«Нет на свете печальней измены, чем измена себе самому», – эти верные слова написал когда-то замечательный русский советский поэт Николай Заболоцкий. Они постоянно беспокоят меня с августа 1991 года, когда свершилась доселе невиданная в истории человечества измена самим себе десятков тысяч членов КПСС, в одно мгновение допустивших нравственное падение, многие из которых превратились в воинствующих антикоммунистов и антисоветчиков.

В первых рядах были партийные и советские чиновники, которые до этого ежедневно несли в сознание трудящихся идеологию коммунизма.

Не отставали от них генералы, адмиралы и офицеры Вооружённых сил страны, которые принимая Воинскую присягу СССР клялись «до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству». (…) «защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами. Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа».

Но «впереди планеты всей» были представители творческой интеллигенции, воспевавшие ратные и трудовые доблести советских людей, мудрость Коммунистической партии и советского правительства, достоинства и великолепие советского образа жизни. За это они были обласканы властью, получали бесчисленные ордена, медали, почётные и заслуженные звания. Для них были открыты в живописных целебных местах Дома творчества, отдыха, санатории, они обеспечивались добротными квартирами повышенной площади и т.д. и т.п.

Считаю, что это было справедливо. Творческое подвижничество, дерзость мысли, глубокое понимание жизни и ясное видение восходящей истории человечества советских писателей позволили С. Куняеву прийти к выводу: «Литература в России — это вторая религия». И это действительно было так в советском обществе. Писатели формировали общественное мнение, потому что «писатель — это голос своего времени, это совесть и память народа» (И. Акулов).

Лев Толстой в беседе с Максимом Горьким как-то заметил: «Так называемые великие люди страшно противоречивы. Это им прощается вместе со всякой другой глупостью. Хотя противоречие не глупость. Дурак упрям, но противоречить не умеет». Вот и в писательской среде многие считали себя великими, недостаточно почитаемые в обществе и властью. Вели себя как «кроты», на собраниях, заседаниях горой за народ, а в душе исповедовали антисоветские идеи.

Своё истинное лицо они показали в годы перестройки: окончательно нравственно пав в октябре 1993 года, направив президенту «призывы — антихристианские, бесчеловечные, сатанинские» (В. Розов). Эти призывы написаны в мерзостном, позорном письме, сорока двумя ренегатами, считающими себя великими гуманистами, но возжаждавшими народной крови.

Письмо появилось за сутки с лишним до провала «коммуно-фашистского мятежа» и окончательно развязало руки для кровопролития «… мордатому мужику, от вина охмелевшему, // Нашу жизнь, не спросившего нас, поставившего на кон» (…) «…знать до одури напившимуся дуралею» (Л.П. Дербенёв. «Пьяный кучер» песня И. Матеты, впервые исполненная в сопровождении хора и оркестра МВД РФ И. Кобзоном в концертном зале «Россия» и одобренная бурными аплодисментами зрителей).

Как же не прислушаться к «мозгу нации» (так В.И. Ленин называл интеллигенцию) и не отдать приказ расстрелять, посмевших не подчиняться «всенародно избранному» народных депутатов и их защитников. А то, что депутаты избраны демократическим путём народом в территориальных и национально-территориальных округах на основе всеобщего, равного и прямого избирательного права при тайном голосовании, согласно статье 91, действующей в момент их избрания Конституции РСФС для ревнителей демократии никакого значения не имело.

И свершилось жестокое бесчеловечное деяние. Правда, к счастью, все депутаты были спасены. А вот защитников Советской власти зверски убивали. Изуверски над ними издевались, почитайте у Ю. Бондарева в «Бермудском треугольнике», что они творили. От этого злодеяния ужаснулись люди доброй воли и пепел защитников Советской власти до сих пор стучит в наших сердцах.

Невольно вспоминается, что В.И. Ленин неслучайно называл и по-иному интеллигенцию. К какому из двух видов интеллигенции отнести подписантов пусть читатель определяет сам.

Последней под сим письмом стоит подпись В.П. Астафьева. На рубеже 80-90-х годов страна находилась в тяжёлом положении, социально-экономические условия жизни народа стремительно ухудшались, особенно после начала ельцинских реформ. Это были годы, когда в голодные обмороки падали учителя и офицеры, шахтёры и лесорубы, вымирающие от безработицы и недоедания в северных посёлках, море разливанное некачественной алкогольной продукции захлестнуло страну. Уж за это время мог бы такой талантливый человек рассмотреть, как вымирает его народ, о котором он так печалился в своих произведениях, и как разваливается страна.

Но… «он вместе с горбачевской перестройкой резко поменял позиции и применительно к подлости заверещал о вечном пьянстве и рабской душе русского народа, о семидесятилетнем рабстве, о благой вести, возвещённой в августе 1991 года с танка Ельциным» (Э. Володин). Всю жизнь бывший в лагере «руссистов», «почвенников», «деревенщиков» объявляется в стане «граждан мира», подписав их расстрельное письмо.

Как он, русский православный человек, мог поддержать противников родного народа? Неужели уж так хотелось, чтобы «граждане мира» признали своим? Признали.

И, как замечает Э. Володин: «Все фамилии были напечатаны в алфавитном порядке, но на последнем месте стояла фамилия В. Астафьева. Его приняли, наконец, в свои ряды, но и указали на место, где ему быть положено».

Правда, Юрий Кублановский утверждал, что, по словам Виктора Астафьева, его подпись поставили без спроса. Хочется верить, точнее, хотелось бы верить…

Но если опорочили твоё имя, почему в СМИ не потребовал публичного извинения и наказания виновных?! Его высокий общественный статус позволил бы ему добиться правды. Он этого не сделал. Значит, согласен с содержанием письма.

И вот в интернете читаю статью Юрия Павлова «Виктор Астафьев, “потаённый” и явленный. Знаки судьбы “позднего” писателя», а в ней сказано: «14 января 1994 года Астафьев сообщает: «Подпись моя, стоящая среди достойных людей нашего времени (им, разрешившим кровь по совести, противопоставляется якобы «недостойный» Валентин Распутин. – Ю.П.), уместна, и я поставил её, считайте, задним числом» (Астафьев В. Нет мне ответа: эпистолярный дневник – М.: Эксмо, 2012. С. 657). Такое высказывание, озвученное через три месяца и десять дней после трагедии (было время её осмыслить), воспринимается как признание нераскаявшегося преступника, уверенного в своей кроваво греховной правоте».

Трудно не согласиться с Ю. Павловым. Уму непостижимо, как человек, прошедший через море крови в боях с фашистскими захватчиками, может оправдать массовое кровопролитие безвинных мирных людей, своих соотечественников, защищающих свои конституционные права.

А ведь восемнадцатилетним юношей Астафьев в 1942 году, несмотря на бронь, которой он обладал как работающий на железной дороге, добровольно пошёл в армию. С весны 1943 года до сентября 1944 года участвовал в боях разведчиком, водителем и связистом на Курской дуге, форсировал Днепр, сражался в Корсунь-Шевченковской операции, наступал под Каменец-Подольском, освобождал Польшу. В боях под польским городом Дукла осенью 1944-го Астафьев был тяжело ранен (контужен) и несколько месяцев провел в госпитале. После лечения от строевой службы его отстранили, и победу он встретил во вспомогательных частях Первого Украинского фронта. В боях сражался отважно, награждён самыми почитаемыми среди солдат «окопными наградами» орденом Красной Звезды и медалью «За отвагу». Низкий поклон ему за воинские подвиги при защите Отечества от захватчиков.

Но на склоне лет он оказался в стане «колонны пятой буревестников разрухи» (Семён Диванов https://www.chitalnya.ru/work/3689432/), подписавших вместе с ними обращение конференции представителей творческой интеллигенции «Национальные вопросы в СССР: обновление или гражданская война?», организованной в Риме в сентябре 1990 года по инициативе газеты «Комсомольская правда» и журнала «Континент», в которой пророчили крах СССР. Они полагали, что «…заканчивается существование одной из величайших империй в истории человечества и на ее территории возникают новые государственные образования». А дальше признавали: «Мы по-разному объясняем и оцениваем этот процесс, но он уже необратим». Хотя тогда СССР ещё можно было сохранить.

И как не согласиться с Ю.П. Беловым, что «в измене СССР интеллигенция повинна больше, чем какой-либо слой советского общества»?

Вот и Астафьев, вероятно, забыл, что его литературная деятельность Советской властью и руководством КПСС высоко оценена, ему присвоили звание Героя Социалистического труда с вручением ордена Ленина и Золотой медали «Серп и молот», он дважды лауреат Государственной премии СССР, лауреат Государственной премии РСФСР им. Горького, он награждён тремя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Дружбы народов. Союз советских писателей избрал его народным депутатом СССР.

Что ж он всем отплатил «по достоинству»? В годы горбостройки-катастройки он пошёл в политику и начал с очернения советской действительности и ратных подвигов советского народа. Он хотя и признал, что многие вещи из истории войны ему неизвестны, «может быть, по невежеству, по недоученности, оторванности от центра», резко отозвался о подготовленных военными историками многотомных работ «Истории Великой Отечественной войны» и «Истории второй мировой войны», заявляя об одном из них «Более ловкого документа, сфальсифицированного, состряпанного, просто сочинённого, наша история не знала».

Писатели-фронтовики были возмущены оскорблением Астафьевым подвига советского народа в Великой Отечественной войне. Как пишет В. Андрюхин, «Не выдержал, наверное, последний искренний друг Виктора Петровича, тоже участник Великой Отечественной, писатель-деревенщик Евгений Иванович Носов, коего, как мы помним, сам Астафьев величал своим братом: “Астафьев стал много врать и в своих публикациях, и в устных выступлениях. Я попытался урезонить его, но он надулся, … кляня прежнюю власть, которая и сделала его писателем. Сейчас он перебежал в иной лагерь, где сладко кормят и гладят по шерсти, получил возможность издать аж 15 томов своих сочинений, в том числе ужасный, нечистоплотный роман “Прокляты и убиты…”»

С оценкой Е.И. Носова романа «Прокляты и убиты» и деяний Астафьева после начала перестройки согласны все добрые люди. Что ж, как говорится, «тут ни убавить, ни прибавить» (А. Твардовский).

Ещё свидетельство из того далека, которому можно верить. Оно принадлежит почитателю таланта Астафьева и бывшего его друга: «Когда сатанинский план ельцинского режима закончился кровопролитием 3-4 октября [1993 года], — вспоминал Станислав Куняев, — когда Василий Белов и я (…) укрывались от пуль спецназа в Останкино, когда на другой день танковые пушки наемников, которым Гайдар заплатил фантастические гонорары за расстрел парламента, послали первые снаряды в окна Верховного Совета, наш детдомовец по телефону (!) из Красноярска передал в «Литгазету» проклятия несчётным жертвам октябрьской бойни. «Большевистские стервятники все же пустили ещё раз кровь русскому народу…»

Но причём большевики в октябре 1993 года? Стреляли из танков отнюдь не большевики… Но с началом перестройки Астафьев с скрежетом в зубах злобно говорил о коммунистах, обвиняя их во всех своих бедах и горестях своих родственников. Так было не всегда.

В своей «Автобиографии» («ДЕНЬ и НОЧЬ» Литературный журнал для семейного чтения № 1–2 2004 г.) он пишет: «Борис Васильевич Гуськов, тогдашний заведующий отделом культуры крайкома, все настойчивей звал меня “домой”. И однажды я поставил ему условие — квартиру за городом, желательно в Академгородке, (…) в дела мои не вмешиваться, помочь с ремонтом, скорее с оформлением покупки дома в родном селе». Условия были выполнены. И как он далее пишет: «Осенью 1980 года я переехал «домой», то есть в квартиру в Академгородке и в дом в Овсянке.

Отсюда можно сделать выводы, пока от коммунистов ему было что-то нужно, то они были неплохи. А когда от них всё получил, да и власть они начали терять, то можно вспомнить своё трудное детство и поглумиться над ними. Типичная мещанская психология: «Нравственно то, что выгодно мне».

Когда-то один из шестидесятников Юрий Нагибин писал о Евг. Евтушенко: «Он жуток и опасен, ибо ему не ведомо сознание греха. Для него существует лишь один критерий: полезно это ему или нет». А ведь так и об Астафьеве можно сказать. Не хотелось бы так думать о нём. Но всё же, всё же…

Валентин Распутин однажды с трудом, как бы нехотя, высказал такую мысль: «Он же детдомовец, шпана, а в их ней среде жестокости много. Они слабого, как правило, добивают. Вот советская власть ослабела, и Астафьев, как бы обидевшийся на неё за то, что она его оставила, бросился добивать ее по законам детдомовской стаи…»

Можно было бы и согласиться с Распутиным, если не читать собственноручно написанную в октябре 2000 года Астафьевым «Автобиографию», по словам его супруги с целью, «чтобы другие потом не врали…». Автобиография вся дышит злобою на Советскую власть и коммунистов за то, что они репрессировали его родственников.

Что ж, в те годы все жили «под стук литавр и треск пальбы, когда стихала и кипела похлебка классовой борьбы» (Я. Смеляков). На долю Виктора Астафьева выпало тяжелое детство. Но было ли оно лёгким у подавляющего большинства детей до второй половины 1930 годов? Мы об этом как-то не задумываемся.

Кто сейчас знает, что в те годы в пионерских лагерях была популярна песенка, написанная для скаутов в 1910 году. Вот о чём там пелось: «Наши бедные желудки// Были вечно голодны, // И считали мы минутки // До обеденной поры (…) Ах, картошка, объеденье, // Пионеров идеал,
Тот не знает наслажденья, // Кто картошки не едал». (У скаутов вместо «пионеров» пелось «лагерников»).

И виноваты в этом были не коммунисты. Они делали всё, что было в их силах, чтобы ликвидировать обездоленность и беспризорность детей. Сотни тысяч их – это тяжкое наследие империалистической войны, интервенции 14 государств, призванных февралистами (т.е. защитниками буржуазного Временного правительства), и Гражданской войны, развязанной белогвардейцами, воевавших за интересы интервентов. Так что нечего валить с больной головы на здоровую.

Поклонники Астафьева трубят, что он вместе с семьёй был сослан на Север. Но сам он в «Автобиографии» пишет: «В 1935 году нас унесло в Заполярье, на большие заработки».

И надо отдать ему должное, нелестно отзывается о своём отце и честно повествует, почему он был судим: «Призвали моего папу мельничать, пообещав зачислить его и маму мою в колхоз, чему мама была безмерно рада, но потрудиться ей на счастливой коллективной сельхозниве не довелось. Папа мой, восстановив мельницу, снова загулял, закуролесил, не понимая текущего момента, и однажды сотворил аварию, но мельница-то не его уже и не дедова — это уже социалистическая собственность, и папу посадили в тюрьму…»

В народе говорят: «В одиночку не ходит беда…». «В 1931 году семью нашу постигла еще одна, всю нашу жизнь потрясшая трагедия: плывя с передачей в Красноярск, мама моя, Лидия Ильинична, утонула прямо напротив деревни», — пишет Астафьев в «Автобиографии». В детском возрасте ему пришлось пережить трагические удары судьбы, но он их стоически перенёс, за что заслуживает уважения.

Да, мы все родом из детства, и жизнь развивается по тем лекалам, по которым оно проходило. Неустроенность, отверженность, жизнь впроголодь, безразличное отношение отца и мачехи взрастили в детской душе ростки злобы против всех людей, от коих Астафьев не смог избавиться всю жизнь. Со временем, особенно, после второй волны разоблачения культа личности Сталина, он всё свою злобу перенёс на большевиков и Советскую власть. Когда-то лауреат Ленинской премии знаменитый художник П. Корин отмечал, что «неизбежно в творчестве будет отражен весь внутренний мир человека». Вот и в творчестве Астафьева это чётко прослеживается.

Вообще-то не являюсь поклонником творчества Астафьева. Но талант его признаю. В своих произведениях он беспощадно вскрывает ту неприглядную правду, которая накопилась в стольких закоулках, задворках, глухих углах жизни в стороне от магистрального пути социалистического строительства. И за это его можно поблагодарить, если бы это было не злобным злопыхательством, а выясняло причины этих социальных явлений. Ведь «традиции всех мертвых поколений тяготеют, как кошмар, над умами живых» (К. Маркс). И задача «инженеров человеческих душ» (И. Сталин) указать пути их преодоления.

Этого в его произведениях нет. Он не призывают к пробуждению человеческого духа бороться с тёмными сторонами своего бытия, улучшению и облагораживанию нравственного облика, стремлению к добру и справедливости, а изливает злость на народ, вскормивший его.

Вроде он и сокрушался тяжёлой долей русского народа, даже с горечью вопрошал: «О, русская земля! Где предел твоему величию и страданию!» и тут же поддержал её разрушителей.

Думается Астафьев в «Отечества отцы, которых мы должны признать за образцы» (А.С. Грибоедов) вряд ли подходит, и зря красноярская «знать» творит из него кумира… Ведь «Россия ничего не забывает, // Всё помнит наша древняя земля» (С. Щипачёв).