Угроза военной агрессии веками служила главным стимулом развития. Война – это внутривидовое противоборство больших масс сапиенсов за благоприятную среду для размножения и, прежде всего – территорию. Судя по стремительным темпам развития человечества в последние тысячелетия, методы внутривидового противоборства, предшествующие войне, стимулировали развитие в гораздо меньшей степени. Возможно, именно на то, чтобы дезавуировать этот вывод, работают околонаучные альтернативно-исторические гипотезы о высокоразвитых и высокотехнологичных цивилизациях сверхглубокой древности вне зависимости от того, были они на самом деле или нет.
Желание же переключить человечество на, якобы, матриархальную форму внутривидового противоборства свойственно, возможно, тем силам, которых напугал прогресс. Но само подобное переключение всё равно потребует предварительной военной победы над противниками такого глобального реформирования.
Самую высокую производительность смерти в рамках классической войны может дать ракетно-ядерный удар. Попадание ядерного боеприпаса в места скопления людей и производств, то есть города и мегаполисы, более разрушительно, чем попадание в слабозаселённую сельскую местность. Кроме того, разрушение городской инфраструктуры (те же ТЭЦ), особенно в холодном климате, по своим разрушительным последствиям сопоставимо с применением оружия массового поражения.
Активной формой защиты против ракетно-ядерной угрозы служат системы противовоздушной и противоракетной обороны, которые с появлением гиперзвуковых носителей боезаряда снизили свою эффективность. В качестве пассивной защиты можно рассмотреть распределение людей в населённые пункты меньшего размера. Насколько это решение может оказаться удачным, или же наоборот, издержки превысят положительный эффект, мы постараемся в дальнейшем разобраться.
Это же касается и производственных мощностей, с которыми нужно поступать в соответствии с их спецификой, но тоже не стоит собирать в одном месте. Один специализированный завод на всю страну может быть максимально экономически эффективен в мирное время, но в военное ощутимо повысит хрупкость системы.
Впрочем, эти возможные изменения ни в коей мере не отменяют классический военный подход. Вооружённые силы и государство, суть которого – система их тылового обеспечения, всегда будут оставаться в приоритете. Они должны продолжать обеспечивать защиту внешнего контура, создавать своего рода кокон, внутри которого общество может претерпевать целенаправленный метаморфоз.
Несмотря на то, что проблема загрязнений реально существует, «экологический» дискурс используется по большей части для раскачки низового протеста, направленного против развития индустрии страны-противника. А ведь именно развитие индустриального производства определяет уровень классической обороноспособности страны. Собственно, главной целью индустрии изначально было серийное производство оружия, боеприпасов и обмундирования. Именно это позволило буржуазии подчинить себе военное сословие и в итоге нанять его для охраны своих капиталов.
Кроме того, есть силы, которые используют слово «экология» в его прямом смысле – как название науки о биоценозе. Их стратегия состоит в том, чтобы спихнуть в «экологию», то есть биоценоз, большую часть человечества, а для небольшой части глобальной элиты оставить цивилизацию.
Прямую же биохимическую угрозу можно разделить на летальную и нелетальную. В летальном варианте население и войска противника подвергаются заражению микроорганизмами, вызывающими смертельные заболевания, или длительную утрату соответственно трудо- или боеспособности. К этому же типу можно отнести воздействие на культурные растения и сельскохозяйственных животных.
В нелетальном варианте биохимическая угроза исходит от фармацевтической индустрии, как превращённой формы. Фармацевтические компании имеют не просто коммерческую заинтересованность в повышенной заболеваемости населения и снижении исцеляющих свойств лекарств. Тут дело ещё и в том, что возможность управлять угрозами: создавать их и защищать от них же – фундаментальный способ легитимации господства. Военное сословие использовало этот метод на протяжении всей человеческой истории. Производители оружия затем подмяли его под себя, но теперь у ВПК появился достойный конкурент.
Биохимический агрессор может одновременно использовать фон повышенной заболеваемости в качестве информационно-психологического оружия для снижения обороноспособности страны-противника по «экологической» методичке, упомянутой выше.
Разницу между исследованиями фармацевтических предприятий и военных лабораторий можно провести довольно условно. Патогенные микроорганизмы в комплексе с вакцинами, компонентами продуктов питания и других товаров личного потребления могут быть использованы для возникновения аутоиммунных заболеваний. Если медикаменты и оборудование для их лечения окажутся под контролем противника (который спровоцировал заболевания, но заранее подготовился) то даже ответ в виде массированного ядерного, или сейсмического удара не изменит баланс сил. Можно только постараться, невзирая на ограничения, получить технологию производства стратегического медикамента, как это было сделано с инсулином Лизпро несколько лет назад, о чём в своё время упомянул секретарь Совета безопасности Российской Федерации.
К сожалению, как и в случае с военной угрозой, не имеет смысла взывать к добрым чувствам представителей коммерческой и военной медицины. И здесь снова встаёт вопрос об изменении структуры общества таким образом, чтобы противостоять биохимической угрозе, снижать возможность биохимического поражения.
Очевидно, что мегаполисы оказываются под ударом в первую очередь. Можно, конечно, возразить и привести аргумент, что биохимической угрозе нужно противопоставлять прежде всего развитие науки. Но разве для этого учёным нужно жить в многоэтажных человейниках? Не лучше ли рассмотреть вариант малых наукоградов?
Перемещение не только людей, но и продовольствия, и других товаров между населёнными пунктами также увеличивает опасность распространения поражающих микроорганизмов. Следовательно, продукты первой необходимости должны производиться непосредственно в населённом пункте. Истории известны народы, веками жившие в состоянии такого рода карантина. Возможно, именно поэтому существует наука о диалектах немецкого языка – германистика, что общение между населёнными пунктами долгое время там было ограничено эпидемиями «болезней грязных рук».
Но в наш век развитых телекоммуникаций такого рода разделения культурного поля можно будет избежать даже при многолетнем карантине. А вот качество продуктов питания в таком достаточно плотном сообществе населённого пункта можно будет вывести из-под коммерческого контроля безответственного бизнеса. И это ещё не все положительные стороны эвакуации мегаполисов за стокилометровый радиус. В частности, при правильном подходе в таких сообществах удастся улучшить здоровье людей не за счёт лечения, а за счёт профилактики заболеваний с большей вероятностью, чем в мегаполисах, практически перешедших на коммерческую медицину.