП» (Мыслители прошлого) которые я в ту пору читал.
А потом этот макет и иллюстрации предложил Алтайскому книжному издательству.
С явным и разом тайным умыслом — страна уже в ту пору трепетала при имени Шукшина.
А в ту пору в издательстве художественным редактором, через которого шло оформление книг, работал бородатый и веселый В. Ф. Еранкин, только-только что приехавший из Риги в Барнаул и хорошо знавший корифея газетной графики художника Зимеля Горфинкеля, оставившего без преувеличения заметный след в культурной жизни края.
Там их весело посмотрели все хором.
Но в дело — не взяли.
Шушкина тогда на Алтае просто не знали.
И он был за пределами тех ценностей, на которые в крае прежде всего ориентировались.
Это потом его стали хвалить и расхваливать на все лады. При всяком удобном случае. А то и без.
Так это было, если следовать правде событий. А правда, по Шукшину, есть нравственность.
Не вижу я криминала в том, что его, московского в ту пору автора, тут не праздновали.
На то были свои причины. Хлеборобному краю нужны были прежде всего герои труда и певцы целины. Того же Егора Прокудина и в механизаторы-то с трудом можно записать. И в этом ведь плохого-то, будем честными, ничего и нет. А Шукшин в ту пору, еще не раскрывшийся в полную силу своего таланта, был всего-то навсего тут автором рассказов про чудиков. Собственно и открывших ему двери в столичный культурный бомонд.
На Алтае я был первым, кто что-то шукшинское оформил.
Могу предположить что и в стране.
Если судить по тому, что я по части иллюстративного ряда позже, из этого любопытства, смотрел. Повесть эта стала в стране популярной только в середине 80-х, когда пошли и песни и иллюстрации по сюжету этой замечательной повести.
Василия Шукшина я потом рисовал много, сам о нем много писал. Материалы и крупные о нем были у меня в том числе и в центральных изданиях. С большими моими рисунками. Скажем «Совесткая Россия» опубликовала на целую большую полосу мой шукшинский блок с плакатом моим, моим стихотворением большим и большим очерком. (Я тогда работал в этой газете с материалами о великих людях в этом формате)
Кстати о Шукшине я впервые услышал от кого бы вы думали — от Вадима Яковлевича Явинского, известного в ту пору художественного редактора Алтайского краевого телевидения, на котором мы с другом Михаилом Русаковым, как художники карикатуристы) сделали перед уходом в армию несколько передач.
С ним я и мой друг Михаил Русаков познакомились в одном из кабинетов книжного издательства в 1967 году, где тот в ту пору что-то обсуждал с известным в ту пору алтайским писателем Николаем Дворцовым, которого я там дважды только и виде и он мне хорошо и четко запомнился лицом.
Вадим Яковлевич у меня о себе оставил о себе более чем приятные впечатления. Работать с ним было приятно и интересно.
А Явинский тогда был автором нескольких некомплиментарных статей в адрес Шукшина. Что ему потом яростные как бы поклонники Шукшина, ранее и понятия не имевшие, что такое Шукшин и с чем едят его, не раз вменяли ему в вину.
Правда потом Вадим Яковлевич свои взгляды на Шукшина поменял. В чем я тоже не вижу никакой ни вины, ни коньюктуры. Все в этом мире и течет и меняется. Со мною такое не раз происходило. Скажем как я запредельно боготворил Андрея Тарковского в своей молодости, в котором вижу теперь только заурядного экзистенциализма и пожалуй не более того.
Это — часть рисунков из к этой книге.